На грани миров
Шрифт:
Я подошла к ней, сняла очки и положила их на тумбочку, где лежала книга теней Рути. Я положила ее на колени и открыла, чтобы провести пальцами по нескольким страницам. Если она и писала в ней, то ее перо не оставило никаких помарок. Может быть, я смогу найти в Интернете рецепт невидимых чернил. А пока я решила попробовать.
Конечно, в первый раз, когда мне удалось сотворить магию, все прошло не очень хорошо, и ослепительная боль поглотила меня на целую вечность, но ведь не каждый раз так будет. Если так, то магия — отстой.
Ноль баллов такой магии.
Никому не рекомендую.
Помня
Хотела. Но не преуспела.
Мысль о том, что мне удастся найти информацию о моей единственной родственнице, что была жива всего несколько дней назад, приводила меня в полный восторг. Но, по словам этой женщины, мне нужно было отдохнуть. Чтобы подготовиться к защитному заклинанию. Это потребует от меня много сил.
Пока оно не поджигало меня, я буду в порядке.
Я взглянула в массивное окно. Рассвет только начинал проступать на горизонте, а я еще глаз не смыкала. Тем не менее, нет времени лучше, чем настоящее, чтобы открыть прошлое.
Оставалось только придумать, какой символ использовать. Предполагалось, что я родилась со знанием языка заклинательниц. Наверняка, как и защитное заклинание, оно само придет мне в голову. Потому что, хотя я и родилась, зная язык, то потеряла это знание вместе с воспоминаниями о том, как у меня резались первые зубы, и ужасными подробностями моего рождения. Некоторые вещи лучше забыть.
Играя в менее смертоносную форму «русской рулетки», я пролистала дневник и остановилась на случайной странице.
Вот оно. Это будет настоящее испытание. Смогу ли я сделать это сама? Смогу ли проявить то, что было скрыто?
Пока я размышляла над этими словами, начал складываться образ.
«Откройся».
Я поняла, что это действительно был язык. В то время как большинство магов использовали для проявления словесную форму, например, заговоры и тому подобное, заклинательницы использовали нечто гораздо более древнее. Символы, по сути, были теми же заговорами, только в виде одного слова с использованием древней формы пиктограмм. Как египетские или китайские иероглифы. Символ использовался для обозначения слова или фразы.
Это знание разворачивалось в моей голове, словно я открыла книгу, и в ней было все, что мне нужно было знать. Только некоторые моменты были размыты. Часть не имела смысла. А некоторые были откровенно темными, намеренно покрытыми тенями и туманом. Чтобы раскрыть их, потребуется гораздо больше, чем то, что я могу предложить в данный момент.
Тот символ, который я искала, выделялся на странице, словно увеличенный жирным шрифтом. Линии сияли. Края остры как бритва. И моя рука взялась за дело.
Я нарисовала фигуру на странице двумя пальцами, движения были автоматическими. Линии загорелись. Свет просачивался из них, когда я с бесконечной тщательностью рисовала каждую полоску, каждую петлю. Он испепелял воздух, но я не могла понять, был ли этот свет настоящим или только в моей голове. И видел ли его кто-нибудь кроме меня.
Огонь, который я чувствовала раньше, — это полыхающее электричество — вспыхнул и пронесся по моей коже, хотя и не так мощно, как раньше. Пока я завершала символ, боль
была терпимой. Только закончив, я поняла, что сцепила зубы так сильно, что у меня заболела челюсть. Левая рука так крепко вцепилась в край книги, что пальцы задрожали. И каждый мускул в моем теле сжался до трупного окоченения.Однако это сработало. Буквы начали просачиваться сквозь бумагу. Начали складываться слова. Дата. Место. Имя.
Слова потрясли меня. То, что я прочитала, удивило меня до такой степени, что я потеряла ту небольшую концентрацию, которая у меня была, и чернила начали исчезать. Я прочитала еще раз так быстро, как только могла, но сумела расшифровать только одно полное предложение. Единственную строчку, которая изменила все.
Согласно ее собственному дневнику, мою бабушку обвинили в убийстве. Убийстве человека. И, если я правильно прочитала следующую строчку до того, как она исчезла, она была виновна.
Я захлопнула книгу с такой силой, что комната задрожала. Либо так, либо я разбудила Перси.
— Извини, Перси, — прошептала я.
К счастью, моя реакция не смутила Аннетт. Но бедного Инка напугала до полусмерти. Он сорвался с кровати и помчался по коридору, а я сидела, разинув рот в шоке. Убийство? Моя бабушка? Разум не мог примирить эти два понятия.
Я выскользнула из кровати и пошла к лестнице, но меня начало немного мутить. Края зрения расплылись, затем потемнели, и я успела подумать о том, какой красивый тут деревянный пол, прямо перед тем, как лицо его коснулось.
* * *
Я проснулась на диване с декоративной подушкой под головой и укрытая теплой тканью. Я выпрямилась, замерла, чтобы мир перестал вращаться, а затем поспешила на кухню. Почувствовала запах еды. Яйца шкворчали, бекон шипел, хлеб поджаривался. У меня потекли слюнки, и я вошла на кухню, готовая умолять о еде. Я бы даже продала душу шеф-повару.
Роан стоял перед плитой в армейской зеленой футболке и, разумеется, килте. Этот был темнее того, который он носил раньше. Почти черный.
— Мисс Дейн, — сказал он, не оборачиваясь. — Завтрак?
— Я грохнулась в обморок или что-то типа того?
— Типа того. Какие ты любишь яйца?
Это был непростой вопрос. С одной стороны, мне нравилась хорошо прожаренная перевернутая глазунья. С другой стороны, мне нравились оплодотворенные. В конце концов, часики тикали, и мои запасы яйцеклеток подходили к концу. Мой склад был почти пуст, если уже не опустел.
И все же я не хотела пугать Роана. Посылать его паковать вещи. Перси нуждался в помощи.
— Перевернутая глазунья.
— Принято.
— Как я попала на диван?
— Не без помощи. — Он положил на тарелку два яйца с парой ломтиков бекона и несколькими тостами, от этого движения его бицепсы напряглись, и мне пришлось оторвать от них взгляд, когда он повернулся ко мне.
Это был трудный момент в анналах истории Дэфианс Той Самой Дейн.
Именно в этот момент я поняла, в каком беспорядке нахожусь. С тех пор, как я загорелась пару часов назад, я не сделала ничего, чтобы улучшить свой внешний вид. Одному Богу известно, как выглядели мои волосы. Оставалось надеяться, что мое лицо не было изуродовано в результате падения.