My December

Но ты все равно его никогда не забудешь. И он знает. И он почти пользуется.

Почти.

Он медленно поднялся с места, не обращая внимания на грустный взгляд девушки, которая ерзала на месте. Блейз вопросительно глянул на него, но Драко ничего не ответил, проходя мимо других столиков.

Его раздражало это общество. Одни приперлись, чтобы показывать, какие у них пупер-супер отношения, другая — врунья еще та, Пэнси — чтобы повилять попой перед ним, а Теодор с Гойлом — фиг знает, зачем. Просто так. От нечего делать.

Он толкнул дверь вперед, заходя в небольшую туалетную кабинку. Свет тускло освещал помещение и падал на тонкую линию его скул, на глаза.

Он выглядел уставшим и вымученным. Хотя сегодня довольно-таки неплохо спал.

Довольно-таки — это тогда, когда мать не приходит в страшных кошмарах, его не хотят убить, а Темный лорд не крутит перед ним часы со временем, когда нужно будет убить Грейнджер.

И от этих мыслей стало совсем не по себе.

Он был трусом. Был, есть и будет. Потому что боялся даже задуматься об этом. Так как ее смерть была неминуемой. Чем-то, с каждым днем подходящим.

И как она только держалась? Почему не побежала к своему святому Поттеру, не разрыдалась перед Уизли? И Дамблдор еще не в курсе?

Неужели настолько дурочка, что думает, что Волан-де-Морт оставить ее в живых? Настолько, что может предполагать, что она — дороже его семьи?

Но она действительно стала ближе к нему. Как бы этого не хотелось остановить, это происходило. С каждой гребанной минутой его гребанного существования.

Именно поэтому он ревновал, он думал о ней. Он хотел сделать ей приятно. Как никому и никогда, кроме его мамы.

И вдруг теплые руки касаются его спины, медленно проводят по шеи, заставляя кожу покрыться мурашками.

И — да, блин! — ему жутко захотелось, чтобы это была именно Грейнджер. Чтобы он напомнил ей о неизбежности смерти, чтобы она сделала что-то наконец.

Маленькие пальчики находит пуговицу на шеи, вторую. И очень быстро расстегивают.

Но противный голос опровергает его надежды:

— Что случилось?

И он чуть ли не отскакивает от стойки с краном, убрав руки с плеч.

Девушка с интересом смотрела на него, словно ее совершенно не смутило его действие. Словно ее вообще ничто не могло смутить.

— Что ты хочешь?

Он был холоден. И ему было неприятно от того, что эта Мария стоит напротив, выпятив свою грудь, и смотрит так, будто он чем-то ей обязан.

Свали куда-то, фу. Иначе он не отвечает за себя.

— Поговорить.

И ее — уберисьблин — рука вновь тянется к нему. И он почти сливается со стеной.

Почему этот туалет такой маленький?

— Отьебись, а? Теодор заволнуется.

— Какая разница на него? — она легко улыбнулась и подступила на шаг к нему. — Мы тут вдвоем, не думай о нем.

И — разве так мало места? — Мария остановилась в считанных сантиметрах от него. Ее палец накручивал локон, отпускал его и вновь хватался за волосы.

И его тошнило от ее приторных духов, которых было слишком много. От ее короткого платья, которое было слишком непозволительным. От ее взгляда, который был слишком дерзким. От голоса и жестов.

От близости.

Только не с ней, только не снова.

— Отьебись, Финч, — его губы кривятся в отвращении. Более сильном, чем это бывает с Грейнджер. — И отойди уже.

Но она остается на месте. И вдруг становится серьезной. Бросает занятие накручивания волос, убирает фальшивую улыбку. И — кто бы мог подумать — в глазах появляется беспокойство.

Это дар. Вот честно. Так менять эмоции умела только она.

Даже позавидовать можно.

— Что… что случилось? Драко? — ее голос звучал так хрипло. С дрожащими нотками.

И он вдруг открыл для себя, что, когда Грейнджер произносит его имя, ему это нравится в сто раз больше, чем из этого шлюховатого рта, который только и будет делать, что сосать.

— Святой Салазар! Не делай из себя дурочку, — он произнес это с наибольшей злостью в голосе, на которую был способен. — Хотя и делать не приходится.

Он поправил рукав, аккуратно застегнув пуговицу.

И ее взгляд моментально стал другим, снова. Яростным, почти безумным. Словно у хищника отобрали добычу, которую он искал несколько недель.

Она пылала. И слишком сильно злилась, чтобы скрыть это.

— Что, черт возьми, происходит?

— Это я хотел бы у тебя узнать.

Он сдвигает ее легким движением руки, проходя вперед. Оборачивается, чтобы посмотреть в зеркало. Поправляет волосы, приглаживает их. И, как бы напоследок, бросает:

— Надеюсь, в мое сливочное пиво ты ничего не подмешала? Или мне придется просить Гойла отпивать из стакана первым?

— Драко!

Она подлетает. И, наверное, хочет залепить пощечину, судя по перекошенному лицу и поднятой руке. Но он перехватывает ее запястье, прислонив девушку к стене.

И впервые он увидел это — страх, явно не поддельный. В круглых глазах, быстро моргающих ресницах, учащенном дыхании.

Да, сука, бойся меня. Потому что я сделаю так, что ты не захочешь и на день в этой школе остаться.

— Отпусти!

— Пожалуйста.

Он с силой встряхивает ее, оттолкнув к холодной двери. Голова со стуком врезалась в дерево, и волосы, до этого ровно лежащие, стали более-менее растрепанными. Из груди вырвался ох.

— Ты больной?

— Аналогично.

Драко, взяв ее за руку, отстраняет от выхода и быстрой походкой возвращается за стол.

— Да клянусь! — орал Гойл. — Ударил.

— Мг, — пробурчал Теодор, поглощая содержимое стакана. — Больше пиз…

Он с грохотом уселся на свой стул, схватив напиток. Двумя глотками он опустошил все, что там было, не замечай повисшую тишину.

Тупая Мария. Когда она отвалит от него? Есть же миллион парней, которые заплатят за общения с ней. Пусть шлюхует к ним.

Но ему она не нужна, дура тупая.

Он был зол. Даже слишком для одной худой девушки. Однако ее стервозность выводила его из колеи.