На стороне мертвецов

Фрау Цецилия переступила с ноги на ногу, тяжко вздохнула, колыхнув темно-синим шелком, неловко оправила выпавший из прически локон, и не глядя на Лидию, пробормотала:

— Голубое-то?

— Голубое!

— С блондами?

— Да-да, шелковыми!

— С кружевным зонтиком, митенками и белым пояском? — совсем уж тоскливо продолжила фрау.

— Вы желаете сказать, что оно не готово? — тут же сделала вывод Лидия и недобро прищурилась. — Но вы же обещались! Оплату взяли!

— Ну, ежели обещалась, ежели взяла, то как же — не готово, никак не может быть не готово, ну разве что совсем чуть-чуть, самую капельку… — фрау на кончике ногтя показала на какую маленькую. — …не готово! Вы ж, барышня, собиралась завтра прийти?

— На завтра я приглашена на прогулку! В экипаже! — взвилась Лидия. — Так что платье мне нужно уже сегодня. А то мне совершенно не в чем ехать!

— Муслиновое желтое… — обронила одна из близняшек.

— Маркизетовое синее… — подхватила вторая.

— Тарлатановое клетчатое…

— Шелковое зеленое…

— Да замолчите же, наконец! — вскричала Лидия и снова повернувшись к фрау, недобро прищурилась. — Они все совершенно старые. Я уже каждое по разу надевала! Вы обещались… — она стрельнула глазами по сторонам и понизила голос. — Что переделаете, и голубое будет как новое! Вот я и хочу мое новое платье… или мне придется на вас пожаловаться! — зловеще закончила она.

Митя мысленно усмехнулся — кому Лидия собирается пожаловаться на недошитое платье? Но тут же поглядел на фрау… и призадумался. Бойкая модистка… изрядно напряглась, а может даже… испугалась?

— Быть может, барышням Шабельским угодно обсудить фасоны дебютных туалетов? — раздался сзади сочный, как спелый персик, завораживающий, как трепет ручья… и несомненно, мужской, голос.

Митя повернулся — медленно, плавно. Он не верил своим ушам… а потом и глазам не поверил. На ступеньках дубовой винтовой лестницы стоял… альв. Самый настоящий, несомненный альв! Он стоял на повороте винтовой лестницы так, чтоб завитки перил обрамляли его, как рама — портрет. С математической точностью попадая в падающий из узкого стрельчатого окошка рассеянные лучи света так, чтоб те играли на длинных серебристых прядях, рассыпавшихся по плечам в художественном беспорядке, какой достигается только усилиями лучших куаферов… тоже альвийских. Сквозь пряди проглядывали острые кончики альвийских ушей, украшенные тончайшими серебряными колечками. Одет он был в скромный сюртук, какой приличествует приказчику, однако же сидели и сюртук, и жилет как… как… как на альве! А уж рубашка так и вовсе светилась в полумраке кипенной белизной. Единственное, чем отличался этот альв от привычных по столице Господ из Полых Холмов Туманного Альвиона… носом! Выдающийся нос, так похожий на нос фрау Цецилии, торчал на идеально правильном альвийском лице, точно скалистый утес посреди городского пруда.

— Я как раз закончил эскиз бального платья для Леокадии Александровны…

Супруги губернатора, значит…

— …и у меня есть пара дней, прежде чем приступать к платью супруги директора Дворянского банка… — прошелестел альв, глядя поверх голов затуманенным мечтательным взором. — Пару дней поработать для души… для девушек, прекрасных в любом, не только моем наряде, который делает их вдвое прекраснее…

— Я хочу эскиз! — сказала Зинаида и подхватив юбку, решительно принялась подниматься по ступенькам.

— Я тоже! — вдруг ожила безмолвная до тех пор Ада и двинулась следом за сестрой.

— Ты? — словно пораженная в самое сердце, вскричала Лидия. — Ты же вовсе дебютировать не хотела!

— Не хотела. — на мгновение остановившись, согласилась Ада. — Но раз уж маменька с папенькой настаивают, то пусть платье будет от господина Йоэля! В нем я хотя бы буду сама собой.

— А ты не хочешь — можешь не ходить, и ждать свое платье… с блондами. — уже с лестницы обронила Зинаида.

— У вас будут платья от Йоэля, а у меня нет? — почти взвизгнула Лидия и кинулась следом. — Фрау Цецилия! Наш разговор еще не закончен!

— Все обговорим, барышня! Вы идите, идите! И вы, молодые господа, тоже! А я пока отлучусь на самую маленькую минуточку! — с радостью такой искренней, что у нее, похоже, слезы на глаза навернулись, зачастила фрау. — Все вам и расскажут, и покажут… и перчатки, и жилеты новые, и вышивку, и блонды, и ленты… — вперемешку частила она, уже не разбирая, кому жилеты, а кому ленты, а сама тихонько пятилась в полумрак мастерской.

— И альвийский шелк на отделку тоже! — поднимающаяся по лестнице Лидия поглядела на фрау многозначительно. — И тогда я, возможно… Возможно! Соглашусь подождать.

— Азохн вэй, умеете вы уговаривать, барышня! — махнула рукой фрау. — Йоэль… Йоська, шлимазл остроухий! Покажешь барышням все, что они захочут, а там поглядим… — и она окончательно канула во тьму.

— А наш дебют еще только через два года… — торопливо оббегая Митю, шепнула одна близняшка другой. — Что такого сотворить, чтоб нам тоже альвийский шелк на отделку предложили? Я хоть все свои прогулочные платья на лоскуты пущу, ежели это поможет! — она ухватила сестрицу Алевтину за руку — и близняшки помчались вслед за старшими сестрами и альвом, будто влекомые свирелью гаммельнского фэйри-флейтиста, чарам которого невозможно противиться. Как чарам альвийского шелка. Пестрые кринолины исчезли за поворотом винтовой лестницы. Алешка просверлил Митю взором, ответа не дождался и непрерывно оглядываясь, направился следом.

— Так… — Митя стиснул дубовые перила, точно боясь, что неведомая (или очень даже хорошо ведомая?) сила альвийского обаяния и альвийского шелка поволокут его за остальными. И снова повторил. — Так… — будто это простое слово могло привести в порядок беспорядочно скачущие мысли.

Шелк. Альвийский. На отделку. Паутинный альвийский шелк, созданный не на грубых ткацких станках, а лапками особых пауков, способных выплести платье или рубашку целиком, без единого шва, и так, чтоб легло по фигуре, подчеркнув все ее достоинства, а недостатков у окутанных мерцающей тканью альвийских Лордов и Леди не могло быть по определению. Шелк, ни единый дюйм которого не попадает за пределы Туманного Альвиона, а если уж чудом каким все же попадает — то каждый дюйм стоит дороже чистейшей воды бриллиантов. Просто потому, что даже узенькие манжеты альвийского шелка придают чарующего изящества запястьям, воротнички — аристократической изысканности чертам лица, а тончайший кант по краю декольте заставляет кожу сиять неземным лунно-жемчужным светом!

И вот в глухом губернском городке, в портняжной мастерской на границе самого паршивого местного района предлагают… паучий шелк? И провинциальные барышни воспринимают это без всякого удивления, как нечто пусть ценное и редкое, но отнюдь не невозможное? Кто здесь сошел с ума — местные или сам Митя? Если убийства он еще мог посчитать не своим делом, то альв-портной и паучий шелк, предложенный фрау Цецилией на отделку исключительно потому, что с заказанным Лидией платьем что-то сталось… с этим он просто обязан разобраться! И по возможности, использовать для выгоды собственного гардероба. Ради такого даже перчатками от «Тиль» можно пожертвовать!

Митя тихо скользнул в полумрак коридора. Странно, кстати, что тут так сумрачно — как же они шьют? Но ему самому царящий вокруг полумрак только на руку — он всегда дружил с тенями, умел растворяться в них, становясь практически невидимым — иначе, имея не так уж много друзей из высшего общества, и половины сведений бы о делах светских не имел, регулярно попадая впросак. А уж в бабайковском деле эта способность ему и вовсе жизнь спасла. И не только ему.

Он тихо скользил вдоль стены — повторить путь модистки было несложно, в воздухе еще отчетливо витал запах ее духов, довольно неплохих, кстати. Неподалеку слышались голоса. Митя сделал еще шаг — и прижался ухом к двери. Впрочем, даже этого не требовалось — вопль фрау Цецилии был слышен и сквозь закрытую створку.

— Как вы ее ищите, если до сих пор не нашли? — истошно орала на кого-то фрау Цецилия. — У подружек спрашивали? А на бульваре, у торговцев?

В ответ донесся слабо различимый бубнеж.

— Дура-а, ой, дура! — снова взвыла фрау Цецилия. — Кто? Она! Ну и я заодно, сама ведь разрешила ей остаться в мастерской, платье Шабельской доделать! Там чуток оставалось на подол кружев нашить… Думала, отдам Шабельским, на том и покончим… — в голосе фрау мелькнула злоба. — А со вчерашнего дня… Ни Фирки, ни платья! Ну куда? Куда она могла в платье барышни податься? Беду на себя навлекать? А может… Как думаешь, может, она то платье порвала, и теперь признаваться боится? Правильно боится, конечно… Вот пусть только вернется, глупая девка — уж я ей задам!