Мы будем жить

Она даже плакать перестала, только дергалась, стараясь вырваться из цепкой хватки.

– Это же его родители! Ты вообще понимаешь, что значит это слово?! – выпалила Эванс.

Сириус вздрогнул. Вряд ли Эванс сказала это нарочно, но ей удалось попасть в точку. На какой-то краткий миг Сириус даже был близок к тому, чтобы влепить Эванс пощечину – он вообще плохо соображал, раздавленный горем и отчаянием.

– Джеймсу сейчас плохо, ему больно, он потерял самых близких, самых любимых людей! А ты… – она задохнулась, чтобы продолжить с новыми силами. – Что я тебе сделала? За что ты меня так ненавидишь? Отпусти! Тебе плевать на Джеймса, плевать на мистера и миссис Поттер, ты плевал на все, только бы…

– Заткнись! – заорал Сириус, отшвыривая Эванс от себя. Она испуганно ахнула, прижала к себе руку – все-таки он не рассчитал силы, отступила назад, словно опасаясь, что Сириус сейчас набросится на нее. – Никогда… – прошипел Сириус. – Никогда не смей так говорить! Поттеры приняли меня, относились ко мне… там я был не другом, а братом Джеймса, миссис Поттер сделала для меня в сотни раз больше, чем моя собственная мать, а если бы не мистер Поттер, то я бы рехнулся тем летом, когда ушел из дома! Поэтому лучше замолчи, иначе клянусь, Эванс, я… Сириус долбанул кулаком по каменной стене. На кулаке выступила кровь, сбитые костяшки тут же засаднили, но стало немного легче. Эванс стояла за спиной, почти не дыша, а когда он развернулся, сделала то, чего Блэк от нее ожидал меньше всего – крепко обняла. Он замер, пораженный и удивленный, а горячие слезы капали ему на шею. Как во сне Сириус сомкнул ладони на тонкой талии, притянул девушку к себе. В горле встал комок. Маленькая, худенькая, хрупкая Эванс неожиданно стала для него железной опорой, которую невозможно сломать. Ошарашенный этим осознанием, Сириус молча гладил её по голове и волосам, успокаиваясь и приходя в себя. – Прости, прости меня, – прошептала Эванс. – Я все это понимаю... я не хотела… Просто я так переживаю за Джеймса! – она подняла на него влажные глаза. Неожиданно, именно в эту минуту, Сириус вдруг понял, почему Сохатый так сильно ее любит. За удивительную, редкую способность спасать от самого страшного легким прикосновением, словом и взглядом. – Лили, – Сириус впервые обратился к ней по имени и удивился, как легко это вышло, – Сохатому сейчас действительно очень плохо. Но именно поэтому тебе лучше сейчас не трогать его… Джеймс так боится быть рядом с тобой слабым, он всегда хотел, чтобы ты считала его настоящим мужчиной, – Сириус сделал попытку улыбнуться, но вышла безобразная гримаса. – Он будет нуждаться в тебе, но чуть позже… Джеймсу ещё предстоит как-то все это пережить, тогда только ты сможешь его вытащить. Я пойду. Кажется, я знаю, где он может быть… Только я понятия не имею, что говорить и делать. Она кивнула, снова и снова смахивая слезы. Находясь рядом с Эванс, Сириус впервые не испытывал раздражения, наоборот, словно она сумела забрать у него часть боли, оставив только рваную пустоту и безграничную усталость. – Тебе лучше сейчас вернуться в башню, там ждут Лунатик и Хвост. Они пристанут к тебе с расспросами, ты объясни все, если сможешь, а потом постарайся уснуть. Хочешь, ложись в нашей спальне, через пару часов я приведу туда Сохатого.

И Лили послушалась.

– Держись, – Эванс снова обняла его, но теперь быстро и коротко, закрепляя неожиданный мир. Сириус проводил Эванс до лестницы. Каждый думал о своем. Сириус старался подобрать слова, сосредоточиться, чтобы прийти к Джеймсу спокойным, способным на поддержку и на сочувствие, но вместо этого вспоминал прошлое Рождество. В ту зиму на Англию обрушились такие сильные морозы, что невозможно было даже нос на улицу высунуть. Поэтому все вечера приходилось проводить или в комнате Джеймса, или в гостиной. Сириус и мистер Поттер играли в шахматы, Сохатый вертелся рядом и давал глупые советы (шахматы, пожалуй, единственная вещь, в которой Сохатый был полным профаном), а миссис Поттер вместе с домашним эльфом пекла на кухне булочки с изюмом. Тогда Сириус не помнил, что он гость здесь, что это не его родители, ему было удивительно тепло и хорошо. Как-то Джеймс случайно выпустил бладжер, взбесившийся мяч перебил половину мебели в спальне, влетел в столовую, расколотил посуду на полках и высадил окно. Миссис Поттер сначала долго ругалась, потом, расстроено махнув рукой, выгнала их, взявшись за восстановление испорченных вещей. Тогда они вдвоем, едва разбирая дорогу из-за сильной вьюги, отправились в цветочный магазин, принесли одинаковые букеты тюльпанов, миссис Поттер, прослезившись, бросилась их обнимать, называла сумасшедшими… Сириус глупо улыбался и краснел, когда мама Джеймса трепала ему волосы. Все внутри скрутило очередным приступом боли. Эванс побрела к портретному проёму, Сириус свернул в соседний коридор, собираясь срезать путь, но тут понял, что нужно еще кое-что сделать. Вернувшись обратно, он успел поймать Лили в тот момент, когда она уже собиралась произнести пароль.

– Эв… Лили, – он посмотрел ей в глаза. – Сейчас не время, но я должен сказать, чтобы ты знала… Я не собирался целовать тебя тогда. Никогда бы не поступил так с Сохатым. Просто я был злой, хотелось все на кого-нибудь выплеснуть… Извини. За тот раз и остальные, – он прокашлялся. – Можешь считать меня кем угодно. Я постараюсь все исправить. Еще ведь не поздно?

Она улыбнулась. Слабо, горько, но, казалось, по темному коридору пробежал луч ласкового солнца.

– Конечно. Мы все исправим. А сейчас иди. И… Сириус… Скажи Джиму, что если я ему нужна, сейчас, утром, в любое время… – Лили замолчала, но все было и так понятно. – И если я вдруг буду нужна тебе…

Посмотрев на Сириуса в последний раз, она назвала пароль и скрылась за портретом.

Сириус поднялся на Астрономическую башню, нашел под потолком знакомый люк и выбрался на крышу. Джеймс любил это место. Когда ему было грустно, когда требовалось привести мысли в порядок, Сохатый подолгу сидел на парапете и смотрел на звезды. Но сейчас небо покрывали темные лохматые тучи. Валила мелкая снежная крупа, которая хлестала по щекам и шее. Джеймс, в одной рубашке, стоял в двух шагах от края, не замечая ни холода, ни промозглого ветра. Темные волосы, припорошенные снегом, казались седыми, а плотно сжатые губы посинели. Около минуты Сириус смотрел на его неподвижную, непривычно согнутую спину, потом подошел, встал рядом и опустил руку другу на плечо. Джеймс порывисто обернулся, на мгновение они встретились взглядами, но промолчали. Наверное, это и было самым лучшим в их дружбе – умение понимать друг друга без слов. К кабинету декана они пришли, окоченев так, что едва могли передвигать ноги и шевелить пальцами. Сириус поскребся в дверь, и та распахнулась так быстро, словно их ждали. МакГонагалл выглядела усталой, в уголках рта собрались скорбные морщины, она куталась в огромную вязаную шаль и кашляла. Увидев замерзших студентов, МакГонагалл всплеснула руками. – Мы справимся, мальчики. Вместе, – ее голос звучал с обычной уверенностью, но с непривычными теплыми, полными заботы и тревоги нотками – единственная слабость, которую могла позволить себе Минерва МакГонагалл сейчас. МакГонагалл позвала домашних эльфов, велела принести им бутерброды и горячий чай, наложила на учеников согревающие чары, накрыла пледами, наколдованными из воздуха. Она не могла им помочь, не могла уменьшить их отчаяние, не могла ничего исправить. Но Минерва МакГонагалл умела главное: быть не только превосходным учителем, но и другом, советчиком, а иногда и матерью для своих студентов. Потому что, едва вступив в должность декана, поняла: все они навсегда гриффиндорцы. Все они одна семья. А значит любое горе у них тоже общее.

http://fanficmar.tumblr.com/post/97584711391

====== Глава тридцать девятая. Мама и папа ======

Мама и папа

Только самое страшное,—

даже страшнее, чем смерть: знать, что птицы поют на земле без нас! Что черешни цветут на земле без нас! Что светлеет река. И летят облака над нами. Без нас. Рождественский

Июнь, 1964

Джеймс бежит, разбрызгивая песок босыми ногами. Впереди огромное-преогромное, синее-пресинее море, полное солнечного сока, в который хочется окунуться с головой. В груди у Джеймса бьется звонкое детское счастье, а впереди бесконечное лето. Отец догоняет его, хватает, подкидывает высоко в воздух, ловко ловит, снова подбрасывает… Джеймс визжит от восторга. Ему кажется, что он сейчас полетит.

Папа высокий и сильный, он может кружить его без устали или носить на плечах часами. Джеймс виснет у отца на шее, забирается на спину и заливисто хохочет.

– Купаться! – командует Джеймс.

Вода теплее, чем парное молоко, которое мама заставляет пить по вечерам. Джеймс барахтается на мелкоте, бьет ногами и руками, крупные искрящиеся на солнце брызги разлетаются в разные стороны. И вдруг он понимает, что папа его больше не держит, что он плывет! Сам! Глотая соль, отфыркиваясь, постоянно уходя под воду, но плывет!

Август, 1965

– Джейми! Немедленно слезь с дерева! – миссис Поттер задирает голову и грозит пальцем сыну, который, уцепившись ногами за толстую ветку, висит вниз головой. – Ты же себе шею свернешь!

– Я не упаду! – возмущается Джеймс. – Я анимаг, я могу превращаться в огромную летучую мышь!

– Играй лучше внизу, дорогой, – мама направляет на него палочку, левитирует сына вниз, сокрушенно качает головой, заметив порванный рукав, и уходит в дом.

Джеймс сердито надувает губы, садится на траву, но как только мама хлопает дверью, снова карабкается на дуб. Наверху чудесное дупло, там Джеймс собирается обустроить тайник, где будет прятать свои сокровища. А мама не понимает, что он уже большой и ни за что не упадет! Ветка с хрустом ломается. Джеймс шлепается в кусты малины с двухметровой высоты, в запястье что-то щелкает и, спустя секунду, он заходится криком от боли.

Апрель, 1966

– Пап, можно мне метлу, па-па! – канючит Джеймс и тянет отца к магазину. На витрине выставлены новенькие «Серебрянные стрелы», «Комета» и, самая большая мечта Джеймса, великолепный «Нимбус». Как у капитана «Татсхилл Торнадос». Папа водил его на квиддичный матч, и Джеймс решил, что непременно будет играть в квиддич, когда вырастет, у него будет такая же красивая форма, с таким же белым номером на спине, он будет быстрее всех ловить снитч или ловко забивать голы. А хозяин «Сладкого королевства», после того как Джеймс станет Чемпионом Англии, будет бесплатно давать столько шоколадных лягушек, сколько Джеймс захочет!

– Надо у мамы спросить, – Карлус пытается оттащить сына в сторону, но тот прижался носом к стеклу и продолжает восторженно рассматривать метлы.

– Мама не разрешит, – Джеймс хмурится. Мама у него самая лучшая, но вечно запрещает самое интересное. Например, не дала Джеймсу погладить гиппогрифа в волшебном зоопарке, и к громамонту не подпустила, и нюхлера не позволила домой забрать. – Я хочу летать! Пап, пожалуйста! Ты же обещал научить меня летать! Па, – он умоляюще распахивает глаза. – А я буду слушаться. И больше никуда не полезу без спроса. И твою волшебную палочку больше не возьму. Пап, купи!

Кажется, папа вот-вот уступит, но потом берет Джеймса на руки и уходит от магазина.

– Подрасти немного, сынок. Тебе еще рано взрослую метлу. Пойдем, здесь рядом продают воздушное мороженое. Съедим самую огромную порцию.

– Не хочу, – обиженно бормочет Джеймс. Папа смеется, угощает сына мороженым, покупает пакет канареечных помадок, несколько комиксов про великанов, Джеймс жует конфеты, но продолжает выразительно вздыхать. Новенький «Нимбус» и набор для ухода за метлой Джеймс получает через три дня. Карлус Поттер, на взгляд миссис Поттер, просто до безобразия избаловал сына. Январь, 1967 За окном вот уже третий день подряд идет снег. Еще не успели убрать елку, в комнате пахнет хвоей, стеклянные шары мерцают в каминном свете, эльф, в новогоднем колпаке и в смешном фартуке, деловито смахивает пушистой метелкой пыль с полок.