На колесах

Увидев узкий съезд на лесную дорогу, Никифоров свернул с шоссе. Полетаева смотрела на тонкие высокие березы, окруженные ельником и лещиной. Машина царапала глушителем сухую каменистую гряду между широкими колеями. "Жигули" шли ползком. Никифорову пришлось наехать левыми колесами на гряду, оставив правые внизу в колее. Скрежета под днищем не стало, но машина сильно накренилась вправо, задевая бортом траву.

Полетаева отодвинулась от двери.

– Не бойтесь, пройдем, - сказал Никифоров.

Лес понемногу отступал, появились круглые лужайки. За деревьями мелькнуло небо, и затененный лесной коридор вывел на большую поляну.

– Кажется, приехали, - сказал Никифоров.

Полетаева удивленно посмотрела на деревянную картографическую вышку с полуразобранным полком и заросшими кипреем опорами, на лес и, улыбнувшись, вышла.

Она с ожиданием поглядела на него. Никифоров засмеялся и полез на вышку.

Оттуда было далеко видно лес и поля, и то, что ушло, стало сном: на карнизе маленькой красной колокольни с безмятежной грустью гуркают голуби; мальчик сунул в рот два пальца и засвистел, замахал свободной рукой; захлопав крыльями, голуби нехотя взлетели...

Внизу на поляне шла женщина в синей джинсовой юбке и красной кофте с короткими рукавами. Ее темные волосы были заколоты на затылке красной заколкой, и, когда она наклонялась, заколка блестела. Из-под ее ног взлетали синекрылые кобылки и зеленые кузнечики. Никифоров стоял на вышке, смотрел, как женщина срывает высокие ромашки, нивяники, складывает цветок к цветку. Далеко над деревнями плыли маленькие облака, похожие на белых зайцев.

– Что вы там увидели?
– крикнула женщина.

Он улыбнулся.

– Слезайте оттуда!
– засмеялась она.
– Не думаете же вы, что я вас туда загнала?

– Думаю, - ответил Никифоров и спустился.

Она стояла, положив букет на сгиб левой руки. "Так держат ребенка", мелькнуло у него.

– Ну, показывайте, что собрали, - сказал Никифоров.
– Запомните, это нивяник. Не просто ромашка, а нивяник. У каждою цветка есть свое имя.

– А для меня это ромашка, - возразила она.

– Нет, это нивяник. Ромашка не такая.
– Он огляделся. Рот! Видите, насколько меньше. У нивяника на стебле один цветок, а у пиретрума сразу три. И листья совсем разные.

– А это как называется?
– Женщина присела и сорвала маленький голубовато-фиолетовый цветок.

– Герань луговая.

– А вот это незабудка!
– показала она.
– А это иван-да-марья! Улыбаясь, она поглядела на него снизу вверх.
– Правильно?

– Правильно.
– Он присел рядом.
– А это что?
– Наклонил стебель короставника.

Она прикрыла глаза и покачала головой.

– А это?
– Коснулся желтой чашечки лютика.

– Лютик!
– сказала она.

– А это?
– Показал на кукушкины слезы.

Она снова покачала головой.

– Вы не знаете родной природы, - строгим голосом вымолвил Никифоров. Садитесь. Двойка.

– Ну, еще что-нибудь спросите, - сказала она.
– Хотите я венок сплету? Из нивяников.

Она села на траву, юбка на бедрах натянулась, оголив колени. Поправив подол, она поджала под себя ноги, выбрала шесть цветков и стала вязать их жгутом, быстро работая пальцами.

Никифоров сел, поднял голову к небу и смотрел на облака.

– Знаете, что я вспомнил? На языческой Руси посылали к предкам посланников: приносили жертвы. И не только на Руси, везде... И их украшали венками из цветов. Цветок - это знак бесконечной жизни.

– Значит, венок - символ жертвы?
– спросила она.

– Скорее, знак предкам.

– Ну, вы самый настоящий язычник!

– Язычник, - согласился Никифоров.

Он привстал, подвинулся к ней и опустил голову на ее колени. Полетаева просунула руку под его затылок, приподняла и убрала с юбки остатки ромашек. Он не знал, сбросит она его голову или снова опустит себе на колени. Они смотрели друг на друга, потом она отняла руку и стала доплетать венок.

Он видел сдвинутые темные брови, опущенные уголки рта, голубовато-зеленые жилки на открытой шее. Она подняла руки и надела на себя венок. Он зажмурился, слыша, как бьется в ее коленях кровь, как она дышит и как ее голос звучит сквозь стрекотание певчих кузнечиков: "Ты же знаешь, что потом наступит пустота. Я этого не хочу. Этого не будет, ибо наше время случайно и пора возвращаться".

Он открыл глаза от ее прикосновения.

– Все-таки очень жарко. Еще немного - и солнечный удар, - сказала она.

– У меня уже солнечный удар.

– Все мужчины, как маленькие дети. Неразумные и хитрые.

Никифоров рывком встал, протянул ей руку и помог подняться. Он задержал горячую сухую ладонь, потом она ускользнула. Полетаева повторила:

– Неразумные и хитрые.

– А русалки с венками заманивают неразумных язычников в омут.

Они вернулись к машине. На раскаленной вишневой эмали, как в гладкой воде, отражались их фигуры.

Пока ехали по лесной дороге, Полетаева не сказала ни слова, только отрывала белые крыльца лепестков и бросала в окно.

Никифоров вспомнил, как шел мимо ее дома и как почему-то было стыдно. Только что она была совсем близко, и он касался ее тела. Он подумал, что даже не пытался ее поцеловать. Ему показалось, что она ждала этого. "Она порядочная женщина, - сказал себе Никифоров.
– Она ждала, что я просто ее поцелую. Не замечу ее неуступчивости и поцелую". Он не жалел, что не решился. Нечего было себе лгать: он знал, что такое короткая связь, какую пустоту и злобу дарит она. Могло быть, а не случилось. И это не случилось тоже связывало их.

– О чем ты думаешь?
– спросил Никифоров.

– О том же, что и ты.

– Тогда ты ведьма... Хотя недавно была русалкой.

– Нет, я не русалка и не ведьма. Просто замужняя женщина. Есть у меня муж. Правда, он сейчас в отъезде. Муж - хорошая защита от случайных знакомых.

– По-моему, тебе не нравится, что ты говоришь.

– Это тебе не нравится. А я иногда напоминаю себе, что я мужняя жена.

– А когда он вернется?

– К Новому году.

– Ну это скоро. Сейчас липы цветут, лето под горку пошло. Новый год совсем скоро.

– Скоро... И будем все начинать сначала... Ну, хватит! Не надо об этом. Расскажи лучше о себе.

– У меня все хорошо.

– Так не бывает.

– Почему не бывает? Сын не болеет, жена не пилит, с тещей нейтралитет. И на работе все в порядке: обещали снять только к концу года.

– Тебе тоже не нравится, что ты говоришь.

Они подъехали к санитарной станции. Полетаева отдала акт. Никифоров увидел, что цвет ее глаз похож на лесную герань. Она надела себе на голову венок, улыбнулась и, уже выйдя, сказала: