На ходовом мостике
Шрифт:
Прощаясь, Тихон Андреевич напутствовал меня практическими советами и добрыми пожеланиями. С крейсера «Ворошилов» я возвращался в приподнятом настроении.
А через день на партийное собрание «харьковчан» прибыли наш комдив-3 капитан 2-го ранга Михаил Федорович Романов и военком дивизиона старший политрук Григорий Иванович Щербак. Я сразу узнал своего земляка. Он занял место в президиуме, а я с нетерпением ждал, когда можно будет подойти и поговорить.
На собрании речь шла о скором походе лидера в Севастополь и о задачах личного состава в связи с началом [119] обороны главной базы. Вся черноморская эскадра привлекалась к поддержке войск Севастопольского гарнизона. А для постоянного артиллерийского обстрела противника был создан
Собрание было коротким и деловым. Коммунисты особо подчеркивали значение противовоздушной обороны корабля, неустанных учений и слаженности действий в критические минуты. Все хорошо понимали сложность обстановки на Черноморском театре, отдавали себе отчет в предстоящих испытаниях.
После собрания я подошел к Григорию Ивановичу. Он сразу узнал меня, мы обнялись. Встреча с земляком на войне - большая радость. Ясно вспоминается все то дорогое, что мы оставили в мирной жизни: близких людей, родные места. Мы оба были взволнованы, расспрашивали друг друга об общих знакомых, о службе. Я знал, что Григорий Иванович рано лишился родителей, с четырнадцати лет познал батрацкий труд, затем пришел на Макеевский завод, который дал ему путевку в жизнь. Уйдя служить на флот, Щербак сначала попал в зенитные части береговой обороны. В 1930 году вступил в партию и вскоре ушел на политработу. Был секретарем партбюро на линкоре «Парижская Коммуна», затем военкомом эсминца «Быстрый». Войну встретил на курсах старшего и высшего политсостава. Уже 25 июня 1941 года он снова был в Севастополе - сначала как инструктор политотдела эскадры, а потом стал военкомом нашего дивизиона. Конечно, за те годы, что мы не виделись, он изменился, возмужал, но по-прежнему был прост, отзывчив и откровенен. На дивизионе его уважали за высокие партийные и человеческие качества.
К сожалению, нам пришлось скоро расстаться. Щербака назначили военкомом крейсера «Красный Кавказ». Но в 1944 году судьба снова свела нас на линкоре «Севастополь», где он был заместителем командира по политчасти, а я старпомом. Служить с Григорием Ивановичем было легко и интересно. Затем Щербак занимал должность заместителя начальника политотдела эскадры. До последнего своего часа он сохранил в себе «комиссарскую жилку» - всегда находился с людьми. Бывалому [120] моряку, прошедшему горнило войны, было о чем рассказать.
Словом, попал я в окружение надежных и преданных своему делу людей, на прекрасный корабль. Всем нам вскоре предстояли тяжелые испытания, но чувство локтя товарища придает силы, уверенность в себе. Мы были полны решимости отстоять Севастополь.
Под флагом замнаркома
Весть о начале первых боев под Севастополем пришла в Новороссийск пасмурным утром 31 октября. Это была шифровка - обращение Военного совета Черноморского флота ко всему личному составу с призывом грудью встать на защиту Севастополя и бить врага так, как бьют его бойцы Красной Армии на подступах к Москве и Ленинграду.
От командира корабля получаю приказание: «Личный состав собрать на юте». Начался короткий митинг. Мельников огласил обращение Военного совета. Речи выступающих были кратки, каждая звучала клятвой: не жалея сил и жизни, защитить родной Севастополь. В заключение комиссар корабля Алексеенко от имени всего экипажа заверил Военный совет флота, что личный состав лидера «Харьков» до конца исполнит свой матросский долг.
Митинг окончен. Командир объявляет: к 15 часам быть готовыми к походу в Севастополь. С нами пойдет заместитель наркома ВМФ и начальник Главного политического управления ВМФ армейский комиссар 2-го ранга И. В. Рогов.
Через пять минут на верхней палубе царила привычная атмосфера, свойственная боевым кораблям, готовящимся к выходу в море: артиллеристы у своих орудий производили различного
рода проверки, трудились у своих аппаратов торпедисты, а минеры на юте готовили дежурную серию глубинных бомб. Здесь же, на юте, боцман Феоктист Штепин с помощниками убирал дополнительно заведенные швартовы. А на ходовом мостике рулевые и штурманские электрики под руководством старшин Василия Потехина и Сергея Бевза старательно готовили свои заведывания. Нам с помощником командира [121] М. И. Веселовым надлежало присмотреть за всем корабельным хозяйством, подготовкой к походу, за людьми. На шкафуте {6} меня останавливает старшина котельной группы мичман Г. А. Яновский, секретарь партбюро.– В нашем партийном полку прибывает. Вон сколько новых заявлений в ответ на обращение Военного совета. Все хотят идти в бой за Севастополь коммунистами.
Об этом приятно слышать, значит, люди прониклись ответственностью, в бой идут убежденными в правоте общенародного дела.
– Иди, Георгий Андреевич, - сказал я, - порадуй комиссара и командира.
Время летит незаметно. С камбуза уже доносятся аппетитные запахи. Что ж, следует и сюда заглянуть.
Встречает меня сам начальник интендантской службы интендант 3-го ранга В. З. Пасенчук в окружении коков. Один уже наряжен во все белое, колдует над «пробой» для командира корабля. Зная, что Мельников убыл с корабля в штаб базы, соглашаюсь снять «пробу» за командира. Обед действительно великолепный, из трех блюд: флотские щи, гречневая каша и компот.
– Ну, Василий Захарович, если Рогов отведает твой обед, то уж ему никто не сможет пожаловаться на харчи, - шуткой благодарю я Пасенчука.
Пасенчук и коки улыбаются.
– Я, Петр Васильевич, хочу перед походом хорошо накормить команду.
И я знаю, что говорит он это искренне. Сегодня у нас отнюдь не «торжественный обед» по случаю прибытия высокого начальства. Пасенчук - кристально честный человек и очень заботливый интендант. Вот и командир с комиссаром отзывались о нем как о прекрасном хозяйственнике, у которого на первом плане всегда стоит забота о людях. Нужно сказать, что у Мельникова другой, бы и не прижился на корабле - командир сам был безупречно честным и правдивым человеком, и эти же качества кропотливо прививал членам экипажа. Об этом знали на корабле все и безгранично верили командиру.
Забегая вперед, расскажу об одном случае. Однажды, после долгих и напряженных выходов в море, Мельников не смог проведать семью, и, обеспокоенная отсутствием [122] мужа, на корабль прибыла его жена с сынишкой пяти лет. Разговаривая с Клавдией Васильевной, я приметил, что у мальчонки совсем прохудились ботинки. Посоветовал, чтобы Пантелеймон Александрович попросил наших сапожников зашить детскую обувку.
– Что вы!
– Клавдия Васильевна всплеснула руками.
– Разве вы не знаете, какой он щепетильный. Он никогда не использует для этого своего служебного положения.
Жена командира была права. Пришлось тайно от Мельникова самому взять грех на душу и пойти с просьбой к сапожникам. Узнай он об этом, не миновать бы мне грозного внушения. Но «тайна» осталась нераскрытой…
За час до выхода в море с берега вернулся Мельников, а еще через полчаса команда, одетая в чистые робы и бушлаты, была построена по большому сбору для встречи замнаркома. Осмотрев строй и окинув взглядом палубу, Мельников остался доволен.
– Думаю, товарищ старший помощник, что перед Иваном Грозным в грязь лицом не ударим!
Рогова называли за глаза Иваном Грозным за строгость и непреклонность в своих решениях. На его лице постоянно была печать суровости и спокойной уверенности в себе. Прибыв точно в назначенное время и обойдя строй, Рогов поздоровался с командой. По его приказанию команда тотчас была распущена, а сам он в сопровождении командира и комиссара направился в отведенную для него каюту. Нельзя было не обратить внимания на усталый и озабоченный вид замнаркома.
В назначенное время лидер «Харьков» вышел из Новороссийска.