На сердце без тебя метель...
Шрифт:
Лиза ощущала неимоверную тоску от прочитанных строк, вернувших ее на миг в прошлое, когда она была так счастлива, сама того не понимая. А еще она ощущала ненависть к тем, кто лишил ее всего этого. К светлоглазому мужчине, который сейчас внизу, за ужином, улыбался тому, кого ненавидел всей душой. К Дмитриевскому, который стал первопричиной того, что ее жизнь была разрушена. И к себе самой за то, что так обманулась…
— Наблюдающий над душою твоею знает это, и воздаст человеку по делам его, — прошептали губы фразу, что невольно всплыла в памяти. Лиза попыталась спрятаться от горького смысла мудрости этих слов, уткнувшись лицом в подушку, уже мокрую
Но мрак, что поселился в душе Лизы, забравшись туда вместе с ненавистью и злостью, никуда не делся. Не спрятался в углах вместе с остатками темноты, когда комнаты Вдовиных наполнились светом огня, что принес один из сопровождающих Софью Петровну лакеев. Та терпеливо дождалась, пока слуги уйдут, и только после дала волю своему раздражению.
— Hol's der Teufel![120] — мадам Вдовина стянула перчатку и бросила на пол, ничуть не заботясь о ее сохранности, что было явным признаком крайней степени злости.
«Если бы могла, — подумалось Лизе, внимательно наблюдавшей за ней, — верно, еще и потопталась бы на тонком шелке»
Но надо отдать должное Софье Петровне — едва заметив Лизу, женщина тут же придала лицу спокойное выражение и даже чуть нервно улыбнулась.
— Он отказался от того, что было? — хотя Лиза знала, что так и случится, обида захлестнула ослепляющей волной, сдавливая горло.
— Этот человек… этот человек!.. — Софья Петровна хотела добавить «истинный дьявол», но подумала, что еще больше отпугнет Лизу от намеченной цели, а посему сдержалась. — Он несносен, вы были правы, ma ch`ere!
Холодная отстраненность графа действовала на нервы мадам Вдовиной на протяжении всего их короткого разговора. Теперь, уже покинув стены библиотеки, Софья Петровна только радовалась тому, что у нее хватило ума, не вскрывать сразу карты поруганной чести ее дочери, а только аккуратно прощупать этого человека, что до сих пор оставался для нее совершенной загадкой. «Un harte Nuss»[121], — поняла Софья Петровна едва ли не в первые минуты их разговора.
Дмитриевский сразу же обезоружил ее, заявив, что весьма удручен происшествием с ее дочерью. Прибавив, что корит себя за то, что гнал зверя, когда едва не убилась «одна из самых очаровательных его гостий».
Шах. Это, определенно, был шах. «Но не мат», — не могла не улыбаться мадам Вдовина, когда лакеи несли ее обратно в покои. Потому что как бы ни старался скрыть свой интерес к Лизе этот темноглазый Аид, она успела его заприметить. Как и его тревогу, совсем непохожую на ту, что он бы хотел показать, когда она заявила вдруг, решив ходить иными фигурами:
— Увы, Лизавета Петровна расхворалась после того, как ненароком оказалась в снегу. Хвороба быстро цепляется, когда в мокром платье да на таком морозе… сами понимаете…
Всего лишь тень промелькнула на лице Александра. Мимолетная, но для нее, привыкшей ловить каждую эмоцию, и той было достаточно.
— Он отказался? — повторила Лиза, словно для нее было это важно, и Софья Петровна, отвлеченная от своих мыслей, внимательно посмотрела на нее:
— Он сказал, что ни на минуту не покидал гон, что когда вы упали с лошади, его подле вас не было, и он весьма сожалеет о том.
— Он лжет! Ах, как он лжет! — у Лизы даже голова закружилась от злости и страха перед тем, что могло бы быть, если бы все было иначе, если бы она была прежней. Он бы погубил ее также играючи,
как ту несчастную. Что она против него? Прислонившись лбом к косяку двери, Лиза попыталась совладать с головокружением, заставив мадам Вдовину обеспокоенно нахмуриться:— Здорова ли ты, дитя мое? Нет ли жара?
— Знать, все без пользы, мадам? Без смысла? — отрешенно произнесла Лиза. — Я ведь говорила…
— Отчего же? Я толком не понимала, что творится, сидя взаперти в этих стенах. Лишенная возможности знать все обстоятельства дела. Но нынче я вижу… я могу подсказывать вам теперь, ma ch`ere, как надобно поступать и что говорить, — мадам Вдовина довольно улыбнулась, словно кошка, знающая, что мышь вот-вот покажет нос из норы.
— Вы ошибаетесь, ma ch`ere, по неопытности своей, что он безразличен. Отнюдь. В нем есть искра. Маленький огонек. И только от вас зависит, разгорится ли пламя, которое захватит нашего Аида без остатка, лишит разума и воли. Пусть даже только на миг… ведь порой миг — это только начало.
Каждую свою фразу Софья Петровна сопровождала грациозными жестами рук, завораживая ими внимающую ей Лизу. Ее вкрадчивый голос заставлял девушку ловить каждое слово. Оттого и упустила Лиза момент, когда мадам Вдовина вдруг прямо задала вопрос, от которого раньше ей едва ли удалось бы увильнуть. И вряд ли она бы сумела скрыть свою растерянность и вину до того, как жизнь подарила ей несколько поистине бесценных уроков.
— Вы были одна у кромки леса, ma ch`ere fillette. Что вы там делали? Отчего не воротились с верховым за перчаткой?
Лиза уже знала этот взгляд Софьи Петровны. Подмечающий каждое движение лица, каждый взмах ресниц. Потому собрала все силы, чтобы безмятежно улыбнуться при ответе:
— Я устала к тому времени верхом с непривычки. Тело безумно болело, оттого и предпочла подождать верхового там.
— Впредь будьте дальновиднее, ma ch`ere. Опасны такие положения… вам еще несказанная удача была, что граф вас отыскал. А коли б наперед кто иной? Тогда что? И поменьше pas de c^ot'e a Dionysos[122]… и прочих остальных. Помните ради кого мы здесь…
О, как могла Лиза забыть?! Когда все кругом напоминало о том, чье имя даже мысленно произносить не хотелось. На ширме висела вернувшаяся после чистки амазонка. Лиза хорошо видела ее в свете луны. И тут же вспоминала мужские пальцы на бархатистой ткани, и силу его рук, и тяжесть тела.
Закрывала глаза, чтобы не видеть платья — в ту же минуту перед мысленным взором вставал Александр. Так близко, как был тогда, — глаза в глаза, завораживая темной глубиной взгляда. Губы пересыхали при воспоминании о том, как едва не касался их мужской рот. И становилось таким тяжелым перьевое одеяло, таким жарким, что приходилось откидывать его в сторону и сердито выбираться из постели, надеясь, что прикосновение ступней к холодному полу отрезвит хмельную голову.
Эти ощущения и неизвестные доныне чувства совсем растревожили душу Лизы. А метель, разыгравшаяся за окном, лишь усугубила ее смятение. Лиза боялась. Боялась до дрожи в коленях этого человека и чувств, что жгли ее изнутри. И ненавидела его за этот страх. За ложь, которой он легко мог сломать ее жизнь. За его равнодушие к ее судьбе, как и ко многому остальному.
— Наблюдающий над душою твоею знает это, и воздаст человеку по делам его, — прошептала Лиза в метель, страшась того, какой грешный смысл вложила в ту минуту в эти слова. Пытаясь ухватиться за них в качестве слабого утешения своим мукам.