На осколках разбитых надежд
Шрифт:
Береги себя, моя маленькая русская…
Как заклинание из былого вдруг пронеслось в голове. Заставило отступить от окна, уступая напору ветра, швырявшего ей в лицо снежинки и смешивая их со слезами на лице. А потом вспомнилось когда-то принятое решение помочь дожить до конца войны и Мардерблатам, заживо запертым в шкафу, как в гробу, и пленным, которые даже во время своего страшного заключения не теряли силы духа. И именно это в конце концов вынудило закрыть створки окна и выйти вон из уборной в коридор, где ее уже устала ждать Ильзе, торопившаяся на встречу с очередным поклонником, приехавшим в отпуск с фронта.
Потом. Она сделает этот прыжок потом. Когда все будет наконец-то хорошо у других. Потому что для них еще все возможно. Когда для нее уже все кончено…
И
— Ты не должна больше бывать на станции, когда там работают пленные, — резюмировал Людо допрос, который устроил Лене. — Мы же говорили тебе, что нужно быть осторожной. Сейчас все следят за всеми. И каждый второй — доносчик гестапо. Если твой интерес к ним заметил кто-то, к нам не преминут явиться «гости». А таких «гостей» не нужно никому.
Позднее Лена думала, не подсказал ли судьбе своими словами дальнейший путь Людо. Ведь следующим же вечером после этого разговора, когда Лена открыла входную дверь в дом на Егерштрассе, то обнаружила, что ее возвращения ждали совсем не Гизбрехты. Сразу же в темном коридоре ее встретил солдат в форме с нашивками СС. Она не успела даже переступить порог, как он шагнул к ней из глубины коридора и крепко схватил за локоть, лишая возможности любых маневров. Наверное, уже привык, что многие пускались в бега, едва только замечали его, потому поспешил лишить ее такого шанса.
Сердце Лены упало сначала куда-то в живот, а потом подпрыгнуло резко вверх к горлу, мешая дышать. Ротбауэр! Он все-таки разыскал ее и снова пришел за ней!
И с удивлением отметила, что в гостиной, куда ее практически протащил солдат от самой входной двери, ее ждет совсем незнакомый молодой оберштурмфюрер с темными набриолиненными волосами, так блестевшими в свете люстры над столом.
— Вы задержались, фройлян, — без приветствия и без представления обратился к Лене офицер, едва ее силой усадили на стул напротив за противоположной стороной стола. — Вы ведь заканчиваете работу в шесть, верно? И приезжаете домой в начале восьмого. А сейчас уже время к началу девяти.
— Собрание «Веры и Красоты» закончилось позднее обычного, — ответила Лена, быстро окинув взглядом комнату. Никого из Гизбрехтов в ней не было. Только офицер гестапо и солдат, застывший в карауле на пороге. Несмотря на внешнее хладнокровие, которое Лена изо всех сил старалась сохранить, ее просто разрывало сейчас от самых разных эмоций. В висках вместе с ритмом сердца отбивались вопросы.
Что произошло? Что с Гизбрехтами? Кто-то из соседей все-таки услышал звук радиопередачи «Свободной Германии»? А может, это Дитцль снова «поделился» с кем-то своими подозрениями? Ее видели, когда она прощалась с русскими военнопленными на заднем дворе? Или все-таки Ротбауэр нашел ее каким-то образом снова и вот-вот шагнет из темноты соседних комнат, улыбнется холодно и торжествующе и спросит: «Ты действительно думала, что сумела спрятаться от меня?»
Никогда еще Лена не была так рада, что действительно была на собрании нацисткой организации, а не навещала Мардерблатов в их убежище. Вопросы так и сыпались один за другим, но Лена, не раз уже подвергавшаяся подобному, была готова к этому и четко давала ответы, стараясь не затягивать с ними и не думать о Ротбауэре, затаившемся где-то. Она подробно рассказала о теме собрания (еще один крючок, распахавший ее душу — уход за младенцами), назвала имя группенфюрерин и Ильзе, с которой сидела рядом и которая проводила ее почти до окраины Нойештадта, откуда Лена поехала на велосипеде домой. Рассказала о работе, которую выполняет в редакции, о своих коллегах, с которыми сидит в кабинете (к удивлению Лены, офицер задавал вопросы и о них). Затем разговор свернул на личность самой Лены, но и тут она отвечала уверенно и четко. Только раз споткнулась — когда офицер спросил, почему в отделе кадров редакции в ее деле собраны не все документы.
— После аншлюса мы переехали в Эссен к родителям моего отца. В марте этого года после одной из бомбардировок [137]
я потеряла не только документы, но и всех своих родных. Осталась только сестра матери — тетя Кристль.— Вы делали запрос о документах для подтверждения происхождения в рейхспротекторат [138] ? — хлестнул вопросом эсэсовец, резко крутя карандаш пальцами. За все время он ни разу не открыл папку, которая лежала перед ним на столе. И ничего не записывал, как когда-то делал во время Цоллер. Словно он уже заранее знал ответы Лены или они попросту не интересовали его.
137
5 марта 1943 г. на Эссен был совершен один из самых тяжелых налетов британской авиации за всю войну. 461 человек погиб, 1 593 были ранены, еще 50 000 жителей Эссена остались без крова.
138
Тут: Протекторат Богемии и Моравии — создан 16 марта 1939 г. после германской оккупации Чехословакии 15 марта 1939 г.
Эти резкие движения карандаша не могли не заставлять нервничать поневоле, на что, судя по всему, и рассчитывал ее собеседник. Лена до сих пор не могла понять, что было причиной этого визита и такого интереса к ее персоне и чувствовала, как медленно разрушается стена, за которой она попыталась скрыть панику в глубине души.
— Пергидроль, — вдруг показал карандашом на ее ровно завитые локоны гестаповец. Ее ответ, что она подала все необходимые запросы, как только потеряла метрику и другие документы, он словно пропустил мимо ушей. — Сейчас обесцвечивают волосы только еврейки. Стараются скрыть свою жидовскую сущность.
— В моем роду одни чистокровные немцы и ни капли примеси нечистой крови! — возразила ему Лена, мысленно прося прощения у отца, русского по происхождению. Ее голос дрогнул при воспоминании о папе, и она надеялась, что офицер отнесет это на счет негодования от этого сравнения. На ум пришло воспоминание о том, как Кристль показывает ей журнал с актрисой на обложке, и Лена ухватилась за него сразу же как за ответ.
— На какую актрису вы хотели быть похожей? — последовал вопрос тут же, едва не поставивший ее в тупик. Несмотря на частые приглашения Ильзе, она была в кинотеатре всего один раз за последние месяцы. Этого было недостаточно, чтобы знать имена популярных актрис рейха. Потому Лена назвала то имя немецкой актрисы, которое запомнила когда-то. Она не ожидала, что немец вдруг резко поднимется с места, перегнется через стол и ударит ее по лицу. От этой пощечины у нее даже зазвенело в ушах. Из носа тут же потекла струйка крови, Лена почувствовала ее соленый вкус на губах.
Разве такое могло случится с немецкой девушкой? Значит, они точно знают, что она не та, за кого себя выдает. Отсюда и эти расспросы, как игры кошки с мышкой, и отсутствие Гизбрехтов в доме. Наверное, их уже арестовали, дожидались только ее…
И Лена вдруг расплакалась, стыдясь этих слез, которые срывались с ресниц и стекали по ее лицу. Ей было страшно и больно. Но еще больше — от обиды, что все закончится вот так, очередным арестом гестапо, из которого ей уже не выбраться. А значит, она никогда не узнает, был ли в лагере рядом Котя, как она подозревала после разговора с бежавшими пленными. И так и не найдет способ связаться с Катей, оставшейся в Розенбурге. И Мардерблаты… Теперь их ждет верная смерть — не важно от голода или от рук нацистов.
— Арийская девушка как будущая мать нации не должна иметь подобных желаний — быть похожей на проститутку и подстилку янки! — холодно произнес оберштурмфюрер, тряхнув рукой, чтобы поправить съехавшие на запястье при этом резком ударе часы. Лед его голоса только усилил панику и страх Лены. Поэтому она удивилась безмерно, когда офицер вдруг поднялся со своего места и, обогнув стол, чтобы встать рядом с ней, протянул ей белоснежный платок.
— Мне жаль, что я вспылил, фройлян. И жаль, что не рассчитал силы. Прошу, успокойтесь. Мне сейчас нужна ваша ясная голова, — проговорил он равнодушно. Ему пришлось нетерпеливо качнуть рукой, вынуждая ее принять платок из своих пальцев, настолько Лена растерялась сейчас. А еще, поморщившись раздраженно, указать на кровь, стекающую из носа девушки тонкой струйкой.