На осколках разбитых надежд
Шрифт:
Баронесса уехала, как и обещала в разговоре с Иоганном, на следующий день. Войтек по такому случаю выгнал из гаража блестящий черный автомобиль, вид которого напомнил Лене о былых днях в Минске, когда на похожей автомашине с шофером Соболевых ездили на дачу.
«Потерпи, моя хорошая, — обратилась она мысленно к маме. — Совсем скоро я буду с тобой»
После отъезда хозяйки Розенбурга атмосфера в замке немного изменилась. Фрау Биргит заметно расслабилась, перестала выглядеть жесткой и внимательной надзирательницей, какой казалась девушкам прежде. На ужин она даже позволила Айке достать из погреба бутылку наливки, которую разлили всем, кроме русских работниц и Руди. Алкоголь развязал языки и заставил щеки заалеть, отчего даже Биргит стала выглядеть совсем иначе — мягче и добрее.
— Ты хорошая девушка, — неожиданно после ужина сказала Биргит Лене, когда та убирала со стола посуду. — Только своенравная очень. Не доведет тебя это до добра. Иногда стоит уступить, понимаешь? Иначе никак…
Алкоголь развязал язык и без того болтливой Урсуле, не давая Лене даже свободной минуты обдумать странное поведение Биргит. Эрнст, муж молодой немки, служивший в артиллерии на Восточном фронте, прислал посылку, и Урсуле не терпелось похвастать подарками перед соседкой по спальне.
— Посмотри, Лена, — разворачивала она на кровати маленькое одеяльце для младенчика, отороченное вязаным кружевом. — Такая красота! Наш малыш появится только в конце осени, а его папа уже собирает для него приданое.
Среди присланных Эрнстом вещей оказались маленькая полосатая вязаная шапочка, пара рубашек, несколько деревянных игрушек и коричневые крошечные ботинки. Урсула все говорила и говорила о том, что она переживает, что Эрнст может влюбиться в какую-нибудь русскую и изменить ей.
— Вы же такие красивые, — с легкой завистью произносила она, глядя прямо в побелевшее лицо Лены. — Он, конечно, пишет, что никто не заменит ему меня, никакая девка из местных. Но вы так легко готовы отдаться немцу, как он говорит. Блудливые похотливые кошки, вот как он называет вас. Странно, что Катерина, Янина и ты совсем другие…
Лена слушала Урсулу и не могла не ужасаться тому, что та действительно верит в то, что говорит. И что она не понимает, откуда ее муж берет все эти вещи для отправки домой в качестве подарков. А может, пришла в голову страшная мысль, наоборот, все понимает. И потому так расчетливо рассуждает о том, что нужно в следующем письме заказать ему ткани на пеленки и, возможно, что-то для себя — пальто или ботинки на меху.
Лена посмотрела на маленькие ботинки и вспомнила о сортировочной в гетто, о которой ходили слухи в Минске. О детском доме, который стал одной из жертв погромов. О беременной Лее. О крови на своих руках.
Волна тошноты поднялась так резко, что она едва успела добежать до ванной комнаты склониться над унитазом. Ее тело еще долго сотрясали спазмы, даже когда желудок опустел. В спальню она вернулась только под утро. Так и сидела на полу, разглядывая узор плитки на стенах ванной комнаты. И думая о том, как сильно ненавидит этих людей, решивших, что отныне только им принадлежит весь мир, а остальные народы просто лишние в этом новом времени.
За их жестокость и бесчеловечность. За их слепую убежденность в собственной идеальности.
За способность без лишних сомнений взять ботинки маленького мальчика, тело которого только и успело остыть, и послать своей беременной жене.
В комнату Лена вернулась только на рассвете. Сослалась на недомогание, когда сонная Урсула спросила о том, почему так долго русская была в ванной комнате.
— Ой, знаем мы причины таких недомоганий! — бросила немка шутливо в ответ. — Такие недомогания через несколько месяцев в ребенка превращаются. И когда только успели с Войтеком? А все отнекивалась… Я же говорила — вижу-вижу, как он на тебя смотрит.
Лена вспыхнула от стыда и гнева, что немка заподозрила такое, но промолчала. Постаралась поскорее уснуть, понимая, что ее ждет очередной день работ по дому — после отъезда хозяйки по правилам везде вытирали пыль и мыли пол, а потом накрывали мебель чехлами. «Это будет нелегкий день», — подумала Лена, не подозревая, что именно этот день станет для нее одним из самых памятных в будущем.
Глава 10
К
огромному удивлению и радости работниц, за завтраком Биргит объявила, что работ на сегодня почти не предвидится. Предстояло только смахнуть пыль и открыть везде окна, чтобы проверить комнаты. А Лена на весь день поступала в распоряжение Иоганна. Сама Биргит вместе с Айке планировала уехать в город за покупками перед приближающимся праздником. Урсуле и вовсе объявили все дни до дня Солнцестояния выходными.— Поезжай домой, повидайся с родителями да хорошенько отдохни, чтобы малыш в тебе рос здоровым и крепким, — улыбнулась уголками губ Биргит. — Нации сейчас очень нужны дети. Даст Бог, это будет мальчик.
Лена при этих словах вспомнила ботиночки и, извинившись, выскользнула из-за стола. Ее сопровождал заговорщицкий шепот Урсулы в ухо Айке. Все те же подозрения насчет нее и Войтека. «Как глупо!» — рассердилась Лена. Она никогда не давала намека на какие-либо отношения с поляком. Да, он помогал ей, но ровно то же самое он делал и по отношению к другим русским девушкам, желая облегчить их труд. И да, бывало, он приносил из леса ягоды или украдкой рвал в господском саду черешню или малину, но делился он своей добычей с каждой из девушек, не выделяя кого-то особо. Почему же именно в адрес Лены такие нелепые шепотки?
Наверное, поэтому Лена не захотела разговаривать с Войтеком, когда забирала из вольера собак на прогулку. Ограничилась короткими односложными фразами в его попытках завязать разговор. И хотела было отказаться от горсти садовой земляники, которую он протянул ей в платке, мол, утром собрал.
— Если ты из-за Урсулы, то брось. У нее мозгов как у птички, — проговорил Войтек. Его карие глаза стали еще темнее из-за обиды. — Фрау Биргит знает, что все это не так…
Лене не хотелось обижать поляка. Не в ее положении разбрасываться союзниками. Поэтому она после минутного сомнения все же взяла ягоды и поблагодарила Войтека. Тот ничего не ответил — увернулся от зубов игривого Артига и ушел в гараж полировать и без того блестящие бока автомашин.
А Лена направилась к озеру через парк, радуясь возможности посидеть в тишине у озера и насладиться вкусом спелых ягод. Здесь, в Розенбурге, она ела по-прежнему немного — старалась делиться с Катериной, заметив как-то, что той маловато своей порции. Наверное, так и осталось где-то в подсознании, что нужно помогать с едой. Как когда-то в Минске.
Последние две недели стояла жаркая погода. Волосы под косынкой постоянно потели, а под плотной тканью фартука было некомфортно даже в ситцевых платьях с коротким рукавом. Эти незатейливые наряды русским сшила Айке из дешевого материала в цветочек. К радости девушек, из-за военного дефицита отрезов ситца с одинаковым цветочным узором не оказалось в нужном количестве, поэтому у всех оказались разные платья, к неудовольствию баронессы. Поэтому во время завтрака, обеда или ужина хозяев девушки облачались в привычную форму, чтобы прислуживать «в достойном виде». Лена при этом в очередной раз порадовалась, что Биргит по-прежнему держит ее подальше от столовой. Правильно, как-то читала: «Минуй нас и барский гнев, и барская любовь…»
Едва скрывшись за деревьями от взглядов домочадцев, Лена быстро стянула с головы косынку и развязала фартук, надежно укрыв свои атрибуты прислуги под широкими ветвями ближайшего кустарника. Собаки так и рвались скрыться из вида, подпрыгивая от радости долгожданной свободы. Но Лена не стала их окликать — она понимала, что они чувствуют сейчас, наконец-то оказавшись вне стен вольера. Свободные бежать туда, куда пожелает душа.
Наоборот даже, сама вдруг сорвалась с места и побежала к озеру, устраивая с собаками игру в «догонялки». Артига и Вейха не надо было уговаривать — они сорвались с места и быстро обогнали Лену, захромавшую вскоре из-за боли в ноге. Вахтельхунды не стали дожидаться ее и с разбега плюхнулись с берега в прохладную воду озера, спасаясь от жары. Лена не успела даже крикнуть им, что нельзя лезть в воду — Войтеку потом приходилось из шланга поливать собак, смывая грязь, листву и мелкие веточки, которые те цепляли мокрой шерстью при возвращении в дом.