Мы — это мы

Полный отвратительных предчувствий, Хэл поднялся на крыльцо и на него словно налетел ураган.

— Это они, точно они! А ну живо признавайтесь! — орал, надсаживаясь, Майло, желтое лицо его раскраснелось. — Скромники такие, воды не замутят, а сами спят и видят, как бы ограбить собственную семью!

— Отец, мы ничего не брали, — у Клода была рассечена бровь, кровь капала на рубашку, но он словно бы не замечал Майло, обращался только к Полу, — ты мне веришь?

Пол нервно сжимал пальцы, позади него в кухне маячила дрожащая фигурка Изабеллы — она была напугана сильнее, чем мышь, застигнутая светом в амбаре.

— Я-то верю, сынок, — пробормотал Пол, не поднимая глаз, — но куда же пласт-то подевался?

У Хэла внутри все оборвалось. Казалось, сейчас сердце разорвет грудь, упадет на дощатый пол коридора, и последнее, что он увидит в жизни, будет его собственное сердце, судорожно брыжущее кровью ему на ноги.

Майло подскочил вплотную к Клоду — высокое, иссохшее тело повисло на костыле. Яростно сверкающие лазоревые глаза запали так глубоко, словно сломалось некое устройство, удерживавшее их на месте. Казалось, Майло смотрит со дна глубокой ямы.

— Хочешь сказать, что не собирался жениться на Тильке в будущем году? Отец, надо пойти и пошарить у Тэнсонов, он точно перетаскал весь пласт этой шмаре!

Клод стиснул кулаки. Он был ниже Майло, но шире его в плечах раза в два, грудь его судорожно вздымалась.

— Тилли не шмара, понятно тебе? Да, я хотел... мы думали... но это не означает, что пласт взял именно я! Я не вор! Отец, мама! Я не вор!

Изабелла стиснула руки, по ее бледному, бесцветному лицу градом катились слезы. Пол молчал, опустив голову.

«Скажи же что-нибудь! — мысленно умолял его Хэл. — Пожалуйста, только не молчи!»

Он хотел выступить вперед и сказать сам — мол, кто его знает, когда пропал пласт, может, еще летом. Кто-нибудь мог влезть в дом, пока все работали в огороде или в поле... но в последний момент прикусил язык. Майло по каким-то причинам не принял его в расчет, и это была неслыханная удача. Он обвинял только средних братьев, позабыв, что есть еще младший. И если Хэл сейчас встрянет, напомнит о себе...

Да и версия его, скажем прямо, слабовата. Предполагалось, что о тайнике знают только родители; Хэл совершенно случайно его обнаружил. Посторонний человек ни за что бы его не нашел. Да и в доме почти всегда оставались мама или Майло.

О том, чтобы признаться, Хэл даже не думал — страх перед Майло затмевал все. Что он скажет? Что отдал скопленный семьей пласт на лечение Свершителя? Что хотел помочь и отцу, но лекарь подло его обманул и отказался ехать в деревню? Ему не поверят — год назад он бы и сам не поверил, услыхав такую вздорную историю. Майло решит, что он выгораживает средних братьев, и взъярится еще сильнее...

Скандал сошел на нет, лишь когда его участники полностью выдохлись.

Майло ушел, шандарахнув дверью. Родители скрылись в своей комнате, Хэл поскорее лег в постель и закрыл глаза, лишь бы к нему не лезли. Не верилось, что такой хороший, благостный весенний день завершился подобным образом.

Чтобы успокоиться, он начал вспоминать последнюю прочитанную книгу — над главной героиней истории издевалась тетка и сводные брат с сестрой, прямо как Майло над Хэлом. Засыпая, он еще думал об этой девчушке и о том, как было бы славно с ней подружиться, а еще, как всегда, об Эдварде.

Сквозь сон Хэлу чудилось движение в комнате, как будто бы скрипнула рама окна. Но он не придал этому значения — слишком вымотался за день.

***

Утром обнаружилось, что Клод и Себастьян исчезли. Забрали сменные рубашки, плащи и одеяла с кроватей; Хэл, посланный на разведку в деревню, быстро выяснил, что братья не обретаются у многочисленной родни и не отправились к Тэнсонам, с дочкой которых у Клода, оказывается, был «уговор».

Едва запыхавшийся Хэл принес эти новости, Майло, сидевший за кухонным столом, пнул костылем табурет так, что тот отлетел в сторону с отломившейся ножкой.

— Я же говорил! Я так и знал, что это их рук дело! Забрали пласт и слиняли, ворюги проклятые!

Изабелла целый день не появлялась из родительской комнаты, на Поле не было лица. Он прикладывал видимые усилия, чтобы двигаться и что-то делать и, очевидно, не собирался пускаться вдогонку за сыновьями.

Хэл кое-как сжевал пару ложек холодной каши, вышел из дома и побрел куда глаза глядят, не замечая солнечных лучей, ласково целующих его растрепанную макушку. За спиной, в крохотной кухне, которую мама так старательно поддерживала в чистоте, продолжал сквернословить и поливать братьев грязью невыносимый, отвратительный человек, которого — Хэлу пришлось себе в этом признаться — он с каждым днем ненавидел все сильнее.

Клод и Себастьян ушли потому, что их терпение достигло предела. Они не хотели становиться братоубийцами, но и не могли дальше выносить Майло. А если бы остались в деревне, старший ославил бы их на всю округу, всем и каждому рассказывая, что они украли пласт, и, уличенные, ушли из дома.

Клода и Себастьяна любили, а Майло нет, но вода камень точит. Если людям изо дня в день говорить, что такой-то — вор, они никогда не будут доверять этому человеку, даже если нет никаких доказательств его вины.

Хэл хотел рассказать все родителям, хоть как-то облегчить их страдания. Но при мысли о признании и возможных последствиях ему становилось совсем худо. Он был еще слишком юн, чтобы уйти, куда глаза глядят, как братья. Да и что станет с Эдвардом, если он так поступит? А как же родители?

Хэл даже не заметил, что поставил родителей в своем сердце после Эдварда. Трудно было объяснить свои чувства так, чтобы они не показались недостойными даже ему самому. Поэтому он даже не пытался их объяснить. И при всей неприязни к Майло понимал, что его вина не меньше, а может, и больше. У него не хватило смелости сказать, что пласт взял он, и из-за этого братья ушли из дома. Для них, возможно, это и не худший вариант, хотя у Клода осталась в деревне без пяти минут невеста, возможно, и у Себастьяна был кто-то на примете.

А вот что будет с семьей Магуэно — точнее, с тем, что от нее осталось?

Хэл остановился на краю деревни, рассеянно глядя на темно-бурые поля под безмятежным голубым небом; поля, ожидающие, когда придут люди, вспашут их и засеют, чтобы вырастить хлеб. Отец, Клод и Себастьян втроем справлялись с этим без труда, а что будет теперь?

В груди у Хэла стало холодно, как будто зима, вернувшись на миг, коснулась сердца ледяным дыханием.

Только сейчас он начал осознавать, что натворил.

Если они не успеют вспахать поле и засеять его, пока земля не высохнет, пшеница просто не взойдет. Уход братьев сейчас, прямо перед посевной, грозил семье голодом. Вспомнили ли они об этом, когда уходили? Наверняка, не вчера родились на свет.

Но в жизни каждого человека порой наступает момент, когда он не в силах больше терпеть.

***

«Ну еще немного! Еще чуть-чуть! Последний рывок!»

Но ноги предательски задрожали, и Хэл рухнул на колени в мягкую, черную грязь. Лорка тут же остановилась, тяжко поводя боками. Ее шкура так потемнела от пота, что, казалось, лошадь сменила масть с рыжей на гнедую.