Национальность – одессит

— Пуда на полтора потянет, — тоном опытного браконьера сказал наводчик.

Потом «Железную» бригаду и вместе с ней мой дивизион отвели для пополнения в тыл, на железнодорожную станцию Щирец, расположенную на правом берегу одноименной реки, богатой рыбой. Мне показалось, что уже рыбачил здесь, сражаясь в рядах армии Бытия.

Сюда и прибыл эшелон с пополнением и новостями. На севере немцы теснили наших. Во Франции и вовсе дела шли плохо, боялись, что падет Париж. Англичане и французы слезно молили русского царя прислать на помощь через Скандинавию четыре корпуса. Николай Второй поможет этим неблагодарным скотам.

Видимо, потому, что Юго-Западный фронт был единственным светлым пятном, нас по-быстрому наградили. Начальнику бригады вручили орден Святого Георгия четвертой степени, старшим офицерам — Георгиевское оружие. Это был эфес из золота пятьдесят шестой пробы (близка к пятьсот восемьдесят пятой) к табельному холодному оружию с уменьшенным золотым Георгиевским крестиком, надписью финифтью «За храбрость» и темляком цветов Георгиевской ленты. Что меня поразило, все отказались от золота, предпочтя взять только наградную грамоту, крестик и темляк, а за остальное получить деньгами. Как мне рассказали, всего рублей за пять можно позолотить штатную рукоятку, нанести надпись и прикрепить крестик и темляк. Дешево и не менее сердито. Младших офицеров наградили орденами Святого Станислава третьей степени с мечами и повысили в чине, кто был ниже штабс-капитана. Я стал поручиком. Младшим офицерам звание повышали в мирное время после каждых четырех лет службы, если не было залетов. Начав прапорщиком (подпоручиком), через двенадцать (восемь) лет становились штабс-капитанами. В военное время срок сокращался за боевые заслуги. А вот старшие офицерские звания можно получить, только заняв соответствующие им должности.

Я сходил к местному фотографу, чрезмерно угодливому, тощему ашкенази с длинной бородой и пейсами, одетому в черный лапсердак, сделал фотографию с новыми погонами и орденом. Очереди не было. Оказывается, фотографироваться во время боевых действий, в том числе и в ближнем тылу — дурная примета, к гибели. Можно только в дальнем, в отпуске или служебной поездке. Море было далеко, поэтому примета не отпугнула меня.

Фотографию положил в конверт с письмом жене, которое в свою очередь поместил в пакет со статьями для газеты «Одесские новости» и просьбой переслать его в Швейцарию с вычетом затрат из гонорара, о чем у нас был договор. Почту отправили в Одессу с пехотным офицером, получившим отпуск для лечения из-за легкого ранения в руку. Можно отсылать письма бесплатно полевой почтой, но тогда пройдут через цензуру. Не то, чтобы мне было, что скрывать, а сдерживало липкое чувство, что будут читать другие.

Вернется офицер через месяц, когда мы опять будем на фронте, привезет почту для всей бригады, в том числе небольшую легкую посылку из редакции, в которой вместе с четырьмя письма от Вероник, отправленных до того, как получила мое, и письмом для меня от Алексея Семеновича Балабана с заверением, что мое отправили в Швейцарию, что туда же будут отосланы и номера газеты с моими статьями, были еще эти самые номера для меня и дорогие конфеты, пачки папирос и две жестяные банки чая. В тех местах, где мы находились, такое не купишь, но больше офицерам и солдатам бригады пришлись по душе мои статьи об их геройских подвигах, особенно тем, чьи фамилии упомянул. Многим родные написали, что прочитали и возгордились, но никто не знал автора, потому что я скрывался под старым псевдонимом А. В. Тор. Офицерам, даже в мирное время, запрещено публиковаться под своим именем, кроме научных трудов. У всех был такой же праздник, как в день получения орденов и золотого оружия. Теперь в бригаде стало два популярных человека — я и какой-то генерал-майор.

152

В ноябре наша бригада штурмовала Карпаты вместе с Восьмой армией. Нам поставили задачу захватить Лупков перевал с одноименной станцией на нем на высоте шестьсот метров. К тому времени у Четвертого артиллерийского дивизиона был новый начальник — подполковник и позже полковник князь Кропоткин. Полковник Агапеев, раненый в голову, был доставлен в госпиталь и вскоре отправлен в отставку по состоянию здоровья с повышением в генерал-майоры. По слухам, кукушка сдохла, превратился в овоща. В первой батарее прошли подвижки: капитан Гаркушевский стал начальником ее, а на его место был переведен из нашей штабс-капитан Рыбаков, как старший в его чине по выслуге лет. Нижние чины второй батареи облегченно вздохнули. Теперь их будут меньше обжирать. Я перестал быть младших из офицеров, избавился от присмотра за артельщиком. Перед наступлением нам прислали подпоручика Житова, окончившего в этом году Михайловское артиллерийское училище.

Всем дивизионом мы поддерживали Четырнадцатый и Пятнадцатый полки, которые в течение трех дней штурмовали перевал Лупков. Погода стояла мерзкая. Мало того, что ударили морозы, в долине было до минус двадцати, а на перевале и того ниже, так еще и постоянно налетали метели, слепя, засыпая снегом. В бригаде и дивизионе было много обмороженных. Те, кто раньше посмеивались над моим спальным мешком, теперь тихо завидовали, когда я по утрам, отлично выспавшись в тепле, обтирался снегом. Стрельбы стали всем в радость, потому что, работая, разогревались.

К концу третьего дня генерал-майор Деникин понял, что штурмовать в лоб позиции на перевале глупо, собрал в штабе бригады начальников полков, батальонов и дивизиона и изложил им довольно таки авантюрный план. Вернувшийся с совещания подполковник Кропоткин приказал отдать пехоте всех тягловых и обозных лошадей. Бригада отправлялась в атаку в обход по бездорожью. Артиллерия и обоз оставались у перевала под охраной всего одного пехотного батальона. Если врагу узнает об этом и нападет, нам придется удирать, бросив пушки и припасы.

Утром мы приготовились к бою, который мог стать для многих последним. Была вероятность, что придется вести огонь из пушек прямой наводкой шрапнелью, которая в таком случае превращалась в картечь. С командного наблюдательного пункта пошли приказы по телефону, но по большей части на одно-два орудия по пристрелянным ранее целям. Мы беспокоили противника, создавая впечатление, что вот-вот пойдем в атаку.

Ближе к полудню услышали еле слышные звуки боя где-то вдали за перевалом. На вражеских позициях, наверное, засуетились, потому что пришел приказ ударить залпом шрапнелью по три снаряда. С закрытой позиции не было видно, что там творится. Я предположил, что австро-венгры собрались в атаку. Утешился мыслью, что у меня есть конь, который поможет избежать плена. Отстрелявшись, ждем следующий приказ, а его все нет и нет. Вечером вернулся подполковник Кропоткин и сообщил, что враг покинул позиции на перевале, что подтвердила разведка, посланная начальником пехотного батальона.

Через два дня нам вернули лошадей, часть которых, видимо, погибших, заменили вражеские битюги с коротко порезанными хвостами, и приказали следовать к городу Медзилаборцу, расположенному на реке Лаборце. В отличие от захватившей его пехоты мы двигались по дороге, и все равно выбивались из сил. Как догадываюсь, именно здесь генерал Деникин приобрел опыт для Ледовых походов на красных.

В Медзилаборце была железнодорожная станция. Когда мы подошли, на ней стоял затрофеенный длинный состав с провиантом и фуражом. Ездовые набирали овес мешками и несли своим лошадям, а самые сообразительные привели своих прямо к вагонам, где и кормили, высыпая зерно на перрон. Наш дивизион расположился в одноэтажной школе с шестью классными комнатами, учительской, кабинетом директора и несколькими кладовыми. Здание было хорошо протоплено, потому что в нем было восемь грубок. Составив парты в несколько ярусов, а некоторые пустив на дрова, нижние чины расположились на полу в классах и коридоре. Офицеры заняли учительскую и кабинет директора. Каптенармусы и артельщики сходили на станцию, принесли ящики с галетами, сухарями, табаком, банками свиной тушенки, джема, кофе, и мешками с крупами, сахаром. Солдаты объедались и курили без перерыва.

На совещании начальников бригады подполковник Кропоткин узнал и передал своим подчиненным, что в результате дерзкой атаки «Железная» при собственной численности около четырех тысяч штыков взяла в плен три тысячи семьсот тридцать офицеров и солдат противника, девять пушек и много боеприпасов и снабжения, потеряв убитыми всего сто шестьдесят четыре и ранеными и обмороженными, со значительным преобладанием последних, тысячу триста тридцать два человека. Мне сразу стало понятно, почему советские историки ничего не упоминали о генерале Деникине периода Первой мировой войны: героя труднее испачкать грязью с головы до ног.

153

Четвертую стрелковую бригаду отвели в тыл на пополнение и отдых. Среди офицеров начались разговоры о предполагаемых наградах. Шли дни, недели, а приказа все не было. Как догадываюсь, потому, что Восьмой армии пришлось отступить, потеряв большую часть завоеванного. Начальник армии обвинял во всех бедах генерал-лейтенанта Корнилова, которому, как заявляли злые языки, специально не оказал вовремя поддержку. Версия казалась правдоподобной, потому что генералы недолюбливали друг друга. Как догадываюсь, Брусилов завидовал своему подчиненному. Тот, действительно, умудрялся побеждать в абсолютно проигрышных ситуациях. При том, что потери в Сорок восьмой пехотной дивизии были намного выше, чем в соседних, подчиненные обожали Корнилова, потому что «не командует, а лично ведет в бой». Он и во время недавнего, неудачно закончившегося наступления, попав в окружение, собрал отряд из саперов и штабных и повел в контратаку на прорвавшегося противника, отбросив, а потом вырвался из кольца, не потеряв ни одной пушки и приведя две тысячи пленных.