На службе у Изгоя

С лучниками ведь все также далеко не просто. У небольшого количества наиболее опытных воинов есть составные, пластинчатые луки, бьющие на дистанцию более чем триста метров. Для сравнения, дальность полета стрелы из обычного лука составляет максимум двести метров, касожские стрелки вооружены оружием обоих типов, но их численность значительно больше. И, чтобы нивелировать разницу в огневой мощи, я предложил князю делать практически ростовые луки из тиса, благо что он произрастает здесь, на Северном Кавказе, в пределах княжества. Дистанция поражения из тисового лука как раз и достигает все тех же трехсот метров… Вот только особенности стрельбы из него другие – например, тетиву приходится оттягивать к подбородку, а не к груди, иначе работают руки, приходится делать более длинные стрелы, непривычные нашим воинам. Поэтому все мало-мальски опытные лучники, переподчиненные мне, пока просто не способны вести огонь точно. И прямо сейчас, разбитые на десятки и сотни, они попеременно стреляют на дистанцию, ограниченную видимыми метками, ориентируясь на полет стрел наиболее искушенных бойцов – то есть приноровившихся к новому оружию и способных взять при этом правильное упреждение на ветер, верно определить снос стрелы и угол подъема… По их командам и по их стрелам пускают свои и остальные – точности при этом никакой, но на выставленные на разных дистанциях метки смертоносные «снаряды» падают довольно густо, нивелируя частотой и плотностью прочие огрехи.

Да уж, заварил я кашу… Но в то же время у меня появился второй (а по сути, единственный) шанс реализовать свой проект. Как сейчас помню разговор с князем, заставивший меня посмотреть на него совершенно другими глазами…

– Ну что, урманин, подложил ты мне свинью, хуже и не придумаешь!

Ростислав, стоящий у окна в пустой гриднице, развернулся ко мне и внимательно, строго посмотрел мне в глаза.

– Князь касожский Тагир, мой главный союзник здесь, в этих землях, мой добровольный данник, – взбунтовался.

Коротко поклонившись, я тем не менее ответил довольно дерзко:

– Поединок был честным, Даур сам принял его условия. И конечно, смерть сына трагедия, это понятно… Но видели бы вы, как касог смотрел на вашу супругу, считая ее своей добычей!

Ростислав приблизился ко мне:

– Мне достаточно было видеть, как ты смотришь на мою жену. И как смотрит на тебя она!

От его ледяного голоса у меня по спине побежали мурашки размером с таракана. Между тем, резко отвернувшись, князь неожиданно горько воскликнул:

– Герой! Вызволил мою семью из заточения, вернул к мужу, не позаботившемуся о любимых! К мужу, нарушившему таинство венчания изменой! Так она это видит…

Вновь посмотрев мне в глаза, Ростислав твердо продолжил:

– Ты вызволил их, привез их ко мне, желая заслужить мое расположение, варяг. Ты рисковал их жизнями, отбивая на пристани Владимира, ты рисковал ими в степи, подставив под стрелы половцев. Ты рисковал ими в море, когда пошел на легкой ладье от Белгорода до самой Тмутаракани, ты рисковал потерять их под мечами касогов. Ты не единожды мог потерять любого из них, равноценно мною любимых. И думаешь, я не понимаю, что двигало тобой?

Я застыл перед князем, в горле мгновенно пересохло. И сказать в ответ ничего не удалось – ибо он прав, во всем прав.

Ростислав продолжил, криво усмехнувшись:

– Но в ее глазах ты герой, а я лишь жалкий предатель-изменник, нашедший утешение в постели с касожской красавицей… Осуждаешь меня, урманин?

Вопрос князя застал меня врасплох – и потому я ответил быстрее, чем успел подумать:

– Измена обесценивает таинство венчания, лишает семью Божьего благословения. Я не знаю, что еще сказать…

Ростислав кивнул:

– Все верно. Осуждаешь… Да я и сам себя за это кляну! – неожиданно громко воскликнул князь, рубанув рукой по воздуху, словно мечом.

Я едва удержался, чтобы не отшатнуться.

– Я сам себя за это кляну… Но не мог я взять с собой детей и беременную Ланку, отправляясь в поход на Тмутаракань с двумя сотнями гридей! Да, море пропустило нас без бури, а Глеб отдал город без боя. Касоги и хазары приняли меня как князя, но вскоре пришел Святослав с ратью – и я бежал к касогам, к Тагиру. Он принял меня, обласкал, обещал выставить в поле рать, коли Святослав решится преследовать. При этом признавал себя моим данником – хотя фактически имел надо мной полную власть. Но нет, Тагир поступил хитрее… Однажды на моем ложе оказалась Госнур, его дочь – она ждала меня нагой, укрытая лишь шкурами. А до того нас потчевали на пиру перченым мясом, разжигающим кровь, поили сладкими медами… Одним словом, я был во хмелю, и тут в руки легло ладное женское тело – да какое! Эх, не видел ты касожских женщин, варяг… Но до той ночи я хранил верность Ланке. А потом… Только проснувшись, я понял, с кем спал и кого обесчестил – Госнур была девой. Грех я уже совершил, а находясь в полной власти Тагира, отказываться от его обесчещенной дочери было безумием – да он уже через пару дней принес бы Святославу мою голову! Просто глянулся я касогу, чем-то понравился больше правящего в Тмутаракани Глеба. И позже, когда Святослав ушел с дружиной, я вернулся сюда с воинами Тагира… Многие из них язычники, Госнур жила со мной как жена, но не венчанной, и все всех устраивало, пока не появился ты.

– Вот, значит, как…

М-да, схема вполне стандартная для Средневековья. Князь был прав, не взяв с собой Ланку, – те же касоги могли бы и травануть ее чем-то убойным, а детям чуть позже устроить «несчастные» случаи… Например, как Дмитрию Иоанновичу, сыну Грозного.

В гриднице на десяток секунд повисла неудобная, тягостная тишина, которую я прервал вопросом:

– А что Даур? Он был волен топить и грабить всех, кого захочет?

Ростислав лишь отмахнулся:

– Морских разбойников среди касогов – каждый третий. Остановить их можно лишь большой кровью, и, как сам понимаешь, пролить я ее не мог. Кроме того, русских купцов он не трогал – тех, кто регулярно заходит в порт. Ну а греков там, армян, тех же хазар – бывало, бывало…

– Мы на хазар не шибко были похожи.

Ростислав резонно заметил:

– В тумане не шибко разберешь, кто перед тобой, а с началом атаки уже не все ли равно, на кого напали? Тем более я слышал, что вы первыми обстреляли их ладью и подожгли! Впрочем, что случилось, то случилось.

Неожиданно князь с вызовом посмотрел мне в глаза:

– Скажи, я показался тебе несправедливым? Неблагодарным?

– Нет…

– Не лги! Не могло тебе показаться иначе, а я после всего случившегося считаю тебя честным человеком… Знай же, Тагир поднимет большую рать, тысяч шесть воинов, и в этот раз уже никто не согласится решить исход боя судебным поединком. – Сделав короткую паузу, Ростислав продолжил: – Несправедливый правитель отправил бы Тагиру твою голову, но… Я отпускаю тебя. Возьмешь с собой сотню дружинников, вернешься на Русь вместе с Ланкой и детьми. Изяслав поймет, он простит и даст им… Что-нибудь да даст, родная ведь кровь!

Последние слова были произнесены с гневом. Дождавшись, пока Ростислав успокоится, я осторожно заметил:

– А правитель решил принести себя в жертву? Но сколько у вас людей?

– Да как ты смеешь?! – Князь зло посмотрел на меня, но, выдохнув, продолжил более спокойно: – В поле смогу выставить едва ли две тысячи человек. Из них моя дружина – две сотни конных гридей, да и то если тебе никого не дам. Еще сотня всадников наберется из числа местных воев, да сотня торков прибилась к нам, удирая от половцев, им деваться некуда. Но эти без броней, легкие всадники с луками… Остальные пешцы. Лучников хороших наберется едва ли две сотни, сотни три варягов наймем в Корсуни, Корчеве да Суроже. Оставшиеся – местное ополчение.

– А что касоги?

– А у касогов, – князь горько усмехнулся, – до тысячи конных гридей, в бронях да с копьями, два тысячи легких всадников-лучников да три тысячи пешцев. Начнут засыпать стрелами, потом ударят тяжелой конницей по любому крылу. Какое-то время продержимся, но у Тагира гридей втрое больше, сомнут… А как рухнет мой стяг, так побегут ополченцы. И все – легким всадникам только пешцев догонять да рубить…

– Отсидеться в крепости?

Князь досадливо скривился:

– А запасы? Дружина Святослава смела все, пока была на постое, новых еще никто не делал – до урожая сколько времени? Долго мы не протянем, а как ослабнем, так Тагир на штурм и пойдет. Тем более шесть тысяч воинов у него будет только через месяц, а через два – так все десять! Нам же на помощь никто не придет… Да если бы люди не знали, что касоги в городе творить начнут, взяв его с боя, – никто бы и в поле не вышел! Но знают, помнят еще, как они за Редедю мстили [70] … Но даже если бы я бежал, все равно Тагир город на разграбление отдаст! Так что погибну князем, с людьми своими, а там уж Господь рассудит, каким я был человеком и сколь страшны мои грехи…

70

Есть свидетельства о том, что через несколько лет после гибели богатыря Редеди в бою с князем Мстиславом касоги решили отомстить и, собрав большое войско, двинулись на Тмутаракань. Видимо, как раз в те годы, когда сам Мстислав с дружиной отправился бороться за киевский престол. Тогда же княжество пало, в 1023–1029 гг. оно принадлежало касогам.

Ростислав закончил свою горькую речь, твердо уверенный в том, как поступит. Но его самопожертвование не входило в мои планы.

– Княже, дозволь слово молвить!

Дождавшись утвердительного и, как мне показалось, заинтересованного кивка, я продолжил:

– Если отдадите мне молодых ополченцев сотни четыре, да лучников, да определите время их подготовить… Да оружейники сделают, что я скажу, то верю – выстоим мы против рати касожской, разобьем ворога!

Ростислав удивленно вскинул брови, после пытливо сощурился, словно пытаясь разглядеть что-то на моем лице… И лишь полминуты спустя заговорил: