На службе у Изгоя

– Доставь нас к князю! Если я лгу, моя жизнь – твоя, и клинок этот, – я развернул светлый даже в мороке меч, – твой! Видел ли ты, как он перерубает ваши мечи?

Даур заинтересованно кивнул, а я продолжил:

– Будем биться – и я еще десяток воев сражу им, ей-богу! А после брошу в море, чтобы тебе не досталось! Но даю слово, жизнью поручаясь, что отдам его просто так, если князь не признает семью! Так что ты теряешь?

Касог с минуту раздумывал, после чего рявкнул:

– Ладья тоже нам достанется, и вы все рабами пойдете, коли не признает! Так?

– Так!

Греческая Гермонасса, византийская Таматарха, тюркский Тумен-Тархан, хазарский Самкерц и, наконец, русская Тмутаракань – город сменил немало имен, но и по сей день стены, сложенные из кирпича-сырца, заставляют трепетать сердце одним лишь своим видом. Еще бы, их высота достигает шестнадцати метров, а толщина неполных восемь! Число башен не удалось сосчитать – с моря открывался лишь участок стены расположенного на возвышенности города, – но по всем прикидкам их никак не меньше полутора десятков! Не хотел бы я брать такую крепость, ох не хотел бы…

Из камня сложена и гавань – настоящий порт с причалами, где касоги и высадили нас вместе с гребцами. Посмеивающийся Даур отправил к князю гонца, даже не думая вести Ланку и детей в город, но тут уж заупрямился я, настояв, чтобы пошел и Еремей. Вожак морских разбойников был вынужден согласиться, признав мою просьбу справедливой. Моему побратиму княжна передала небольшое бронзовое зеркальце, украшенное самоцветами, – видимо, подарок Ростислава, способный убедить его в подлинности наших слов.

Мы ждали минут сорок, в течение которых Даур плотоядно посматривал на Ланку и паскудно посмеивался. Скорее всего, представлял, как отмытая и приведенная в чувство красотка согреет его постель. Тогда я приказал своим воинам обступить женщину и детей. Касоги глухо зароптали, но их вождь лишь смачно плюнул в нашу сторону.

Для себя я решил, что, если князь откажется нас признать (что в общем-то невозможно, учитывая присутствие детей), или просто не поверит словам гонца и Еремея, или его нет в городе, – я решил, что в этом случае успею зарубить касога. Ненависти к вожаку разбойников прибавляло завернутое в парус тело Радмира, лежащее у наших ног, – единственное, что мы не предали морю. Но мой дружинник должен быть похоронен с отпеванием и в земле!

Слава богу, идти на крайние меры не потребовалось: из ворот крепости, ведущей к гавани, показалась внушительная кавалькада из полусотни всадников, впереди скакал высокий мужчина в пурпурном плаще. Глаза Ланки счастливо зажглись, но тут же наполнились болью…

– Папа! Папочка!!!

Счастливый визг Рюрика, узнавшего отца, и счастливое лицо самого Ростислава, посветлевшее при виде бросившегося к нему сына, расставили все точки на «i». На онемевшего Даура было жалко смотреть. Мы расступились, пропуская Ланку, щеки которой пылали от боли, унижения и незаслуженной обиды. Ох, какими глазами она прожигала тогда супруга, каким скорбным был его ответный взгляд, когда князь набрался мужества посмотреть в лицо мадьярки…

Только-только взглянув на супругу, Ростислав обернулся к нам. Я сразу понял, что на гостеприимный прием рассчитывать не приходится.

– Кто такие?

Мы низко поклонились князю. Перед тем я хорошенько рассмотрел правителя Тмутаракани, пытаясь сложить о нем мнение. При взгляде на простое мужское лицо с несколько даже грубоватыми чертами и крепким подбородком, выступающим вперед, я бы и не сказал, что передо мной особа голубых кровей. Ни дать ни взять обычный ратник-топорщик, а ведь поди ж ты… Запомнились мне светлые, практически желтые волосы и красноватый оттенок кожи.

– Мы воины, княже, путь держим из Новгорода, желали войти в твою дружину. С нами был купец, он хотел поднести тебе в дар этот меч, – я оголил сверкающий харалужный клинок, держа его перед собой, – но он пал в бою с разбойниками, как и многие наши соратники. Мы добрались до Волыни, потому что знали: семью там твою в заточении держат. И выкрали ее! Наконец, плыли в Тмутаракань, да на нас напали разбойники морские…

Сзади послышался сдавленный полухрип-полустон, и Ростислав перевел пылающий гневом взор на Даура. Но смотрел на него недолго, практически сразу вновь развернувшись к нам, после чего заговорил – и голос его был совсем не радушен:

– Дар купца оставь себе, вот моя княжья воля. У меня самого клинок из харалуга. – Ростислав хлопнул по рукояти покоящегося в ножнах меча и продолжил: – А в дружине у меня достаточно храбрых воинов, так что…

Ланка звенящим от напряжения голосом перебила мужа:

– Но разве твои храбрые воины отбили семью во Владимире? Разве они доставили нас к тебе на порог, княже? Разве они защищали детей твоих от стрел половецких да от мечей разбойных? И разве отпустишь ты сих мужей без пира в их честь? Или не рад ты возвращению семьи, супруг мой милый?!

Лучше бы Ланка промолчала… Такого публичного унижения князь нам никогда не простит – после ее слов было просто страшно смотреть на его малиновое от стыда лицо. Мне пришлось опустить голову. Но молчал Ростислав недолго:

– Супруга справедливо напомнила мне о законах княжеского гостеприимства. Конечно, мы устроим пир в честь смелых освободителей моей семьи! И ты, Даур, пойдешь с нами!

Вроде бы и хорошие для нас слова – но каким же звенящим от напряжения голосом были произнесены!.. И вот он, пир в нашу честь, где мы сидим у стены, как можно дальше от князя. Впрочем, здесь все столы развернуты к княжьему перпендикулярно, в один ряд, то есть все присутствующие как бы равны, но именно что «как бы»… Потому что мы-то у стены, а многочисленные касоги, среди которых вольготно восседает Даур, расположилась напротив Ростислава.

М-да, это провал… И людей я за собой потащил, многих на смерть, и сделать толком ничего не сделал. Не примет меня в дружину князь, а коли и примет, не бывать мне на его пирах, да и не прислушается он ко мне в случае чего. Может, пока не поздно, отправиться к Всеславу Брячиславичу, да уговорить его и дальше вниз по Двине спускаться, покоряя местные племена, а не на Новгород нападать?

Мои мысли прервал недовольный голос князя, плохо скрывающего раздражение:

– Чего же невеселы дружинники новгородские? Или обидел их кто, или угощения княжеские плохи? А? Или, может, честь вам на пиру не оказали?!

Всего пару секунд я промедлил с ответом, но когда от касожского стола послышался знакомый паскудный смешок, я не вытерпел:

– Соратника я сегодня потерял в бою, князь. Друга. И убили его трусливо, в спину!

Касоги глухо зароптали, а меня уже понесло:

– И вот, княже, чествуешь ты сегодня нас, а между тем за столами твоими я вижу одного из убийц друга моего! И невдомек мне, как гостем твоим стал тать, в тумане на ладьи русские нападающий!

Последние слова переполнили чашу терпения всех участников конфликта. С ревом вскочили касоги, резко поднялись мои соратники, встал князь – и его яростный голос перекрыл любые другие звуки.