На колесах

Он никогда не думал, что способен сказать старому человеку "ты вор".

Отослал комплектовщицу и остался с Губочевым наедине.

– Иван Спиридонович, как же по-другому? Теперь я не могу вам доверять.

– Ну, вывез ветровое стекло, - спокойно признался Губочев.
– Дочка в институт поступает. Попросили.

– Ты серьезно?
– спросил Никифоров.
– Как у тебя рука поднялась?

– Так и поднялась. В общем, спер я это стекло ради собственного дитя. Отпираться не собираюсь.

– Хоть бы отпирался для приличия.

– Я думал, вы с Журковым меня поймете. А стоимость я возмещу. Мы делаем одно дело... Доверять должны. Будто в одной семье.

– Но ты же украл, Иван Спиридонович!
– крикнул Никифоров.
– Как я могу тебе доверять? Что тебе мешает завтра вывезти целый контейнер с запчастями? Закон тебе не писан, страха не знаешь.

– А совесть?
– мрачно спросил Губочев.
– До сих пор я распоряжался вещами и поценнее стекла, а вроде остался честным.

– Неужели не видишь разницу? Ты для себя злоупотребил. Для своей шкуры.

– Так и вы, Александр Константинович, для себя злоупотребляете. Это ведь как поглядеть. Вот возил я на заводы разные подарки, в первую очередь ради вас. Чтобы вы были на хорошем счету. Однако вы честный человек. Не спорю. Мы ведь с вами православные люди: совесть для нас - это совесть...

Никифоров не нашелся, что ответить на странное противопоставление совести и нормы и, подтвердив решение опечатывать склад, ушел.

Приемная оказалась закрытой, а своего ключа у Никифорова не было. Журкова и Иванченко тоже не было на месте. Он направился в столовую, думая, что, может быть, Иванченко удалось привезти мастера и сейчас все толкутся возле холодильников.

"С чего я так устал?" - спросил он себя.

В столовой было солнечно. Светились голые дюралевые стеллажи, у кассы стояли проволочные ящики с бутылками кефира и лоток с пирогами. А людей было мало, своих - почти никого. Нет, вон там у раскрытого окна секретарша Вера откусывала пирог, и ветерок шевелил ее волосы. Она поманила Никифорова ключами. Он собрался ей напомнить, что перерыв еще не начался, но говорить было бесполезно.

– Иванченко не приехал?

– Не видела... Там телефонограмма из горсовета, - вспомнила она, когда Никифоров уже отвернулся.

Он постоял в очереди, купил кефира и пирогов. Над кассой висело предупреждение: работники центра обслуживаются вне очереди. И раздатчица улыбнулась.

– Александр Константинович, ну что вы!

– А куда мне торопиться?
– ответил Никифоров.
– Ты Иванченко не видела?

Значит, еще не вернулся. Спрашивал на всякий случай. На обед ушло минуты две, была у Никифорова дурная привычка есть торопливо, точно толкали в шею. Давным-давно, в невозвратные времена отец посмеивался над ним: "Поспешай медленно!" Сейчас вроде некуда было гнать, а привычка действовала.

Из столовой пошел к себе, захватил в приемной листок телефонограммы Верины детские каракули без запятых и прописных букв - и позвонил в горисполком. Ни с того ни с сего на три часа назначили заседание депутатской комиссии по благоустройству и озеленению. Что за спешка? Оказалось, забыли заранее послать приглашение, извините.

За дверью послышались шаги, Никифоров позвал:

– Вера, зайди, пожалуйста.
– Она вошла, остановилась, поджав губы. Вот тебе полтинник. Купи кефира и три пирожка.

– А зачем? Вы ж только что...

– Я тебя прошу.

– Ну, пожалуйста, если вы просите.

"Забавные у нас отношения, - подумал Никифоров.
– Чего она злится?"

– Вера, что с тобой?
– улыбнулся он.
– Я тебя чем-то обидел?

– Нет, не обидели. Я не знаю, Александр Константинович. Просто голова болит.

– Голова?

– Вы молчите, а сами думаете, что я плохо работаю... И у вас это копится, копится. Уж отругали бы лучше.

Он читал у Спока примерно о том же: строгих, гневливых родителей дети слушаются меньше, чем спокойных, потому что маленькие мудрецы догадываются, что гнев где-то копится и когда-нибудь случится взрыв.

– Отругаю, когда надо будет, - пообещал Никифоров.
– A как ты работаешь, тебе самой виднее. Только улыбайся почаще. В голове есть такой центр улыбки, даже когда тебе худо, ты улыбнись, и центр все отрегулирует.

– Ну это же себя обманывать, - ответила она.

– Прямо уж обманывать... Человек так устроен, что хочет быть лучше.

Из столовой Вера вернулась быстро. Он взял кефир с пирогами и пошел к Губочеву. Возле поста диагностики, рядом со стадом отремонтированных машин его встретил главный инженер.

– Ты куда?
– Журков кивнул на кефир.

– Да так... Возьми пирог.

Журков показал руки, они были испачканы черной смолой.

– Рационализаторы! Додумались покрывать тектилом, не снимая колес. Время они экономят! Скажу Иванченко, пусть внесет в свой кондуит.

– Может, они хотели как лучше, - сказал Никифоров.
– А мы сразу премию срежем...

– Куда ты собрался?
– повторил Журков, глядя на газету с пирогами. Кому?

– Да так.

– Лучше или хуже, а технологическая дисциплина - это закон. Отступил раз, а мы проморгали - значит, все дозволено. Уже одному у нас было все дозволено... А ты не к Губочеву?

– Что ему голодному сидеть, - неловко усмехнулся Никифоров.
– В столовку ему сейчас, поди, стыдно идти. С меня не убудет, отнесу.

– Отнеси, коль такой жалостливый.

Никифоров кивнул и пошел, но кто-то громко позвал:

– Саша! Эй!.. Саша!

Старый приятель Олег Кипоренко махал рукой, улыбаясь во весь рот, как мальчишка. "Не вовремя приехал", - мелькнуло у Никифорова. У Кипоренко был дар нравиться людям, как раз то, чего у Никифорова, как он считал, не было. К сорока годам Кипоренко не сумел стать ни советником-посланником, ни заведующим отделом, какими стали его сокурсники, и занимал небольшую должность. "Я Акакий Акакиевич, - шутил Кипоренко.
– Современный Акакий Акакиевич Башмачкин. Пишу с утра до ночи. За границей тоже пишу, но иногда надеваю смокинг, чтобы выпить рюмку водки. Знаешь, как мне недавно повезло? Я в Африке снял кучу слайдов, так у меня издательство купило сто семьдесят штук по четвертаку за слайд. Теперь куплю дочке кооператив". У него было две жены, бывшая и настоящая, и две дочери, большая и маленькая.

– Ты обедать?
– спросил Кипоренко.
– Жрать охота!
– Он взял пирог, откусил. Никифоров отдал ему кефир. Кипоренко запрокинул голову, отпил из горлышка.

– А меня однажды в Нью-Йорке чуть не прирезали, - вспомнил он.
– Ха-ха! Ты ел? А кому пирожки?

– Тебе. Не стесняйся.

– Теплый, - сказал Кипоренко.
– Хорошо тебе. Ты хозяин, даже общепит свой. А мне переднее левое крыло надо заменить... Как, Саша?

– Стукнулся?

– Автобус, понимаешь, с левого поворота вылез на мою сторону. У меня была секунда. Вижу, что он должен меня задеть - и как во сне. Стою на правый поворот, автобус - на меня. Просто растерялся. А ведь успел бы включить задний ход, как думаешь?