На стороне мертвецов
Шрифт:
Митя прикрыл глаза, запрокинул голову, втягивая этот… аромат — мерзкий и одновременно невыносимо притягательный для него! Он понял все и сразу. И почему вывеска модного дома показалась ему знакомой и где он видел фронтон с полуколоннами… Лежа в собственной ванной, вот где! То ли во сне, то ли в бреду, то ли… в реальности. «Не хочу! — стучало в воспаленном мозгу. — Не хочу, не желаю, я же говорил, что не хочу… Не буду!» Он круто повернулся на каблуках, готовый бежать прочь — из этого коридора, из мастерской, из города… И замер. Потому что это было… подло. Она была там одна, совсем одна, брошенная, как никому не нужная ветошь… Тихо, безмолвно, но неумолимо она требовала последней помощи, последней дани уважения, которая еще могла быть ей оказана. И оставить ее сейчас было
Митя буквально взвыл сквозь стиснутые зубы, крутанулся на каблуках… и со всех ног ринулся по коридору.
— Куда вы? — крикнул ему вслед ошеломленный эдакими поворотами Ингвар.
— В уборную. — буркнул в ответ Митя.
— Приспичило, что ли? — растерялся тот — и кинулся следом.
Топот их ног гулким эхом разнесся по коридору. Кажется, где-то позади хлопнула дверь… Митя не оглядывался, он бежал.
— Паныч, куда вы? — заполошно закричали вслед.
Крика Митя не расслышал — тот растворился в яростном грохоте собственного сердца, как комариный писк в громе орудийной пальбы. С размаху, всем телом он врезался в дверь — та отлетела в сторону, створка шарахнулась об стенку. В сумрак коридора ворвался яркий свет и жаркий августовский воздух. Митя выскочил во двор: остановился невольно, но глазам даже не потребовалось перестроиться после полумрака. Он видел все и сразу: дворик, захламленный штабелями ящиков, тряпичными мешками, батареями пустых бутылок. И деревянный домик-будочка, скромно притулившийся под разросшимся орехом.
Он ринулся прямиком туда… и рванул сколоченную из плотно подогнанных досок дверь.
На него выпал зонт. Хорошо знакомый кружевной зонт с гнутой костяной ручкой, который всего пару дней назад он выуживал из воды для Лидии. Теперь зон лежал в пыли, а светлое кружево было прихотливо усеяно мелкими алыми точками. Точно множество божьих коровок. Митя коснулся одной такой точки — на пальце остались засохшие алые чешуйки.
— Кровь! — одними губами шепнул он и… медленно поднял глаза.
Внутри уборной, скрючившись, сидела барышня в голубом. Незнакомая барышня в знакомом голубом платье. На миг он даже сам поверил, что совершил чудовищную бестактность, вломившись в самый неподходящий момент, и отпрянул назад, готовый выкрикнуть извинения…
Будочка чуть качнулась… и барышня начала заваливаться вперед. Митя увидел ее лицо: с широко распахнутыми, совершено неподвижным, будто пуговичными, глазами. Так она и рухнула лицом в пыль двора — по земле распростерся золотистый кружевной волан на нежно-голубой юбке и рассыпалась густая копна черных волос. Но Митя мог смотреть только на ее спину. Сквозь лохмотья голубого шелка, по которому было так приятно провести рукой, когда он обнимал Лидию, сейчас торчал белый срез выломанных костей в кровавых ошметках мяса. Узкая девичья спина была крест-накрест перечерчена кровавыми разрезами… которые могла оставить только звериная лапа. Когтистая. Огромная. Медвежья.
— Фирка! — вскрикнули сзади. — Фирочка!
Митя обернулся. Фрау Цецилия стояла у него за спиной, судорожно сжимая ладонями щеки, и широко распахнутыми глазами глядел на него… на тело в пыли… снова на него…
— Она что, мертвая? — растеряно сказала она. — Вы… это вы ее убили? Вы! — она вдруг пронзительно завизжала, захохотала и кажется, попыталась броситься на Митю. Митя невольно шарахнулся… и врезался во что-то… в кого-то…
Под грудой ящиков скорчился мальчишка в слишком широкой для него старой рубахе и ветхих штанах. Поняв, что обнаружен, мальчишка бросил на Митю быстрый взгляд из-под козырька низко надвинутого на лоб картуза… распрямился, как пружина… и кинулся бежать.
Митю словно толкнуло изнутри — он прыгнул следом, пытаясь поймать мальчишку за край пузырящейся рубахи… Пальцы схватили воздух.
— Ингвар, держите ее! — Митя толкнул визжащую фрау Цецилию в объятия выскочившего во двор Штольца. — Сообщите
в полицию… Нет, лучше сразу отцу! Из дома до его приезда никого не выпускать!— Как я это сделаю? — хватая фрау в охапку, заорал Ингвар.
— Как угодно! — гаркнул Митя, срываясь в погоню. Не зря же мальчишка убегает — его непременно надо поймать!
Глава 15. В погоне за смертью
Митя выскочил на улицу и завертелся на месте, как потерявший след охотничий пес. Мальчишки не было! Улочка, неширокая, но прямая, далеко просматривалась в обе стороны… но нигде — ни вправо, ни влево — не видно было улепетывающей юркой фигурки в серой от старости рубахе. Разве что у самых стен домов ползло подозрительное облачко тумана…
Наверное, дай себе Митя хоть минуту подумать, он бы строго и логично рассудил, что туман подозрительным быть никак не может. Но нос все еще забивал запах смерти и крови, а голову туманило злым азартом. Широко расставив руки, будто для объятий, он ринулся прямиком на облачко. Туман испуганно взвизгнул — и рванул прочь.
— Чвяк, чвяк, чвяк! — покрывающая улицу грязь зачавкала, в ней на мгновение появились следы сапог — маленькие, будто женские или детские… и тут же исчезали, но Мите этого было довольно — он кинулся следом.
Поскользнулся, едва не пропахав носом лужу, выровнялся. Азарт никуда не делся, но теперь он окатывал изнутри ледяной волной. На Митю вдруг нахлынуло спокойствие: застывшая перед мысленным взором картинка — остановившийся взгляд убитой девушки, ее разорванная когтями спина — отступили, канув в глубины памяти, и освобождая место тому, что нужно было здесь и сейчас. Взор не обострился, а словно бы стал четче, мгновенно подмечая множество деталей. Улочка была грязной и неустроенной, но по-другому, чем та, на которой стоял «Модный домъ». Там все строилось — здесь все разрушалось. Стены домов выглядели облезлыми не потому, что на них не успели нанести штукатурку, а потому, что она давно осыпалась. Подошвы Митиных сапог разъезжались в грязи.
Он перешел на ровный размеренный бег — точно как учил младший из его дядюшек Белозерских, страстный охотник. Облачко все также стремительно неслось вперед, туман развевался серым шлейфом. Митя начал отставать, но ускоряться не стал, задышал четко, размеренно. Ж'aра августовского солнца он не чувствовал, и ни выдохнутый им клуб морозного воздуха, ни легкий ледок, прихватывающий грязь прямо под ногами, его почему-то не удивили. Губы растянулись в холодной злой улыбке — от стремительно улепетывающего туманного облачка оторвался пушистый клок… развеялся… второй… третий… оставляя посреди улицы удирающего мальчишку! Тот оглянулся, снова взвизгнул, завидев преследователя, и помчался, как заяц. Рубашка и порты вздулись пузырями, не поспевая за ним. Извернувшись вьюном мальчишка ринулся в узкую, едва ребенку пролезть, щель между похожими на оплывшие сугробы домишками. Ввинтился в нее, как червяк в землю.
Митя подпрыгнул. Пальцы легко зацепились за нависающей конёк крыши. Мимолетно пожалел об оставленных в «Модном доме» перчатках — больно! Но тело уже качнулось, сапог оттолкнулся от обвисшей ставни, и Митя забросил себя на крышу. Побежал по сыплющейся из-под ног старой черепице.
— А-а-а! — вывинтившийся из щели мальчишка кубарем покатился по земле — рухнувшись сверху кусок черепицы едва не разбил ему голову. Следом с низенькой крыши на него прыгнул Митя.
— А-а-а! — теперь завопил Митя — земля больно толкнула в пятки, он не удержался, рухнул вперед… прямиком отползающему мальчишке на ноги.
— Данг! — вроде бы небольшая подошва вдруг заслонила свет, остро блеснула металлическая подковка на каблуке… В глазах словно вспыхнуло огнем. Митя заорал и обеими руками вцепился в мальчишке в сапог. Сапог задергался в его руках, будто живая щука билась, и… обвис, будто дохлая. Митя вскочил — впереди, припадая на босую ногу, все также бежал мальчишка… сапог остался у Мити в руках. Он отшвырнул сапог и снова ринулся в погоню.
Они выскочили на новую улочку. Из замызганного домишка с намалеванной на вывеске рюмкой вывалились двое мужиков… мимо которых с воплем и пронесся мальчишка: