Над кем не властно время

Думая о том, что там у Левы, вблизи святого города, сейчас, должно быть, тепло, я перед выходом из дома надел толстую куртку и огромный шарф. На голову натянул меховую ушанку и завязал ее тесемки под подбородком. Под брюками на мне были шерстяные кальсоны. Но, несмотря на все эти ухищрения, холод на улице чуть не заставил меня отказаться от всех планов и незамедлительно вернуться домой!

Преодолевая сопротивление ледяного воздуха, с трудом проталкивая его в себя сквозь слипающиеся ноздри, щуря воспаленные глаза, я добрался до остановки 119-го автобуса возле станции метро "Академическая". Ехать предстояло недолго - до Университетского проспекта, - но в такой мороз любая поездка в выстуженном автобусе была испытанием. Впрочем, находиться на улице было еще хуже.

Две женщины на остановке были одеты одинаково: плотная шаль обернута вокруг меховой шапки, головы и шеи, служа одновременно шарфом и уходя вглубь шубы. Подобный наряд, заставлявший даже студентку выглядеть пожилой служащей, был сейчас не редкостью.

– Ленинградцам повезло, - сказала одна из них, протирая очки варежкой и притаптывая на месте.
– У них всего тридцать два градуса!

Появился автобус.

– Есть Бог!
– воскликнула вторая.

Автобус, оказавшись не тем, которого мы ждали, с оскорбительным безразличием пронесся мимо.

– Нет Бога!
– упавшим голосом прокомментировала женщина в очках.

Затем они обсуждали недавний концерт группы "Boney М." в Центральном концертном зале "Россия". Из их разговоров я узнал, что билет в партер можно было, при наличии большой удачи, приобрести с рук за сто рублей. Почти месячная зарплата инженера. Ради того, чтобы попасть на концерт, люди выстаивали многочасовые очереди, несмотря на холод. Это уже наводило на размышления о героизме и неизведанных границах человеческих возможностей.

Небывалые морозы начались несколько дней назад, когда за день температура скакнула с минус 7 до минус 25, но не остановилась на достигнутом. 30-35 градусов мороза днем, 40 ночью стало обычным делом. Шли разговоры о том, что в последний раз такая зима была в 1941-м, а до этого - в 1812-м. Возможно, передаваемые сарафанным радио исторические сведения были и неточны, но на своей памяти я точно не знал такой лютой зимы, как эта. Все только и говорили, что об обморожении конечностей, лопнувших трубах, вышедших из строя батареях центрального отопления. Пьяные замерзали насмерть на ночных улицах. Многие в собственных постелях спали в верхней одежде и шапках. Розоватый потрескивающий воздух от холода стал таким плотным, что его, казалось, можно было раздвигать руками.

Подъехал автобус. С криками "Есть Бог!" женщины ринулись внутрь. Одна чуть не упала, поскользнувшись на ступеньке. Я едва успел ее поддержать.

Автобус медленно тащился по обледенелым улицам, останавливаясь при каждом удобном случае. Или мне так казалось оттого, что я никак не мог согреться, сколько ни ежился? Вдруг вспомнил, как весной, в день знакомства с Аллой, меня одолевала зубная боль, и как она словно исчерпалась и исчезла после того, как я перестал сопротивляться ей. Я попробовал расслабиться, как в тот раз, и слиться с холодом. Это действительно немного помогло.

Добравшись наконец до цели своей поездки, я встретился с одним из "клиентов", которых нашел для меня Виталик, и передал ему написанную для него курсовую по сопротивлению материалов. Увидев на другой стороне стоящий у светофора автобус, я поспешно попрощался и ринулся через проспект, чтобы успеть на остановку до того, как туда доедет автобус. Мне повезло. Не пришлось второй раз ждать на морозе.

К концу декабря у меня уже было три постоянных ученика, которым я давал уроки по математике. Кроме того, время от времени я получал заказы на курсовые работы. Математика, которую проходят на нематематических факультетах, оказалась на удивление простой. Во мне проснулась память о тех долгих месяцах, когда я находился в алжирском плену и обучал европейским наречиям мальчика Хакима. Преподавать было интересно, и к тому же за это платили.

На днях я дал денег маме. Она сначала перепугалась, как-то даже скукожилась, спросила меня помертвевшим голосом, где я их раздобыл. Я объяснил, что не делаю ничего ужасного. Просто преподаю математику. И что теперь буду вносить свой вклад в семейный бюджет, поскольку мы живем вместе. Успокоившись, она не только согласилась, но даже, кажется, немного повеселела.

Перед Новым Годом мама принесла с работы так называемый "заказ" - мандарины, консервы, растворимый кофе и кусок мыла. Запахло мандаринами. Приближался праздник. По телевизору участились предновогодние концерты и передачи. 31-го декабря ненадолго зашел папа, и мы втроем - как в былые времена - наряжали и украшали снятую с антресолей небольшую синтетическую елочку из моего детства. Затем Борис, пожелав нам счастливого года, убежал. Я сказал маме, что мы можем вместе встретить наступающий год, сидя перед телевизором и глядя "голубой огонек", но она, мягко улыбаясь, поцеловала меня в щеку и сказала:

– Это твой последний Новый Год с классом. Так что лучше встреть его с ребятами.

Я так и сделал. Мы собрались у Ирки Тарасовой. Я заметил, как по-хозяйски вел себя там Валера. Кажется, у него с Ирой что-то складывалось. Набрался почти весь класс. В эту ночь я временно забыл о десятилетиях своего "алонсова" опыта и снова был обычным подростком, готовящимся вступить во взрослую жизнь вместе со сверстниками, которых знал много лет.

Были поздравления, смех, шутки, музыка, девочки казались красивее и загадочнее, чем на школьных уроках, мальчики обсуждали рок-группы.

Потом одутловатый, явно очень нездоровый генсек, с трудом произнося слова, обращался с телевизионных экранов к народам СССР, били куранты, звучал бессловесный помпезный гимн, пена шампанского переливалась за края бокалов. И еще несколько часов продолжались поздравления, тосты, пожелания, танцы. Мы не знали, как разбросает нас жизнь, но пили за то, чтобы продолжать видеться и поддерживать связь друг с другом, и эта перспектива казалась нам очень реалистичной: ведь мы все жили в одном районе и знали друг друга как облупленных.

Кто-то запел на мотив битловской песни потешные слова: "Мама, купи мне собачку, купи мне белую собачку, мама!". Позже Валера и Ира, встав напротив друг друга в разных концах комнаты, очень ладно сплясали что-то красивое, ритмичное и вертлявое - то ли твист, то ли фокстрот, - и мне остро захотелось научиться танцевать. Интересно, когда они успели отрепетировать свой дуэт?

Я ушел одним из последних. Идти было недалеко. Мама спала. На столе стояло блюдо с испеченной ею шарлоткой, и ваза с мандаринами.

Проспал я до двух часов дня. Когда встал, в доме все еще царила особая, новогодняя атмосфера. В комнате у мамы играл оркестр Джеймса Ласта, а мы пили чай и ели шарлотку.

– Сегодня будет "Ирония судьбы", - сказала Лена.
– Давай посмотрим вместе!

– В третий раз?

– Да хоть в сто третий. Такой талантливый и светлый фильм. А стихи там какие!

Спустя два часа меня отвлек от чтения длинный непрерывный звонок.

– Междугородняя!
– сказала мама и уменьшила громкость телевизора, где мультипликационный кот говорил: "Матроскин это фамилие такое".
– Алло! Алло! Максим, это тебе! Из Риги звонят!