Начать всё сначала

Я знаю, что он вел себя ужасно в тот день… он не всегда такой, – я кусаю губу.

Аттикус молчит.

– В детстве, если я вдруг поранилась, то он бросал все, чтобы приготовить мне шоколадный милкшейк с кусочком арбуза на стакане, мой любимый. А потом, когда я повзрослела, он начал готовить милкшейк, когда я расстраивалась. Звучит глупо, но от этого мне всегда становится лучше. Сейчас он так делает, когда я возвращаюсь домой на выходные из Йельского университета. – Потому что я всегда возвращаюсь домой грустная. Я смахиваю новую слезу, текущую по щеке. – Прости.

Аттикус поджимает губы и встречается со мной взглядом.

– Не извиняйся. Все сложно. Я понимаю. – Он замолкает, внимательно глядя на меня. – Постарайся быть менее требовательной к себе. Колледж – это вроде работы и все такое, но также он о поисках себя. Здесь, занимаясь тем, что тебе нравится, ты учишься. Полезно встряхнуться. Разве ты не провела лучшее время своей жизни за последние пару месяцев? Я точно провел.

– Ага, думаю, да, – шепчу я. Что, если родители никогда не простят меня? – Но мои родители даже не отвечают на мои письма.

– Уверен, они одумаются, Шейн. Может, они их еще даже не читали, – предполагает Аттикус.

Я достаю ноутбук, потому что уже плачу и не могу продолжать разговор. Мне очень хочется написать в Крестраже Девять, но я не могу открыть его без ощущения, что мой желудок выпадет через зад.

– Я рядом, если тебе нужна помощь, – тихо говорит Аттикус.

– Спасибо, Ат.

Он достает свой ноутбук, и мы сидим в дружеском молчании.

* * *

Я получаю ответ от мамы.

От: [e-mail] кому: [e-mail]

6 марта 2011

Мы все обсудим, когда ты вернешься домой.

В горле появляется ком. Под этим имейлом еще один. От Лео.

[e-mail]

Кому: [e-mail]

6 марта 2011

Слышал, ты напортачила. Домой возвращаешься? Мама не вдается в детали.

Какое ему дело?

Пока нет.

Я нажимаю «отправить».

Шестьдесят секунд спустя приходит ответ.

Что случилось? Ты в порядке?

Я моргаю и хмурюсь.

Почему спрашиваешь? Думаешь, в каком еще дерьме меня извалять?

Отправить.

Еще один практически мгновенный ответ:

Я знаю, какие они, когда злятся.

Перед глазами плывет. Я закрываю компьютер и ложусь в кровать.

* * *

В понедельник я пропускаю уроки.

Я провожу утро вторника в «Вещи собрал!», уставившись куда-то в сторону постера Парижа на другой стороне комнаты. Сегодня мне не дали задание, и я не стала просить. Когда мимо проходят и здороваются Деклан и Донна, я киваю в ответ. Я не готовила чай. Я не вставала. Мои конечности кажутся тяжелыми.

После обеда я, словно робот, бреду в кабинет Венди. Она сидит там в модном желтом платье и работает за компьютером. Я тихо стучу в дверную раму, потому что дверь открыта.

– Шейн? – спрашивает она с сильным акцентом, закрывает то, над чем работала и взгляд ее карих глаз обращается на меня. – Что случилось?

– Привет, Венди, прости, что беспокою. Я просто… мне просто нужно сказать тебе, что я ухожу.

Она быстро качает головой, словно ей мерещатся звуки.

– Что, прости?

– Я больше не могу здесь работать. Простите, – я говорю медленно, стараясь не давать голосу дрожать. – Спасибо, что дали мне такую возможность. – Я поворачиваюсь, чтобы уйти.

– Шейн! Дорогая, подожди!

Я останавливаюсь. Разворачиваюсь.

– Дорогая, что случилось? Почему ты уходишь? Тогда ты не получишь оценку за стажировку, – тихо говорит она.

– Простите. Я больше не могу здесь работать. – Я разворачиваюсь и быстрым шагом направляюсь к своему столу. Собираю вещи. Донна встает из-за своего стола, когда я направляюсь к двери.

– Шейн? – окликает она. Я разворачиваюсь. Она хмурится в тревоге. Венди стоит в дверном проходе и смотрит на меня. Я не хочу, чтобы Венди плохо думала обо мне, но я не могу оставаться. Мне нужно время, чтобы попытаться догнать медицинский курс. Мне нужно учиться. Мне нужно заработать прощение родителей. Мне нужно сдать медицинский тест. Я разворачиваюсь на каблуках и ухожу, не попрощавшись.

А зачем? Я не смогу работать писателем, когда вернусь домой. Мне придется пойти на летние занятия, чтобы соответствовать требованиям курсов и вовремя выпуститься.

* * *

Мне стыдно говорить остальным, что я ушла из «Вещи собрал!». У меня не получается думать об этом даже секунду, чтобы мне не стало плохо. Мои соседи заняты своей работой, так что мне это достаточно легко удается. Я провожу свободное время на протяжении недели на кухне и в кафе «Неро», пытаясь выучить весь пропущенный за последние три месяца материал.

Теперь, когда мне все это не нравится, время пролетает намного быстрее. Дни сливаются в один. Вот понедельник, а вот уже пятница и снова пондельник.

Я все еще едва вообще вижу Пайлота. Меня убивает то, что я не знаю, знает ли он. Знает ли? Как много знает? Что рассказала ему Эми?

Наверное, это не имеет особого значения? Важно только то, что у него есть девушка. Серьезная, перелетевшая Атлантический океан, чтобы увидеться с ним, девушка. Мне даже не полагается здесь быть. Я продолжаю себе повторять это. Но тяжелое чувство внутри, связанное с Пайлотом, не исчезает со временем, как бы мне этого хотелось. Оно лишь усиливается, когда мы приближаемся к концу семестра. Мне нужно знать. Мне нужно знать, сколько знает он. Мне нужно поговорить с ним. Мне нужно, чтобы это чувство ушло.

* * *

1 апреля я получаю письмо от отца, в деталях описывающее мне расписание моей работы и учебы, начиная с понедельника, когда я вернусь в Нью-Йорк. Это расписание. Никаких слов. Они уже неделями со мной не разговаривали. Я отправила еще четыре письма с извинениями.

Мои извинения не работают. Они все еще расстроены. Как долго они будут расстроены? Что еще мне сделать?

2 апреля я достаю небольшую стопку открыток, собранных в начале каждого урока по писательству из сумки, отправляюсь на ближайшую почту и отправляю их все домой в Нью-Йорк.