Мы — это мы

Лицо Эдварда окаменело, кожа натянулась на скулах.

— Нет, — произнес он так, что Хэл сразу понял — это окончательный ответ, который не изменится, что бы он ни сказал или сделал. Но его уже понесло, и сдаваться так просто он не собирался.

— Вот чего ты сразу «нет»? Подумай как следует! Охота всю жизнь провести, как твой отец — лупцевать людей да головы им рубить? Что это за жизнь такая?

— А что за жизнь у вас с Майло? — неожиданно перешел в наступление Эдвард. — Как ты можешь жить так, как мне рассказываешь? И почему вы, не знаю... не прогоните его, не убьете во сне или...

Хэл просто онемел — прежде Эдвард никогда не вступал в спор, предпочитая мрачно отмалчиваться, если их точки зрения не совпадали.

— Если я уйду, — произнес Эдвард, тихо, но с напором, — мама останется здесь совсем одна, и отец... он скоро состарится, работать не сможет. У тебя, по крайней мере, есть братья, сестры... и даже если бы не было, деревенские друг за друга горой, не дадут пропасть, а мы...

Голос его прервался, и Хэл, охваченный состраданием, вдруг осознал, насколько тяжело друг переносит оторванность от всего мира. Эдвард прав, даже если его родители будут умирать от голода, никто, ни один человек не протянет им руку помощи.

И тем острее ощущалась собственная ответственность — раз уж судьба свела его с Эдвардом, бросать его он не вправе, ведь кроме Хэла никто ему не поможет. Подобная дружба дарила чувство исключительности, почти избранности.

Хэл сжал запястье Эдварда и примирительно произнес:

— Ладно, тебе надо поправиться, это главное. Скажи-ка лучше, как мог отец отправить тебя домой в таком виде?

— А он меня не отправлял. Я сам ушел.

— Что?! Ты ж помереть мог!

Эдвард вновь тяжело вздохнул.

— Не помер же. Я просто... не мог там оставаться... не знаю. Не мог, и все. Да и твое задание надо было проверить.

Хэл хлопнул себя по бедрам и хотел уже разразиться возмущенной тирадой, но под взглядом Эдварда проглотил гневные слова. Он не по наслышке знал, что это такое — сбегать из дома просто потому, что нет сил там находиться.

А Эдвард, к его удивлению, продолжил:

— Ты прочел тот рассказ, про ожившую мумию?

— Прочел, — буркнул Хэл, — и ничего не понял.

— Рассказывай, что непонятно. Учишь тебя, учишь...

Хэлу вдруг стало легко — так легко, что он чуть не засмеялся. Все ужасное, что довлело над их жизнями, рассеялось, точно туман под лучами солнца. Он покорно, как примерный ученик, объяснил сложные моменты истории, Эдвард пустился в объяснения. И до самого заката они больше не упоминали ни Майло, ни отца Эдварда.

Но, увы, от этого те никуда не исчезли.

5

Эта зима показалась Хэлу самой короткой за всю его жизнь. Обычно холода тянулись и тянулись до бесконечности, и он изнывал от скуки в четырех стенах.

Но в этом году он, во-первых, регулярно бегал в лес к Эдварду, а во-вторых, прикладывал все силы, чтобы сохранить в тайне обучение чтению и письму. Книги, бумагу и чернила прятал на крохотном чердаке, среди всякого хлама — объяснить родителям, откуда у него такие дорогие вещи, не представлялось возможным. Чего доброго, еще решат, что он их украл.

Так что Хэл натягивал братнины обноски, громко заявлял, что идет в гости к друзьям, а сам, выйдя из дома, потихоньку поднимался на чердак по приставной лестнице. Печная труба проходила в самой его середине и грела очень неплохо; прислонившись к ней спиной, набросив на себя старые, погрызенные мышами одеяла, Хэл блаженствовал с книжкой до самой темноты.

Дни постепенно удлинялись, и в какой-то момент снежный покров начал незаметно проседать — окружающий мир словно бы вырастал из него, как дитя из пеленок. В деревне и на полях снег сошел быстрее, в лесу зима дольше отстаивала свои позиции, держалась за мир когтями цвета льда.

Но тепло неумолимо наступало, а вместе с ним и скорая посевная. Пол уже достал и привел в порядок плуг, каурую Лорку загодя начали кормить получше, прогуливали, чтобы набиралась сил.

Небо снова раскинулось от края и до края земли яркой синевой, ласточки стремительно разрезали ее серпами крыльев, вскрикивали пронзительно-летне.

В один из мягких теплых вечеров Хэл возвращался домой от Эдварда в самом лучшем расположении духа. Он далеко продвинулся в письме, а читал уже совершенно бегло и жадно, одну за другой глотал книги. Домашние ничего не нашли и не заподозрили, даже Майло, казалось, с приходом весны как-то помягчел нравом.

Будущее представлялось безоблачным, лес полнился шорохом, журчанием ручьев. С веток срывались капли, пробивая круглые дыры в ноздреватом, хрупком снеге, кое-где еще лежавшем на опавшей листве. Лес ожил и загомонил птичьими голосами; пернатые певуньи словно выпорхнули из осевших сугробов.

Хэл шел медленно, не пел, не играл на флейте, лишь тихо улыбался своим мыслям. Солнце почти село, киноварно-синие облака походили на конские гривы.

Крик он услышал за два дома от своего и сразу же узнал резкий голос Майло. Сердце дернулось, под ложечкой привычно завязался тугой узел.

Что опять случилось? Неужели — тут провалившееся было в живот сердце подпрыгнуло к горлу — его тайник на чердаке обнаружили? Но Майло не в состоянии туда забраться, а отец с матерью ничего ему бы не сказали, не переговорив сначала с младшими сыновьями. Во всяком случае, Хэл на это надеялся...

Рядом с домом крики различались особенно хорошо, и он невольно втянул голову в плечи, понимая, что сейчас половина деревни, затаив дыхание, прислушивается к скандалу. Чтобы на следующий день не оставить без пищи для сплетен другую половину.

Во всех окнах горел свет. Хэл обогнул растущую во дворе яблоню, и тут дверь домика с треском распахнулась, из нее буквально вылетел Себастьян и приземлился лицом прямо в размешанную сапогами грязь. Не заметив Хэла в сумерках, он медленно поднялся и повернулся к дому, вытирая лицо. Сине-серые глаза сверкали тихой яростью.

Клод уже два года как перешагнул рубеж совершеннолетия, мог бы жениться и жить своим домом, пятнадцатилетний Себастьян тоже считался взрослым. Последний год, не выдерживая нападок Майло, они порой хватали его и запирали в комнате — это родители разрешали, хоть и скрепя сердце. Видимо, им казалось, что малейшее применение грубой силы сведет старшего сына в могилу.

— Что случилось? — спросил Хэл, но Себастьян только бросил на него короткий, пристальный взгляд и ничего не ответил. Братья вообще не отличались разговорчивостью.