Мвене-Ньяга и семеро пророков

Витрины магазинов, кафе, авиакомпаний обладают чудовищной силой: они заставляют не замечать, что происходит вокруг. Мальчишка бежит со щетками и предлагает довести до блеска ботинки. А владелец ботинок вперился в позолоченный спальный гарнитур, который наверняка стоял в каком-нибудь дворце. Разносчик газет пытается остановить внимание прохожих, сообщая: «В Гане переворот… США решили прекратить поставки ОАР пшеницы…» А человек, не могущий дня прожить без политики, здесь, в центре, среди мира огней, изучает кофейный сервиз из кованого серебра. Он не замечает и ребятишек, которые собирают окурки или просят бакшиш.

Я прочитал брошюру «Статистическое исследование детского бродяжничества». В ней говорится: «Мы уже установили, что малолетние преступники, обвиненные в бродяжничестве, в большинстве случаев собираются в районах, расположенных в центре Каира. Это, может быть, объясняется тем, что центр Каира является самым богатым, наиболее привлекательным и наиболее людным местом, где расположены магазины, увеселительные места, кафе, бары и т. д.».

Там, где не так много света

Прийти в себя от блеска и красоты можно только в конце улицы Талаат Харб. С древнего минарета раздается успокаивающий, печальный голос муэдзина. Микрофон возносит молитву над площадью. Напротив — здание оперы, где впервые была поставлена «Аида». За театром начинается старая часть города. И там уже не так много света. Правда, старожилы говорят, что несколько лет назад в Каире произошло перераспределение света. Центр вынужден был передать часть своего блеска другим районам города. И от этого он якобы стал менее элегантным. Я бы этого не сказал. А что касается окраин, то это особый разговор.

Окраина строится. И это очень важно. Арабы с гордостью показывали мне районы Гелиополиса, где много больших домов для рабочих, служащих, интеллигенции. Дома окружены просторными газонами, магазинами, детскими площадками. А самое главное — они дешевы. Благоустраиваются старые районы. Как-то я прочитал объявление в газете о том, что продается тюрьма. Вот так штука! Кто же купит ее? Оказывается, городские власти постановили уничтожить тюрьму. Она портила вид, мешала работам по реконструкции района. Тюрьму решили разрушить, а железные решетки, камень, кирпич продать строительным компаниям. Говорят, что торговля шла успешно.

Насколько важны работы по благоустройству города, можно понять, только побывав в старых кварталах. Ширина улиц там не больше двух метров. По ним трудно проехать. Улицы служат продолжением жилья. Здесь торгуют, разжигают костры, когда ночи особенно холодны, едят. Парикмахеры стригут и бреют, прислонив зеркальце к стене. Тут же повозка, с которой с грохотом разгружаются железные трубы. Конечно, такие улицы доживают свой век. Они будут изменены, расширены и благоустроены.

Но мне хочется, чтобы остался Хан эль-Халили. Он тоже узок, неудобен, мрачноват и грязноват. Но Хан эль-Халили — это музей. Это что-то совершенно невероятное. Здесь рядами локтем к локтю сидят золотых и ювелирных дел мастера. Они гранят алмазы, удивительной чеканкой разрисовывают серебряные кувшины, создают такие браслеты и ожерелья, которые зачаровывают женщин. Если исследовать методы работы ремесленников, украшавших могилы фараонов, то нужно идти в Хан эль-Халили. Положи в Египетский музей любое колечко, любую тарелку, сделанную даже пятнадцатилетним мастером из Хан эль-Халили, — и их не отличишь от оригиналов, собранных во время раскопок. В этот район Каира можно ходить сто раз, можно провести там тысячи часов — и никогда не устанешь. Столь удивительная, потрясающая красота создается в этих почерневших, тесных, старых мастерских с наковаленками и молоточками, которые издают серебряный, тонкий звон, выковывая настоящие произведения искусства.

…Наконец, пирамиды. К ним лучше всего ездить ночью. Днем толпы гидов предлагают забраться на верблюда или лошадь, чтобы почувствовать себя покорителем пустынь и сфотографироваться. Продавцы пепси-колы (их нельзя винить за это) уговаривают освежиться. Ночью лучше. Громады пирамид под яркими южными звездами навевают мысли о вечности, величии человека, бесконечности его деяний. А там, вдалеке, сверкает огнями Каир. Город — основанный в 969 году. Город, в котором шестьсот мусульманских памятников, три крупнейших университета, город, где производятся цемент и духи, кирпичи и ткацкие станки, украшения и машины. Город, где живет около пяти миллионов человек. Утром эти пять миллионов берутся за дело. У каждого свое. Таким я увидел Каир в первые месяцы своего пребывания. Это было до израильской агрессии 1967 года.

Конечно, война изменила его облик. Появились у подъездов кирпичные стены против взрывной волны. У мостов стали часовые. На улицах — много военных машин. Суровые плакаты, тревожные крики разносчиков газет напоминают: фронт рядом, всего в двух часах езды. И света на улицах стало гораздо меньше. Каир, правда, остался Каиром. Но посуровели его люди. Стали более озабоченными. Агрессия продолжается. Поэтому тревога не ушла из города. Но он не потерял оптимизма и веры в торжество справедливости.

Брильянт в медной оправе

О Бейруте говорят разное. Одних поражают его богатство, роскошь и европейский лоск, других подавляют социальные контрасты «брильянта в медной оправе» (еще и так называют этот «арабский Париж»), Третьи рассказывали увлекательно страшные истории об авантюристах и политических проходимцах, которых там, как они утверждали, хоть отбавляй.

И вот Бейрут. Пасмурно. Вдали горы с белыми снежными вершинами. Шуршит море. Шуршат шинами лимузины — такое впечатление, что неподалеку заводы Форда, Опеля, Фиата, и они ежеминутно выпускают на улицу свою разноцветную лакированную продукцию. Вот полоса отелей — высоких, с большими сверкающими окнами. Швейцары перед дверьми выглядят немного усталыми министрами.

Центр Бейрута — улица Хамра, хотя путеводители говорят, что сердце города — это площадь Мортир. Но мне кажется, старая брусчатая площадь уступила дорогу новым магазинам, кинотеатрам, кафе и клубам, цвет которых собран на Хамре. Не стану описывать ее. Замечу только, что улица похожа на лондонский Стрэнд, парижский бульвар Капуцинов, есть что-то и от Бродвея.

Журналист, который показывал мне город, говорил: «Я прожил в Бейруте уже много лет. И все-таки постоянно испытываю чувство гостя, чувство, что завтра я куда-то уеду. Даже квартира мне кажется гостиницей. Всё или почти всё в этом городе настроено на обслуживание гостей, приезжих. Даже пресса чаще всего живет не своими домашними делами, а событиями за рубежом».

Откуда берется денежный прилив?

Особенно тянет приезжих в «Казино дю Либан». Это на двадцать четвертом километре от Бейрута. Место, которое даже сверхбережливые люди и командировочные отцы больших семейств (при средних доходах) считают своим долгом посетить. Для сверхбережливых и отцов семейств устроены железные автоматы. Тут можно попытать удачу, рискуя всего лишь одной лирой (стоимость полкурицы в городской закусочной). Для богачей — рулетка и карточные столы. Никогда я не видел такой массовой игры в деньги. Сотни людей в огромном зале трясли кошельки (проиграл!) или уминали их (выиграл!).

Мне говорили, что в Ливане много богатых людей. Их здесь «на квадратный километр» больше, чем в любой стране. Откуда такой урожай на толстосумов? Ведь промышленность развита слабо. Сельское хозяйство — лучше: Ливан поставляет на внешний рынок цитрусовые, яблоки, бананы, сахарный тростник, маслины. Вывозят еще сосну, дуб. Но как бы обильна и разнообразна ни была сельскохозяйственная продукция, она не может обеспечить денежный прилив, в котором купается ливанская капиталистическая знать. Гораздо больше денег приносит туризм, а львиную долю — торговля и финансовые операции.