На верхней границе фанерозоя (о нашем поколении исследователей недр)

* * *

В начале 90-х годов ситуация с геологоразведкой в стране резко ухудшилась. Никому из правящей клики и дела не было до восполнения ресурсной базы страны. Все власть имущие с помощью своих придворных нуворишей растаскивали, как могли, народное богатство через уродливые формы приватизации, последствия которой еще до сих сказываются, В этой ситуации многие лучшие специалисты нашей отрасли двинулись в другие сферы, пытаясь найти достойные заработки и прокормить семью. Повальным стало и увлечение экономическим образованием.

Я, завершая работу над докторской диссертацией по геофизике, тоже начал немного увлекаться экономической наукой, почитывая некоторые журналы и статьи.

Во вновь складывающейся ситуации многие люди, получившие экономическое образование в советское время, не могли найти применение своим быстро устаревающим знаниям. Эти знания некоторой степени им даже вредили, мешая понять закономерности рыночных отношений. Недолго думая, я получил двухлетнее дополнительное образование в заочной форме при Государственной академии управления (ГАУ) им. Орджоникидзе на базе уже имеющегося высшего технического образования и стал подумывать, как бы его применить. То, что я стал сравнительно неплохо формировать свой личный инвестиционный портфель из различных финансовых активов, который приносил мне доходы, опережающие галопирующую тогда инфляцию, это одна сторона дела. Мне постоянно требовалось ощущать хоть какую-то общественную полезность своей деятельности. Не собираясь, как многие, бросать геофизику, которая еще приносила пока доход, но уже в существенной части от иностранных контрактов, я решил заняться преподаванием по совместительству в Мурманском университете, глядя на Эмиля Бляса. Он уже несколько лет читал там математику. Заодно я решил зарабатывать и необходимый тогда пятилетний стаж преподавания в вузе, чтобы затем, при прочих необходимых условиях, подать в ВАК документы на присвоение ученого звания профессора. Я решил, что это мне может пригодиться, и не ошибся. Однако как заявить о своем желании, я не представлял. Ходить по кафедрам и напрашиваться представлялось бесперспективным, поскольку так со своей только что полученной докторской степенью я составлял бы конкуренцию штатным преподавателям, среди которых докторов наук практически не было. Да и во всем городе их тогда были единицы. Я написал письмо ректору и отправил по почте. В нем я отметил, что мог бы преподавать физику, математику, геологию, геофизику, нефтегазовое дело, а на последнем месте я на всякий случай указал пару экономических дисциплин: фондовый рынок и инвестиционный анализ. Самое интересное, что именно это последнее и сработало. Преподавателей со знанием элементов рыночной экономики катастрофически не хватало. Через неделю мне позвонили из приемной Майи Николаевны Чечуриной, возглавлявшей тогда ИМЭП (Институт менеджмента, экономики и права), который входил на правах факультета в местный университет. Приехав на собеседование, я встретил очень приятную интеллигентную женщину, с которой мы сразу же и сработались. Мне было предложено полставки профессора кафедры и для начала преподавать фондовые операции. Для тех, кому непонятно, что это такое, поясню, что почти эквивалентное по смыслу название звучит «Рынок ценных бумаг». Вскоре я еще подучился этому делу в течение двух недель у преподавателей из университета г. Лулео, что в Швеции. Особенно полезной для понимания сути дела оказалась новая для того времени компьютерная игра на виртуальной фондовой бирже. В общем, этих знаний и хорошей базовой математической подготовки хватило, чтобы разобраться в этом новом для меня деле. Никаких учебников по этим предметам еще тогда не было. Это потом, через пару лет, их стало уже в избытке. Студентам, особенно заочникам, при полном отсутствии литературы по этим разделам было очень трудно осваивать азы новой для России дисциплины. Мне пришлось оперативно подготовить и издать два учебных пособия. Потом довелось преподавать и много смежных экономических дисциплин: «Портфельный анализ и инвестиционные риски», «Биржевое дело», «Инвестиционный анализ», «Элементы экономико-математического анализа» и т. п. Причем разбираться во всем приходилось досконально, поскольку кроме бюджетных студентов у меня появились очень дотошные взрослые слушатели с факультета переподготовки. Они или сами платили серьезные деньги за обучение, либо за некоторых из них (например, за офицеров, подлежащих досрочному увольнению) платили различные городские или областные фонды переподготовки, После лекций или семинаров ко мне с вопросами обращался почти каждый второй слушатель в отличие от обычных студентов, которые еще не чувствовали ответственности за свое образование и будущую работу. Чтобы ответить на любой неожиданный вопрос взрослого человека, а не отмахнуться от него, надо было серьезно разобраться в новых для меня предметах. И я это старался делать, поскольку больше им ответить было некому. Штат профессиональных преподавателей был довольно скуден, а уровень их подготовки в совершенно новых экономических областях был совсем невысоким. Привычка не бояться ничего нового, а смело пытаться разобраться в незнакомых проблемах, которую нам привили в МГУ, очень пригодилась.

В то же время на факультете было немало прекрасных преподавателей по отдельным дисциплинам, с которыми приходилось сталкиваться по разным вопросам. С большой теплотой и благодарностью вспоминаю Елену Константиновну Медко, Светлану Борисовну Савельеву, Игоря Георгиевича Нешатаева, Андрея Ивановича Кибиткина, Ольгу Николаевну Меркулову и многих других. А Ольга Ивановна Соколова всегда так оптимизировала расписание, что я еще долгое время приезжал из Москвы, чтобы довести свои предметы и подготовить себе смену из молодых.

Мне нравилось тогда работать с такой заинтересованной аудиторией, каковой были взрослые люди с факультета переподготовки, решившие коренным образом поменять свою жизнь. Было ощущение, что я реально приношу им хоть какую-то пользу. «А может быть, это вообще самое полезное, что я сделал в жизни?» – задавал я сам себе этот вопрос. Пусть даже один из десяти потом сможет реально использовать эти знания хотя бы для того, чтобы обеспечить свою семью, то уже и это неплохо. Работа с абстрактными сейсмическими записями не давала такого ощущения. Поэтому я до сих пор по мере возможностей занимаюсь преподавательской работой, хотя основной остается работа в геологии и геофизике.

Полученные знания и навыки я сравнительно успешно использовал и для увеличения личного благосостояния. Средства на новенькую «Лада-21093» в экспортном варианте – практически лучший легковой автомобиль того времени – были получены мной исключительно от доходности личных финансовых операций. Хотя и обычная официальная зарплата за преподавание именно здесь, в ИМЭПе, была в разы выше по сравнению с той, которую получали преподаватели на чисто бюджетных технических факультетах. Пожалуй, она была и выше моего основного заработка в НИИМоргеофизики, который в эти наступившие трудные для геологии времена был не очень высоким.

Все же моя работа в этих двух «параллельных мирах» оказалась незряшной. Кроме очевидной материальной выгоды я получал моральное удовлетворение, наблюдая, как некоторые ученики занимают затем ключевые посты на местных предприятиях и в банках. А два моих аспиранта, у которых я был научным руководителем, защитили диссертации и получили ученые степени кандидатов экономических наук. Да и потом, благодаря в том числе и этой преподавательской деятельности, я в 2000 году получил, наконец, ученое звание профессора и соответствующий аттестат ВАКа.

* * *

Самое замечательное, что вспоминается о мурманском периоде нашей жизни, это великолепный и разнообразный досуг. Во многом это было возможно потому, что окружающие люди были чрезвычайно доброжелательны и открыты друг к другу, любили общаться и отдыхать вместе. Думаю, что это именно Север так сортирует людей. Ведь в Апатитах было то же самое. И на других «далеких северах» в то время чувство товарищества и взаимопомощи проявлялось в не меньшей степени. Случайные и неискренние люди «с камнем за пазухой» здесь надолго не задерживались. К сожалению, таких взаимоотношений нет ни в Москве, ни на юге России, Там, скорее, определяющим чувством у многих является зависть. Наибольшая радость у человека наступает не тогда, когда у него самого все хорошо складывается (это воспринимается как должное), а когда у соседа, образно говоря, «корова сдохла». А если, не дай бог, у соседа что-то лучше, чем у тебя, то места себе уже не находишь, и кажется, что нет в жизни счастья. Это, конечно, утрированно, но серьезные элементы такого поведения наблюдаются. На севере в большинстве своем люди умеют радоваться чужим успехам и удачам, часто воспринимая их как общие для коллектива единомышленников, потому что так ближе ощущается локоть друга и плечо товарища. Иначе здесь нельзя.

На протяжении последних семи лет моего пребывания в Мурманске моим любимым днем недели был четверг. Объясняется все предельно просто: в этот день после работы мы собирались дружным мужским коллективом и шли в баню. Чаще это была баня № 1 на Комсомольской недалеко от вокзала, А когда она была на ремонте, хаживали и во вторую баню, в конце проспекта Ленина. Особенно все хорошо было организовано в первой бане. Первую половину сеанса парились всухую – по сценарию сауны. Во второй половине начинали подливать и париться с веничками. Причем этот уклад сохранялся годами и никто из вновь прибывающих парильщиков, пытавшихся навести свои порядки, не в силах был его изменить. Это был знак уважения к привычкам, предпочтениям и вкусам друг друга. Каждый мог выбрать для себя подходящий интервал времени в парилке, либо воспользоваться обеими, что большинство и делало. В конце сеанса мы всегда собирали столик с нехитрой закуской и немного «принимали» после баньки, как учил Суворов. Бабушки-банщицы всегда отгораживали нам уголочек как многолетним завсегдатаям. Сейчас, спустя годы, кажется, что на этом свете трудно придумать что-либо более приятное и душевное, чем эти дружеские мужские посиделки после бани за кружкой пива с непринужденными разговорами. Как не хватает этого в сегодняшнем бешеном темпе жизни!

Параллельно было две банных компании. В одну входили Саша Боголепов, два Валерия: Петрикевич и Ковригин, Гриша Кривицкий, Толя Михин, Паша Никитин, Эдик Шипилов и я, а во вторую – Аркадий Мадатов, Миша Гелетуха, Володя Середа. Иногда появлялась еще группа наших: Слава Юсов, Валентин Дойников. Сергей Гудименко. Потом, по мере того как народ стал разъезжаться из Мурманска, все наши компании объединились и переместились во вторую баню, где открылся неплохой пивной бар.

Наиболее грандиозная баня у нас была в канун католического рождества. И хотя католиком никто не являлся, это было наиболее удобное время для нашего традиционного мероприятия, поскольку после этого уже начинались традиционные предновогодние хлопоты как дома, так и на работе. Мы заказывали отдельный большой банный номер на первом этаже, с большим предбанником и бассейном, на несколько часов. Тщательно готовили закуску и напитки. Эта символическая, очищающая физически и духовно предновогодняя парилка была фантастической по своему благотворному воздействию на тело и дух и создавала мощный заряд бодрости и оптимизма на весь следующий год.

Когда я, уже много лет спустя работая в Москве, оказывался в командировке в Мурманске, обязательно старался попасть с ребятами в баню и хотя бы на мгновение почувствовать себя в прошлом чудном времени, Когда трое из нас переехали в Москву, а Гриша Кривицкий подъезжал к нам в командировку, мы собирались сперва в Астраханских банях в Москве, пытаясь воссоздать те прошлые ощущения. Конечно, было приятно попариться и пообщаться, но ничего похожего в чужой обстановке смоделировать не удалось. В Москве, в принципе, нет и никогда не будет той доброй и душевной человеческой ауры, которая еще существует в далеких уголках России.

* * *

Чем особенно богато было Кольское Заполярье, так это обилием грибов и ягод в период короткого северного лета. Предприятия в выходные дни заказывали для своих коллективов автобусы для выезда за дарами природы. Весь почти полумиллионный город выезжал в ближние и дальние окрестности для сбора осеннего урожая. И всем этих даров хватало: приезжали с полными корзинами и доверху забитыми коробами. Помню, вдвоем с сыном, приехав на нашем институтском автобусе на 63-й км Печенгского шоссе, за пару часов собрали полные рюкзаки и ведра крепеньких подосиновиков, и складывать их уже было некуда. А до отхода автобуса еще было четыре часа. Пришлось перебрать все, что насобирали, и оставить лишь самые крепенькие и молоденькие, а остальные – просто выложить кучкой на траве. Но через час все емкости опять были заполнены. Тогда пришлось еще раз навести ревизию. Отрезали все ножки и оставили одни шляпки, чтобы место еще освободилось. Все равно потом все быстро заполнилось. Труднее было собирать ягоды: морошку – в начале августа, чернику и голубику – в середине и конце августа, а бруснику – попозже, в первой половине сентября. Причем за брусникой обычно ездили подальше – на Марфу или в сторону Лотты, за 100–120 км от Мурманска. Конечно, мы были привязаны к транспорту, выделяемому институтом. О своей машине как-то не думали. Тогда свой транспорт был не у многих.