Набат-3

И будто не мозолил глаза яркий свст перед терра­сой, не висел перед окном стрекочущий вертолет, при­шелец спокойно достал из кармана зажигалку и поджег страничку.

Только теперь догадка осенила Олега Яновича. В голо­ве пронеслись слова вдовы Немзерова, до которых тогда не было памяти, и сама книжка с чернильным штампом «Сигнальный экземпляр» не имела ценности, а попала вдруг в разряд раритетов: «Олег, прошу вас, берегите ее как зеницу ока, она бесценна». Тогда это казалось обыч­ной блажью, писательской бахвалыциной.

— Стреляйте! — завопил Олег Янович и бросился на пол.

Как бы не так! — успел прихватить его за шиворот

пришелец. Треснула материя... Нет, не рубашка: снайпер из вертолета сразил пришельца выстрелом в висок. Он упал снопом.

Олег Янович подскочил к догорающей страничке, хлоп­нул ладонью, сбивая пламя — увы, остались клочки пеп­ла, — и он завопил громче:

— Сволочь! Дьявол!

Насмешкой остался кусочек текста под картинкой: «...К сожалению, при маршрутных работах на строительстве Братской ГЭС скалу взорвали, и тайна осталась за семью печатями, чья рука начертала эти значки, что хотели сказать жители Земли, может быть, пришельцы. Одно могу сказат ь: впервые обнародовав наскальные знаки, я абсолютно уве­рен, что человеческий разум откроет тайну надписи».

— А будь ты проклят! — принялся пинать недвижимое тело Олег Янович. — Проклят! Проклят! Проклят!

3-16

Следом за посланием по факсу пришла печальная весть из Швейцарии: убили Мишу Зверева.

«И в этот раз я не сохранил Мишу, — с горечью поду­мал Судских. — Первый раз ему было начертано быть уби ­тым, и сейчас смерть от чужой руки повторилась. Безжа­лостен Всевышний».

Наступление осени этого сатанинского года сопровож­далось мрачными предчувствиями и напряженным зати­шьем, как случается перед бурей. Лили дожди, и хмурые москвичи без улыбок и шуток в просветы от хлябей копа­ли картошку, чтобы не вымочил дождь. Чаще бились ма­шины на дорогах, взрывались и разваливались здания, од­нако главной, хоть и неприметной отметиной нашествия злых холодов было исчезновение евреев. Как чирикаю­щие по любому поводу воробьишки, исчезали картавые физиономии с экранов телевизоров, закуковали на иврите шифрины о горестях еврейской доли. Даже Кобзон не пел больше с хором МВД о еврейском местечке. Каждый спа­сайся как мог.

Поганое дело. Пример подап Лившиц. Совсем недав­но его приклеенная усмешечка убеждала всех, что все хо­рошо и все как надо. В ком-то живет Бог, в ком и дьявол, а у остальных глист, а наш президент такой весь справ­ный, что в нем даже глисты не хотели селиться. И вдруг сей преданный муж отклеил усмешечку, словно фальши­вую бородку, телевизионно покаялся за грехи и скрылся. Началось-таки, загнаш-таки Россию в угол. Дьявол тор­жествован попались-таки, братцы-дсмократцы! А что де- мократцы? Не было их и не было, а попались опять лопо­ухие иваны. не смогли выбраться из мелкоячеистой сети соблазнов.

И убедились ведь, ч – roJBopbKa мудак и команда у пего — м удозв оны из бывших коммуняк и вчерашних недоучив­ ших ся к омсомоль цев, а молчали. А коммуняки опять за­говорили проникновенно и убедительно, что Ельцина гнать надо от власти метлой на букву «эс» и «рыжую шайку» гнать, и брюнетов гнать, и тех, кто «эр» не выговаривает. И все слушали. Молча. А шило на мыло менять не риск­нули. Как еше говорится: хрен на хрен менять, только время терять. Лишь один смелый юродивый возопил у мавзолея:

— Ох, братие, забыли окаянных? Кому верите?

Менты его поховали быстро. Гебе, мол, слова не давали.

Приближался мрак, предотвратить который трижды пы­тался генерал Судских. Лишился зашиты Всевышнего и не понимает даже, в каком времени живет. В Японии ок­ружающее принималось обычно среди нормальных людей, здесь его окружали хаос и вакханалия. Те, кто предлагал помошь извне, играли в свои игры, наживались. Тех, кто искренне старался помочь, убирали. Идиотизм.

Унылое настроение Судских передавалось от дождли­вого неба, собственная неприкаянность добивала — он никому не нужен. Он выполнил свою миссию в Японии, по слова благодарности не услышал. Помощник губерна­тора вручил ему билет до Москвы, где Судских, сказал помощник, сможет встретиться с ним — губернатор вые­хал во Францию. Красиво, да? А в Москве даже головы было негде преклонить, даже милиция и спецслужбы не искали его. Спасибо Лаптеву, приютил...

Почему-то вспомнился муравей, ползущий по своим делам, когда он выбрался из подземелий. Есть ли у него мозги или одни рефлексы, только таскает себе и таскает строительный материал в муравейник, пищу добывает, му­равьишек растит — вот и вся материя бытия.

А плачет над изменой муравьихи или таких эмоций лишен, только стоят муравейники миллионы лет и стоять будут, пока греет солнце. А не будет светить, приспосо­бятся к темноте...

Темнота — добру но попутчица. Из муравьишек разо­вьются уроды с челюстями, которым все едино, что стричь и перемалывать на пишу... Может, и мы уже перероди­лись, все подряд перемалываем на жратву?

«Стоп-стоп! — остановил обличения Судских. — Я, ка­жется, с роликов скатываюсь».

Он потер виски и позвонил на службу Лаптеву. Смеш­но: звонил в свое управление. Бехтеренко так и не допус­тил милицию в свои владения, прекратил межвластие си­ловым методом. Выгнал ментов за ворота, и вся недолга. Зарплату УСИ не платили, зато никто и не вякнул на них из администрации президента. Почему? Вневедомствен­ная охрана предназначалась юмашевеким клеркам, а Ястр­жембский под красные флажки не пырнул, сам, как поз­же выяснилось, сидел на чемодане. Поэтому УСИ работало по заведенному графику и Гриша Лаптев спокойно обитал в своем бронированном убежите.

Факс, который до смерти успел переправить Зверев, Лаптева очень заинтересовал, он упросил Судских распу­стить текст до того, как Тамура получит его.

Это алгол! — уверял он. — Не знаю, как текст очу­тился в древнем хранилище, но это алгол.

— Как продвигается работа? — спрашивал сейчас Суд­ских.

— Эх, Игорь Петрович, это такое, отчего волосы ды­бом становятся. Если существует ключ архангела Михаи­ла, то это мастер-ключ самого Господа Бога!

— Почему такие выводы? — не поверил Судских.

Григорий протестовал:

— Игорь Петрович, я половецкими плясками не увле­каюсь, мякиной Fieкормлю, вы меня знаете. Это универ­сальный ключ, каким можно отпереть все на свете и на том свете.

— Просветишь?

— Чуть позже. Идут последние счисления. Закончатся тотчас приеду, — уверил Лаптев.

Непонятные сомнения закрались в голову Судских.