На безымянной высоте

— Ася, давай закончим этот разговор, — тихо сказала Катя.

— Ах, у нас любовь с первого взгляда! Вот и подумай о своем Алеше, если любишь его!

— Опять ты об этом! Не хочу даже слышать...

— А ты послушай, подруга. Знаешь, почему Инозем­цев специально посылает твоего Малютина на самые опасные задания?

— Потому что только Алеша справляется, — неуверен­но ответила Катя.

* * *

Прохор и Михаил подбирались к высоте восемьдесят девять.

— Вот она, — тихо сказал Михаил. — Нас дожидает­ся... Смотри, а здесь уже не противопехотная, а противо­танковая. — Он ткнул пальцем в небольшой бугорок. И осторожно счистил пальцами песок, пока не выг­лянула головка взрывателя.

— Ты туда лучше посмотри, —ответил Прохор. И ука­зал на смутные очертания длинных стволов орудий и тан­ковые башни.

— Никак, «тигры»? — присвистнул Михаил. — Три, четыре, пять... шесть, семь...

Взмыла ракета, и они замерли, прижавшись к земле.

Ракета погасла. Разведчики снова поползли, еще даль­ше. Внимательно осматривали при свете луны и споло­хах ракет немецкие позиции.

Прохор неожиданно остановился, увидев перед собой разбитый снарядом постамент обелиска на братской мо­гиле.

— Видишь? — Он даже захрипел от волнения.

— Чего еще?

— Ну как же... Помнишь, Степан рассказывал, отец его тут воевал. Местечко Заболотье, братская могила рус­ских воинов возле высотки, на которой дубы растут... Фамилии плохо видно...

— А ты попроси немцев, чтоб еще ракету повесили, — хмыкнул Михаил. — Чтоб лучше видеть.

— И попрошу!

Подняв небольшой камень, он бросил его в сторону немецких окопов.

— Ты что! — запоздало воскликнул Михаил и приник лицом к траве.

Сразу последовали автоматные очереди, взмывали, шипя, ракеты, и оба прижались к земле, стараясь с ней слиться.

Вот гаснет очередная ракета, но все же им удается ра­зобрать остатки букв.

«Каморин... рядовой его высочест... гренадерск... полка».

— Точно! Надо Степану сказать!

* * *

...Вскоре на передовой все стихло, и свадьба продол­жилась, но теперь уже без особого веселья, да и без уехав­ших уже жениха и невесты.

Постепенно, по одному возвращались гости. Некото­рые со свежими повязками. Офицеры вполголоса докла­дывали обстановку Иноземцеву, который внимательно выслушивал их и негромко давал указания.

Все молча поглядывали на несколько табуреток, ос­тававшихся пустыми. Их вскоре заняли те, кому сначала не досталось места. Все еще не было лейтенанта Малю­тина... Но садиться на его табурет рядом с Катей никто не решался.

Снова, чтобы снять напряжение, кто-то поставил пла­стинку. На этот раз это была Русланова. «Валенки, вален­ки...» — пела она любимую песню фронтовиков, но и Русланова сейчас ни у кого не снимала напряжения. Никто не танцевал. Ася решительно встала и остановила плас­тинку на середине.

Напряженность нарастала, что было особенно видно по лицу Кати, и все только переглядывались и перешеп­тывались, глядя в ее сторону.

Наконец одним из последних вернулся лейтенант Малютин. Вместе с Николаем Малаховым. Увидев его, Катя непроизвольно вскочила и тут же снова села. Но тот сначала подошел к майору Иноземцеву и вполголоса до­ложил:

— Разведка боем. Немцы нервничают, товарищ майор.

— Это хорошо, что нервничают. Главное — нам не надо суетится. Иди, лейтенант, на свое место. Тебя уже заждались. Все разговоры потом...

Козырнув, лейтенант сел на свое место рядом с Ка­тей, которая вспыхнула, потом отвернулась. Он успоко­ительно взял ее за руку:

— Ну ты чего так переживаешь?

— Я с ума сойду! — сказала она вполголоса.

Общее оцепенение, настороженность постепенно ста­ли сходить на нет.

Когда стало понятно, что ждать больше некого, Ино­земцев встал и поднял налитую кружку:

— Предлагаю третий тост. За Толю Дементьева, по­гибшего под Миллеровом.

— За Игоря Самохина — под Калачом... — откликнул­ся майор Самсонов.

— За Саида Хуснулова — под Барвенковом... — донес­лось с другого конца стола.

— За Федю Тарасенко под Полоцком...

— За Толю Фролова под Бобруйском...

— За Егора Кузьмина и Карена Назаряна под Моло-дечно...

— За Сережу Сафронова, погибшего минуту назад...

* * *

При свете ракет Иван полз, добирался из последних сил до наших позиций с мертвым Степаном на спине.

— Хлопцы, санитаров, — прохрипел он.

Бойцы помогли ему спуститься в окоп. Иван без сил откинулся на спину. Потом беспокойно поднял голову.

— Хоть живой? — спросил он.

— Где там живой.,. Весь кровью истек.

Иван подполз к другу, приложился ухом к его груди. Закрыл ему глаза. Потом беззвучно, вытирая лицо, зап­лакал непривычными, редкими слезами.

Он спустился в землянку, нашел среди спящих бой­цов Малахова и растолкал его.

— А... Что? — Тот вскочил, схватился за автомат.

— Идем, Коля, поможешь. Лопату прихвати.

Они вышли из землянки, и Малахов замер, увидев тело Степана на небольшом холме.

— Степан? — спросил он растерянно. — Степа?.. — И тоже заплакал. — Как же так... Быть того не может... Чтоб Степана...

— Может, Коля, все может... Начинай. А то у меня ста­рые раны разболелись... Здесь место песчаное, сухое. Бе­резки...

Малахов начал копать — сначала неторопливо, мед­ленно, а потом с каким-то злобным остервенением...

* * *

А майор Иноземцев снова столкнулся с Катей Соло­вьевой в той же рощице. Будто случайно:

— Здравствуйте, Катя!

— Здравия желаю, товарищ майор.

— Знаете, я сейчас только понял, кого вы мне напо­минаете, — сказал майор Иноземцев. — Помните карти­ну художника Боттичелли «Весна»? Там такая же девуш­ка, как вы, мечтательная, воздушная... Очень вы похожи на нее...

— Или она на меня? А вот мне, товарищ майор, вспом­нился другой классик. Это художник Рембрандт. До вой­ны я видела в Москве в Музее Пушкина его картину на библейскую тему. Там царь Давид посылает на верную смерть своего лучшего полководца Урию, чтобы забрать себе его жену Вирсавию...