Начало России

Темный поднял ратников по тревоге, призвал удельных князей. Командование поручил сыновьям, 14-летнему Ивану и 13-летнему Юрию. Они не дожидались подхода всех полков. Бросились спасать подданных с теми силами, которые набрались под рукой. В авангарде помчался Федор Басенок с государевым двором. Татар было значительно больше, но они-то пришли грабить, а не погибать в сражениях. Узнали, что на них выступили войска, и сочли за лучшее повернуть назад. Басенок не позволил им скрыться. С разгона налетел на степняков, в жаркой схватке сложил голову князь Семен Бабич. Но Салтан и его мурзы сообразили, что русский передовой отряд пытается связать их боем и задержать, а за ним спешат куда более крупные силы. Бросили весь полон, добычу и поскорее убрались восвояси.

А когда стали подводить итоги, хватились – Иван Можайский на войну не явился и дружину не прислал. Страшился, что с него спросят за историю с Дубенским, решил отсидеться в уделе. Надеялся, что с ним опять заведут переговоры, поторгуются. Однако Василий II больше не стал церемониться. Князь сам подставился, не выполнил приказ, нарушил присягу. Армию, собранную против ордынцев, Темный повернул с Оки на Можайск. Иван переполошился. О сопротивлении он и не помышлял, быстренько погрузил пожитки, взял семью, верных ему слуг и убежал в Литву.

Его города тоже не стали сопротивляться, сдались. Василий никого не карал, сохранил можайцам все их права и имущество, просто упразднил удел и назначил своих наместников. Простил даже перебежчика Попова. Он одумался: что ему было делать на чужбине? Защемило душу о семье, томящейся в тюрьме. Прискакал в Москву и рухнул в ножки к митрополиту. Каялся – бес попутал. Иона согласился заступиться, и Темный не тронул дьяка, освободил его близких. Наложил единственное наказание: Попову и его детям отныне разрешалось служить только при митрополичьем дворе и больше нигде.

А Иван Можайский за рубежом дополнил перечень своих преступлений. Раньше предавал великого князя, теперь всю Русь. Явился к королю Казимиру, выставил себя ни больше ни меньше как претендентом на московский престол. Предложил тайный договор: если ему помогут сесть в Москве, он отступится от Новгорода и отдаст все спорные территории. Казимиру это показалось интересным. Правда, у него был заключен мир с Темным. Нарушать его королю было сейчас нельзя, да и выделять беглецу войска он был не в состоянии – Польша и Литва развязали войну с Тевтонским орденом. Но на будущее Можайский мог очень пригодиться. Тайное соглашение подписали, Казимир дал эмигранту большой и богатый удел, Брянщину.

Король как бы не преступал мирный договор, подготовленный Ионой, но, по сути, нарушил его. Недруги Москвы сразу отметили это. Из Новгорода переехал в Литву сын Шемяки Иван, и Казимир его тоже не обидел, определил в удел Новгород-Северский. Ободрились и новгородские бояре. Они и без того обнаглели. Василия Темного великим князем так и не признали, а на свое княжение после Шемяки избрали Гребенку-Шуйского. У них по-прежнему жили вдова Шемяки и его зять Чарторижский. Наместников государя не приняли. О дани вообще речи не было, но перестали платить даже положенные государю пошлины. А теперь с «золотыми поясами» переписывались эмигранты, обнадеживали – Казимир поддержит.

Василий II и его окружение приходили к выводу – распоясавшуюся республику необходимо вразумить. Причем побыстрее, пока Казимир не выпутался из войны с крестоносцами. Тем не менее поход пришлось отложить. Летом 1455 г., как обычно, ждали татар. Они нагрянули словно по расписанию. Но их и встретили, как по расписанию. Армия Ивана Патрикеева была наготове, перехватила их на подступах к границе, «побита татар множество», а кого не «побита», были счастливы, что сумели ускакать.

На Новгород собирались зимой. А Казимиру великий князь и митрополит решили сделать своеобразное предупреждение – Русь может доставить ему очень и очень серьезные неприятности, для короля будет лучше не вмешиваться в ее дела. Полвека назад смоленский князь Юрий Святославович, изгнанный литовцами, увез с собой несколько святынь, в том числе чудотворную Смоленскую икону Божьей Матери Одигитрии, по преданию, написанную евангелистом Лукой. Она находилась в Москве, и смоленский епископ Михаил давно просил возвратить ее. Святитель Иона и Темный сочли, что пришла пора уважить просьбу.

Церемонию передачи наметили на 18 января 1456 г. Прибыла делегация смолян во главе с епископом. Но к этому времени в столице сосредоточились и полки из разных городов. Икону торжественно вынесли из Благовещенского собора, понесли по улицам. В процессии шел сам Темный с сыновьями, духовенство, а смоляне перемешались с москвичами, с тысячами воинов из Владимира, Устюга, Костромы, Мурома, Нижнего Новгорода. Это был праздник любви, праздник единения. Каждый чувствовал, что он и окружающие – одно целое. Русские. У Дорогомилова государь и его сыновья в последний раз приложились к иконе, епископ Михаил благословил их списком: он оставался в Москве вместо подлинника.

По дороге к шествию пристраивались жители окрестных сел и городов, потом их сменяли другие. А в Смоленске встречали перезвоном колоколов. Поклониться Одигитрии приехали люди из Витебска, Полоцка, Киева, Минска. Смешивались с сопровождающими москвичами и тоже чувствовали себя едиными, русскими. Благодарили и славили Василия II, митрополита. Казимиру было впору призадуматься – надежны ли будут его подданные, если дойдет до войны?

А на следующий день после проводов Смоленской иконы русская армия выступила на Новгород. И опять же, было от чего призадуматься. Давно ли Темный встречал татар с полутора тысячами бойцов? Теперь полки покидали места сбора по очереди, направлялись по разным дорогам, чтобы не мешать друг другу, легче наладить снабжение продовольствием и фуражом. Совершенствовалось и воинское искусство. При великом князе сформировалось подобие штаба, рассчитывали и согласовывали движение, поддерживали нити управления войсками.

Впрочем, новгородцы недооценили эти перемены. Их не трогали 16 лет, с ними заигрывали. «Золотые пояса» избаловались, считали себя неуязвимыми. Пугает Москва! Если так долго не задевала республику, значит, не уверена в своих силах. А Новгород давал отпор и немцам, и шведам, и тех же москвичей колотил на Двине… На вече постановили сражаться. Но народ откликнулся совсем не дружно. Даже пристрастный новгородский летописец обмолвился: чернь не желала воевать с великим князем, не являлась на призыв. Правда, удивляться этому не приходилось. Городская верхушка силилась отстоять свои права, а бедноту притеснял не государь. Ее-то притесняла как раз собственная верхушка.

Собралось 5 тыс. конницы. Но Гребенка Шуйский и Чарторижский получали донесения, что московская армия движется отдельными полками. Рассчитали – надо разбить авангарды, и Темный утратит пыл, можно будет завязать переговоры. А дальше вмешаются эмигранты, скажет свое слово Литва. Тем временем передовой корпус Василия II такой же численности, 5 тыс. всадников, с налета занял Старую Руссу. Командовали им Стрига Оболенский и Басенок. Из города впопыхах не удосужились вывезти казну, массу товаров. Нагрузили огромный обоз трофеев. Воеводы отправили его к государю, послали своих воинов сопровождать ценные грузы, а сами отстали. Старались разведать, что творится в Новгороде, рассылали дозоры.

И тут-то появилась рать Гребенки Шуйского и Чарторижского. Новгородцы снарядились, как они ходили на немцев: в доспехах, с тяжелыми мечами, длинными копьями. Со Стригой Оболенским и Басенком было всего 200 человек легкой кавалерии. Они стали отступать. Но оба командира не зря считались лучшими полководцами Темного. Загорелись дерзнуть, отличиться. Хотя дерзали не сдуру, четко взвесили: у них были матерые рубаки, прошедшие огонь и воду, против них – ополченцы. Воеводы вдохновили бойцов: нам ли бояться толпы изменников? Гнев государя страшнее, ему нужны герои, а не трусы. Слабые стороны новгородцев они подметили: тяжелое вооружение делало конницу громоздкой и неповоротливой.