На закате

— Ого, ты много читаешь. Это все твое?

— Мама любит читать. Благодаря ей и я немного втянулся.

Ким Мину пошел пылесосить, а я, чтобы помочь ему, убрала вокруг раковины и помыла ванную комнату. Его мама пришла после одиннадцати вечера. Как я узнала потом, она работала в большом супермаркете в центре города. Рожденная в начале шестидесятых, она до сих пор был красива и выглядела моложаво. Только располнела с возрастом. Заинтригованная моим визитом, она купила в ближайшем магазинчике пива и закусок и теперь суетливо чистила фрукты. Мы расселись вокруг стоявшего в углу стола со столешницей, похожей на алюминиевый поднос.

— Ухи поживет у нас несколько дней? У нее квартиру затопило, — объяснил Ким Мину матери.

Она не возражала.

— Тебя я редко вижу, так что не против, если у нас дома побудет кто-то еще.

Она не спрашивала, чем я занимаюсь, где живут мои родители, в каких отношениях я с ее сыном. Спросила только, сколько мне лет. Узнав, что двадцать восемь, сказала, что это хороший возраст. Голова на плечах уже есть, и о жизни кое-что знаем, но еще молоды и силы есть.

— Да нет, она совсем не знает жизни. Ушла с работы и пошла в театр спектакли ставить — как так?

Услышав слова Мину, его мама бросила на меня внимательный взгляд и закивала.

— Все равно молодец. Умудряешься выживать и оставаться в театре.

Мину, покосившись на часы, встал:

— Я пойду спать.

— Эй, в кои-то веки ты дома и сразу на боковую? У тебя же гостья!

— Завтра утром есть работа. Ухи побудет у нас несколько дней, ладно, мам?

— Я же сказала, я не против.

Мину уехал в свою съемную комнатенку, а мы с его мамой засиделись за полночь, допивая пиво.

— Ты не замужем?

Ее внезапный вопрос не застал меня врасплох. Его задавали мне все старшие знакомые. Я только усмехнулась.

— Я всех бросила и теперь сама по себе.

— Что за жизнь без любви? Богач или бедняк — все одно: хорохорятся, а на душе кошки скребут. У таких, как мы, всегда все одно и то же. Ни улучшений, ни изменений.

— Ну уж, вам ли грустить — такая красавица и выглядите молодо — ни дать ни взять супруга какого-нибудь богатея.

Мама Мину заулыбалась и закивала:

— Спасибо на добром слове. Да, когда я была молодой, как ты, мне часто говорили, что я красивая.

Я прожила у них еще четыре дня. Мину тем временем позвал друзей, они починили водопровод и оклеили мою квартиру обоями.

Мама Мину была женщиной не болтливой, но приятной и дружелюбной по характеру. Узнав, что я пишу сценарии для спектаклей, она, будто почувствовав какое-то родство со мной, многое мне рассказала. Например, что в юности писала для школьной газеты, а отец Мину любил книги. Что он рано умер, сильно пострадав в аварии. Ким Мину по тем временам был поздним ребенком. До него у нее была дочь, но она умерла от кори. Еще она когда-то работала в персиковом саду, и по весне, когда зацветали цветы персика, пчел там летало больше, чем мух. Когда я уезжала четыре дня спустя, она вдруг сказала мне:

— Вот было бы здорово, если б ты жила у меня.

— Спасибо, я буду часто к вам забегать.

Однажды Ким Мину внезапно спросил:

— Зачем ты занимаешься театром?

Какое-то время я молчала, не зная, что ответить. Он никогда не задавал вопросов вот так, в лоб, и я смутилась.

— Ну… мне это нравится…

— У тебя не складывается с театром, но ты продолжаешь ставить спектакли, поэтому только подработками перебиваешься, чтобы хоть как-то жить. А у меня-то почему ничего не клеится?

— Ну, наверно, по той же причине. Хочешь делать то, что любишь, а это не приносит успеха.

Мину проговорил, как всегда, с остановками и медленно:

— Нет, у меня не так, как у тебя. У меня нет любимого дела… Я хватаюсь за любую работу без разбора, будто пытаясь найти доказательства, что я не один такой. Сегодня все живут, уже имея план на завтра, я же за последние десять лет так и не смог встать на ноги. Каждый год я снова и снова подписывал контракт, а ребята, с которыми мы вместе начинали, потихоньку исчезали. Потом и меня уволили.

Он рассказал мне, как осенью из ульев изгоняют трутней. Они сидят, замерев, словно неживые, на стенах или стволах деревьев, пока не начнется день, по-осеннему теплый и солнечный. Тогда они, собрав последние силы, летят мимо пожухлых хризантем. Пчелам трутни больше не нужны, и их не пускают обратно в улей, они летают так пару дней, а потом падают замертво на мерзлую землю. Еще он вспоминал вестерны. Как переселенцы, построив заимку, гнали лошадей дальше, к горизонту, и, втыкая флаги в землю, занимали все новые территории. А что было бы, если бы собрались люди на острове Чечжудо или где-то на южном побережье и побежали бы с флагами занимать себе дома? Наверное, такой, как он, поспешил бы к мамочке, чтобы утешиться в ее объятиях.

Перед увольнением Ким Мину работал на участках под снос. Все: и он, временный сотрудник, и постоянные сотрудники — начальство, менеджеры и рабочие, которых присылали рекрутинговые компании, — отлично знали, как работает подобный бизнес. У застройщика была сплетена целая паутина из связей: с консалтинговой фирмой, с комитетом городского планирования, с мэрией, с администрацией. В доле были и члены комиссии по продвижению, и парламентарии, так что развитие проекта шло как по маслу. Куда уезжать местным жителям, которые не смогут заселиться во вновь построенные дома? Людям, которых уже не в первый раз вот так вот с наскоку лишали жилья, было некуда податься. Большинство обосновались здесь, помыкавшись по дюжине разных мест. Все — и дети, и женщины, и старики — выходили на улицу с плакатами, пытаясь протестовать, но им навстречу ехали экскаваторы, которые за считаные минуты разрушали все, освобождая место надвигающимся словно армия инопланетных захватчиков рабочим с инструментами в руках.

Раньше, когда эти районы обустраивались, нужно было заходить в каждый дом и различными ухищрениями получать согласие на проведение работ, но теперь достаточно провести общее заседание по реновации. Предостережения и просьбы по возможности удерживаться от драк в офисе — всего лишь очередная формальность. Толчки, пинки, удары, мат и оскорбления, порванная одежда на женщинах, сбивающие с ног оплеухи — молодчики не гнушаются ничем. И потом, когда экскаваторы начинают безжалостно крушить еще вполне добротные дома, сквозь грохот раздаются лишь бессильные крики тех, кто пытается защититься. Первые три-четыре дня люди еще сопротивляются, но на дороге скапливается все больше обломков и мусора, и одна семья за другой покидают район, пока все жители не исчезнут вместе с домами, как выметенные осколки.

Ким Мину находил подходящий пустой дом, где рабочие могли пообедать и отдохнуть и откуда можно было управлять демонтажем на объекте. Зоны, подлежащие реновации, лежали в руинах, как будто после бомбежек, потом приезжали грузовики, вывозили все до последнего обломка, и район, казавшийся раньше таким просторным, снова становился маленьким невзрачным пустырем, которым был когда-то. Ким Мину проводил на объекте несколько недель и, само собой, у него появлялись приятели среди рабочих. Так он подружился с одним парнем, своим ровесником, из тех, кто сквернословит как дышит. Он был бригадиром, а до этого дважды сидел за драки. Как правило, все рабочие делились на две группы: строители и охранники. Последних — крепких, боевых парней использовали в том числе для разгона забастовок. Однажды они с Мину вместе выпивали, и он спросил, знает ли Мину, какая у него мечта.