На берегу Севана (др. изд.)
Шрифт:
К деду Асатуру подошел долго молчавший председатель колхоза и поднял его с колен.
— Проступок велик, — сказал он, — но кто из нас не знает деда Асатура! Есть ли среди вас кто-нибудь, кому бы дед в жизни своей на помощь не пришел?
— Таких людей нет! — раздался голос Анаид.
— Кто из вас не знает, что человек этот всю свою жизнь был чист и честен! — продолжал Баграт. — То, что он клад хранил и не решался отдать, — это всё грехи старого общества. Оно, это старое общество, оставило в сердцах многих из тех, кто в нем жил, черные пятна. Дед Асатур не коммунист, но в дни майского восстания 1920 года он нас, партизан, скрывал в своем хлеву. Голодали мы тогда, вот он и кормил нас своей охотничьей добычей… Нет, мы так легко не осудим деда Асатура! Он был совестью нашего села, и это событие — недоразумение в его жизни.
— : Деду Асатуру!… Конечно, деду Асатуру!… — раздалось со всех сторон.
— А в дни Отечественной войны кто помогал семьям ушедших на фронт бойцов? Кого в те дни, когда фашистские орды были у ворот Закавказья, избрали вы командиром местного ополчения?.
— Асатура! — хором отозвались собравшиеся.
— Правильно. И вы его избрали потому, что он был честен. Честен он и теперь, — повысил голос Баграт, — а его грех — это остатки былого, остатки старого. Человек, выросший в старом, собственническом обществе, не смог вполне освободиться от одного из главных пороков этого общества — жадности. Вот они, — показал Баграт на ребят, — они будут свободны от таких пороков, потому что родились и выросли в новом обществе, в том обществе, где у человека есть только одно стремление — подчинить все личное общим интересам… Ну вот… Я хотел бы, чтобы это наше собрание явилось судом над дедом Асатуром. Я свое слово сказал. Пусть и другие выразят свое мнение. Тогда мы здесь же и примем свое решение и сообщим о нем правительству.
— Что могут сделать дедушке Асатуру? — со страхом прошептала Асмик.
После председателя выступил Арам Михайлович.
— Это золото, — сказал он, указывая на найденные дедом сокровища, — напоминает мне об одном историческом событии. Весной 1921 года, когда армянские белогвардейцы-дашнаки выступили против нового советского правительства, одна из наших красноармейских частей оторвалась от Одиннадцатой армии, возглавляемой Орджоникидзе, Кировым и Микояном, и осталась в южном конце Армении, в крайнем углу Араратской долины, у Нахичевани. Эта воинская часть противостояла контрреволюционным силам, не надеясь ни на какую помощь. У бойцов не было хлеба, не было необходимого снаряжения. Впереди были враги, позади — феодальный Иран. Разгром казался неизбежным. Но вот раздался шум мотора, и в небе появился самолет. Для тех дней это было событие исключительное. Самолет сделал круг над нами и сбросил мешочек золота, присланный Лениным. На это золото отряду удалось раздобыть в Иране хлеба, люди оправились, приободрились и сумели одолеть врага.
— Верно! Я был там с ними… — отозвался из своего угла бывший партизан, теперь заведующий молочной фермой Артем.
— Пусть не обидится на меня теперь дед Асатур, если я сделаю одно сравнение, — продолжал Арам Михайлович. — То было золото, и это — тоже золото. Разницы как будто нет, не так ли?… Но чему послужило то золото и чему — это, лежа в хлеву у деда Асатура?…
Старый охотник стоял понуря голову, и было видно, как больно ему слушать такие тяжкие упреки.
— Я хочу указать также на другое важное обстоятельство, — продолжал учитель. — Сейчас меня, как советского человека, смущает и еще одна мысль: как было бы ужасно, если бы в деде Асатуре победило старое! И какая великая потеря была бы для советской науки, если бы снова остались под землей или пропали, были бы тайно проданы — просто как ценный металл — эти молчаливые свидетели прошлой истории нашего народа, его борьбы, быта, культуры… — Арам Михайлович взял из груды золотых вещей, лежавших на полу, одну монету. — Вот видите, на ней изображен Тигран Великий. Монета эта была выбита в те времена, когда в нашей стране еще царило язычество. А вот и союзника Тиграна Великого — Митридата Понтийского — изображение, выбитое на золотой медали… Тигран и Митридат подняли народы подвластных им стран на борьбу с легионами римских захватчиков. Это очень важные, очень ценные находки для науки. Такие находки прятать или уничтожать, превращая в слитки, — преступление… Ну, я думаю, что всего сказанного довольно
для деда Асатура. Он глубоко чувствует свою вину. Асатур говорит о дедовской честности, и немало этой чесиюсти в нем самом. Но мне хотелось бы, чтобы дед Асатур самому себе задал вопрос: как можно забыть о честности, о человечности при виде этих блестящих вещичек?…— Дед Асатур услышал все, что ему нужно было услышать, — сказал Баграт. — Его раскаянию мы верим — оно глубоко и искренне. В конце концов, очень хорошо, что все эти вещи нашлись. Но больше всего надо радоваться, что нашелся человек, что под влиянием этих ребят нашлась утерянная дедом Асатуром честность. — И он пожал старику руку. — Я убежден, что правительство учтет твое раскаяние, дедушка.
Дед облегченно вздохнул. Его побледневшее лицо малопомалу начало оживляться и принимать естественную окраску.
Все заулыбались, кое-кто даже захлопал. Дед расправил плечи, выпрямился. Влажные его глаза сверкнули, как у старого, но еще могучего сокола.
Исход дела больше всех, конечно, обрадовал наших юных героев. Они очень любили своего старого, доброго деда и, видя его страдания, тоже страдали.
— Спасибо и нашим отважным ребятам! Не они ли нашли это золото вместе с остальными древностями в пещерах Чанчакара? Не они ли своим примером спасли честь старого охотника? — сказал учитель.
Подозвав к себе ребят, он обнял и поцеловал их по очереди.
Дед Асатур приосанился и по старой привычке опять сжал рукоять кинжала. Возвращалось к нему утерянное было чувство собственного достоинства.
— Ну, конец, теперь ко мне и смерть не подступится! — сказал он и вдруг, что-то вспомнив, повернулся к Камо: — Камо, родненький, нашли вы, что там такое в пещере бурлило? Не котел сатаны?
— Нет, дедушка, какой там котел! Это под скалой бежит вода, — слабым голосом ответил еще не совсем оправившийся от потрясения мальчик.
— Так, значит, это не сатаэл тебя огненным кнутом хлестнул?
— Кнутом? — изумился Камо. — Ведь и деда Оганеса не сатана ударил, ты это сам говорил.
— Если бы его ударил сатаэл, — смеясь, вмешался Армен, — он бы не остался живым, дедушка.
— И это правда, против кнута дьявольского кто устоит! — пробормотал дед. — Значит, ад оказался неправдой?… Так… Эй, кум Мукел, встань-ка, погляди, что эти парнишки делают! Погляди…
— В самом деле вода? — спросил у Камо Артем.
— Да. Ясно слышно, как она бежит, клокочет…
— Что же ты нам об этом не сказал? — обернулся Артем к Баграту.
— Мы и сами еще ничего толком не знаем… Ашот Степанович, ребята, расскажите, что вы сегодня на Черных скалах сделали?… А куда пропал твой товарищ, ученый? — забросал вопросами Баграт.
— Не надо. Теперь мы будем добрыми друзьями. Я давно хотел этого.
И мальчики обнялись.
— Ну, как ты себя чувствуешь, Камо? — мягко спросил Армен, взяв товарища за руку.
— Немного тяжела голова, в остальном хорошо.
— Еще бы, как же не хорошо! — вмешался Грикор. — Походи за мной такая фельдшерица, — он лукаво покосился в сторону Асмик, — у меня бы в два-три дня нога выправилась… Честное слово!
— Довольно тебе, насмешник, довольно! — потянула Грикора за его черные кудри Асмик. — Даю тебе слово, что буду за тобой ухаживать, когда ты наконец решишься на операцию, дашь врачам выправить ногу.
— Как же вода-то, вода-то? — нетерпеливо спросил Камо.
— Вода будет, работаем… Сегодня докопались до огромного плоского камня, — сказал Сэто. — Вода под ним — это ясно. Пробьем камень — вода фонтаном хлынет.
Камо взволнованно поднялся и сел на кровати:
— Зачем в это дело вмешалась строительная бригада? Воду мы нашли, мы и должны ее дать селу. Будет позорно, если нас опередит кто-нибудь другой. Для нас это дело чести!
— Своими силами мы не скоро справились бы, — сказал Армен.
— Мы делали отверстия, а потом пришел дядя Егор, наполнил аммоналом все сделанные нами в камнях дыры и поджег фитили… Такой был взрыв!… Чуть Черные скалы к небу не взлетели! — добавил Сэто.
— Почему они взрывают? А вы что смотрели? — огорченно спросил Камо.
— Если бы захотели, мы и сами бы это сделали. Мы добровольно уступили эти обязанности Егору, — сфальшивил Армен, желая успокоить Камо.
— Где аммонал, капсюли, фитили?