На закате

— Будь счастлив, Мину, все кончено, — шептала я.

Так я попрощалась с ним.

После смерти моего отца лапшичная закрылась. Мама не могла одна делать все: и замешивать тесто, и управляться с машиной для измельчения лапши.

Мы не были женаты с Чемёном, но между тем он был мне уже как муж. С его помощью мы купили дом через дорогу, ближе к въезду в наш район, и открыли небольшой галантерейный магазин. Я уволилась с работы и стала помогать маме в магазине. Раз в несколько дней Чемён оставался у меня на ночь. От него я узнала, что Мину обручился и уезжает с невестой за границу учиться. В скором времени Чемёна арестовали. Ходили разговоры, что полиции нужно было определенное количество человек и они хватали всех подряд без разбора. Сказать, что мне не хотелось встречаться с Мину, — ничего не сказать, но идти за помощью было больше некуда. Чемён вернулся через месяц, тощий, как сушеный минтай. Больше года понадобилось, чтобы он восстановился и стал выглядеть, как раньше. Ему нужна была помощь, и я стала жить с ним, у нас родилась дочь. Но от прежнего — энергичного, неунывающего Чемёна не осталось и следа. Его держали в «образовательном центре» и там покалечили не только физически, но и морально. Открывать пивную снова он не хотел и как только смог самостоятельно передвигаться, стал уходить из дома и встречаться со старыми друзьями. Потом я узнала, что он связался с азартными играми. Он открыл подпольный игральный клуб, «Хаус», и нанял разных шулеров, которые обманывали богатеев. Он купил подержанную иномарку, дарил мне драгоценности и врал, что занимается оптовыми продажами алкоголя. Через несколько лет кого-то убили в драке, когда две группировки выясняли отношения, и Чемёну присудили пятнадцать лет за организацию преступного сообщества.

Вскоре после того, как его посадили, наша дочь умерла от кори. Я сначала ничего не говорила Чемёну, но от кого-то он узнал правду. Однажды я пришла к нему в тюрьму, но он отказался выходить и передал мне записку через надзирателя. Там было написано, что теперь, когда нашей дочери не стало, я могу устроить свою жизнь, как хочу. Потом он подал прошение о переводе в другую колонию, и его увезли. Я пыталась увидеться с ним снова, но все было кончено. Так больше и не встретился со мной ни разу.

Я вернулась к матери, которая в одиночку управлялась с магазином, и через три-четыре месяца к нам повадился ходить один мужчина. Он продавал книги в рассрочку. Младше меня на три года, аккуратный и застенчивый. Продавать книги — не шибко доходный бизнес, — окончив школу, он пытался заниматься разными делами, но работник из него, по его словам, был никудышный. Я обожаю читать, и мое внимание привлекло собрание шедевров мировой литературы в тридцати томах. Тогда я и мечтать не могла о той сумме денег, которую нужно было отдать за него, но продавец разделил платеж на десять месяцев, и даже его неуклюжие уговоры не понадобились. Легко заключив такую сделку, он воодушевился и со следующего месяца стал приходить к нам регулярно за выплатами. Если бы он был просто торговцем, я не уехала бы с ним. Но он любил читать сам и приносил интересные книги мне. Как когда-то с Мину, прочитав какой-нибудь роман, мы обсуждали его, спорили, и так между нами зародилась симпатия. Конечно, с его характером заработать на книгах было сложно. Мы переехали на его родину, в Инчхон, приобрели маленький грузовичок и торговали яйцами, овощами и фруктами. Так я начала новую жизнь.

Потом она родила сына. Писала, что жили скромно, но были счастливы. Так прошло около десяти лет. Муж ее, хоть и не был находчив, работал добросовестно, и они смогли переехать из съемной комнаты в квартиру на более выгодных условиях, а потом даже сделать какие-то накопления. Но в тот год, когда их сыну исполнялось десять лет, жизнь снова дала крен: муж попал в аварию и сильно пострадал. Никакой компенсации ему не заплатили, он слег и вскоре умер, оставив Суну по уши в долгах. Она бралась за любую работу: убиралась, стирала, готовила у чужих людей. Все — лишь бы заплатить за квартиру. Сын рос один. Правда, к счастью, он унаследовал характер отца и был добрым и послушным ребенком. В учебе он не блистал талантами, окончил профессиональное училище, был временным работником, но смог устроиться в крупную фирму. Пока его не уволили, парень помогал менеджеру, ответственному за наем рабочих для областей, подлежащих реновации. Суна писала, каким искренним и старательным был ее мальчик. Дочитав до этого места, я остановился. Привычная картина словно ожила у меня перед глазами. Взволнованно забилось сердце. Мной овладело странное чувство, будто все это время что-то незримо связывало нас. После увольнения он подрабатывал где только мог, а прошлой осенью покончил с собой. На то, чтобы прочитать ее письмо, у меня ушел едва ли час. В прошлом остались долгие годы испытаний, выпавших на долю Суны, и всего лишь час моей жизни.

Она написала, что ехала на автобусе и напротив мэрии случайно заметила плакат с моим именем. Текст, который она прикрепила к электронному письму, заканчивался так:

Сердце екнуло, когда я увидела твое постаревшее лицо на фотографии. Хоть я не оправилась от смерти сына, впервые за долгие годы поехала туда, где раньше был наш рынок. Сейчас от того района, в котором мы жили, не осталось и следа. Нет ни закусочной твоего отца, ни нашей лапшичной, ни колонок с водой, ни обувной мастерской Чемёна, ни кинотеатра, ни пешеходного моста через шоссе — ничего. Мне даже подумалось, что ничего этого никогда и не было. Когда прошли эти сорок лет? Пролетели так быстро… Люди, родившиеся после нас, как волна, хлынули на эти улицы.

Да, кстати. Я назвала сына твоим именем. Его звали Ким Мину. Он должен был жить просто, но счастливо, как мы. Но в чем-то мы ошиблись. Почему наши дети так поступают?

Так заканчивалось ее письмо. Безо всякой причины меня продолжало терзать чувство, будто Суна упрекает меня. Пара писем — это слишком мало, чтобы описать человеческую жизнь. Кроме того, в ее рассказ была вплетена и моя судьба — мне вспоминались люди и события, которые остались далеко в прошлом. В смятении я встал и начал ходить туда-сюда, ненадолго остановился у окна. Мне казалось, что мое тело исчезает. Начиная с нижней части — сначала ноги, потом руки словно растворились в воздухе, осталось одно туловище. Я видел свое отражение в стекле на фоне пейзажа, раскинувшегося за окном, будто через объектив пленочного фотоаппарата. «Кто ты?» — будто прозвучал вопрос с той стороны.

— Вы на звонок не ответите? — спросила моя сотрудница, приоткрыв дверь.

Только тут я понял, что у меня на столе трезвонит телефон. Я взял его в руки и обратился к ней:

— У тебя сигарет нету?

Она принесла мне сигареты и спички, и я прежде всего сделал несколько глубоких затяжек. Наверное, из-за того, что я давно не курил, у меня закружилась голова, и я плюхнулся на стул. Звонил профессор Ли Ёнбин. Я вдруг стал спрашивать у него, где он и что делает. Он сказал, что скоро свадьба у его младшего и он собирается прислать мне приглашение. Я предложил ему выпить вечером, и он ошеломленно спросил, не случилось ли у меня чего. Сказал, что сегодня занят, предложил встретиться завтра, я согласился, мы договорились еще созвониться и попрощались. Я медленно выкурил сигарету всю целиком до фильтра. Безвольно поддавшись апатии, я долго сидел, растерянно глядя в одну точку.

Потом я перевел взгляд на экран компьютера, помедлив немного, набрал в строке поиска «реконструкция городов». Информации было море, перед глазами замелькали фотографии и тексты. Я вернулся из Америки с женой и дочерью спустя десять лет, мне было уже около сорока. В США я набрался опыта, поучаствовав в нескольких международных проектах. Я вернулся в компанию «Хёнсан констракшн» на руководящую должность, как раз когда строительные проекты шли полным ходом и фирма разрасталась. На одной из фотографий я увидел то самое место, где мы с Юн Пёнгу в середине девяностых выполняли план по благоустройству жилой среды. Как раз тогда обрушился торговый комплекс «Сампхун» [7] . Здания, построенные в период модернизации, были проверены на безопасность, и оказалось, что около восьмидесяти процентов построек были в неудовлетворительном состоянии, а остальные двадцать все равно нуждались в ремонте и переоборудовании. Но упрощенные схемы и взяточничество, которые сопровождали строительство на всех этапах от проектирования до завершения работ, никуда не делись. Напротив, теперь наш рынок разросся еще больше. В тот период я открыл свою фирму, а Горелый батат Пёнгу пошел в правительство. На фотографиях было прошлое и настоящее реконструкции, в которой я участвовал буквально десять лет назад.

7

Обрушение торгового центра «Сампхун» в Сеуле в 1995 г. считается одной из самых крупных катастроф мирного времени в истории Республики Корея. К обрушению привели многочисленные нарушения в процессе строительства и эксплуатации здания.

Я смотрел на покрывавшие склоны гор шиферные крыши, на улыбающиеся лица детей, столпившихся у ларька где-то в паутине узеньких переулков. Лишившись родных мест, где и как живут они теперь? Трущобы, облепившие горы, как моллюски облепляют камни, исчезли, и на их месте взметнулись в небеса цементные стены многоэтажек. На краю поля среди развалин стоит заржавевший остов брошенной машины. В покинутых людьми переулках хозяйничает, захватывая пространство, сорная трава. Между зданиями, разрушенными словно бомбежкой, бродит тощая собака, потерявшая хозяев. Демонстранты, в основном женщины, выкрикивают что-то против выселения, некоторые держат плакаты с наспех нарисованными лозунгами. Все это мы издалека видели с Пёнгу, когда приезжали проверять обстановку на местах. Велев рабочим разогнать протестующих и отправив туда бульдозеры и экскаваторы, мы поспешно садились в машину и уезжали.

А вот на последний фотографии район, где я раньше жил. Я хорошо знал фирму, которая занималась там сносом. Мои родители уехали оттуда задолго до реконструкции, поэтому мне даже в голову не приходило поинтересоваться, что там происходит. Если бы Чха Суна не вышла со мной на связь, и я сейчас не вспоминал бы родные места. Вот главная улица, ведущая к такому привычному рынку, знакомые здания и вывески. Вот Мёсун и Суна играют в камешки, усевшись напротив ларька. А здесь я играю в петушиные бои с Чемёном и Чегыном. Нет, я не узнавал детей на фотографиях, но ведь они жили и росли в то же время, в том же месте, что и мы; мечтали так же, как и мы.

У меня были и другие воспоминания — не о семьях, что жили здесь. Я помнил процесс, который отбрасывал в сторону, сметал с пути, уничтожал память о людях. Я хорошо знал всю пищевую цепочку, которая начиналась с ассоциаций консалтинговых компаний, вела дальше в строительные компании и фирмы, оказывающие услуги по сносу, потом к подрядчикам, в местные администрации и так до самых верхов в правительстве. Мы с Пёнгу узнавали обо всем во время бесконечных совещаний, застолий и партий в гольф; из чеков на дорогие подарки и купоны, из подробных отчетов о потраченных наличных. Я несколько раз помогал Пёнгу замять разные некрасивые истории, которые угрожали его переизбранию в парламент. Да нет, мы, конечно, нуждались друг в друге оба. Теперь же Пёнгу — Горелый батат — лежал как растение, покидая этот мир, окруженный отжившими воспоминаниями, в том самом Ёнсане, из которого в свое время уехал. А я до сих пор не думал ни о чем другом, кроме того, насколько удачно в свое время сбежал от никчемной неказистой жизни бедного района на горном склоне. Как и все свидетели той эпохи, которые не сошли с дистанции в гонке за лучшую жизнь.