Над пропастью юности

На кладбище собралось не так много людей. Он заметил, что среди пришедших почтить память брата не было ни одного его сверстника. Не было новостью, что у Оливера не было друзей, кроме Фреи, но всё же это выдавалось невероятным. Джеймс всегда был окружен людьми. Где бы ни был, легко заводил знакомства и находил друзей, никогда не чувствовал себя одиноким и не знал, каким было это чувство вовсе. Это было странно и отчасти прискорбно. Жизнь брата была короткой, но в то же время незаметной, что вызывало излишнюю жалость.

У Оливера не было времени жить. Он не успел узнать вкуса жизни и увидеть всех её цветов и оттенков. Заведомо разочаровавшись во всем, даже не дал себе шанса. Нетерпимо придирчивый к своему окружению, Оливер был не менее требовательным и к самому себе, что свело его с ума. Парень искал в окружающих отражение того, кем хотел быть сам, но кем на самом деле не был. Ему не хватало смелости и терпения, чтобы принимать собственные недостатки и чужие. Ему бы больше простоты и беспосредственности, с которыми он не был бы самим собой, а в большей мере походил бы на брата. Подобная схожесть не была бы для него лишней.

— Приношу свои соболезнования, — Джеймс обернулся на знакомый голос. Мужчина, которому тот принадлежал, быстро оказался рядом. С непроницаемо серьезным выражением на лице и холодным взглядом, направленным в сторону мистера и миссис Кромфорд, которые стояли рядом, но не смотрели в сторону друг друга, не говоря о том, что даже не касались.

— Не ожидал Вас здесь увидеть, мистер О’Конелл, — в голосе появилась едкость, что была для него слишком опасна.

— Полагал, что Фрее нужна будет моя поддержка. Оливер многое для неё значил. Впрочем, я тоже лично знал парня. С ним было приятно иметь дело, — произнес на выдохе. — Кстати, где моя дочь?

— В Оксфорде. Она решила не приезжать, — ответил безразлично, будто это должно было быть очевидно. Джеймс словно хотел доказать мужчине, что знал Фрею намного лучше него, что было самонадеянно и глупо. Он и сам не знал, зачем это делал.

— Это на неё непохоже, — хмыкнул мистер О’Конелл, опустив голову вниз.

Было заметно, что он чувствовал себя неловко в компании Джеймса, но ни в его речи, ни отношение не было ни капли ненависти или нетерпимости, с которыми парень встретился в письме, с момента получения которого прошло не так много времени. Его обвинения были полны жара, в мольбе оставить Фрею в покое чувствовалось отчаянье.

Казалось, мистер О’Конелл сдался, принял поражение или же просто напросто устал бороться в одиночку против них двоих. Он сумел победить Фрею однажды, но в этот раз она заупрямилась, пошла наперекор его воли, невзирая на все поставленные условия, что должны были сломить её и заставить отказаться от желаемого. Взамен отцу она выбирала парня, и едва ли в силах родителя было сделать ещё что-небудь. Ему не оставалось другого выбора, как отпустить дочь, даже если это означало, что ему придеться с ней навсегда попрощаться.

Вид у мужчины был уставшим, будто он безвозвратно потерял своего ребенка. Было похоже, что последние несколько суток мистер О’Конелл не спал, в чем нельзя было усомниться. Он не успел физически оправиться после операции, а потому помимо всего прочего выглядел слабым. Письмо Джона заставило его немало понервничать, но ответ Фреи вовсе выбил из колеи. Ему не было чего ответить дочери на подобное заявление, а потому мужчина не нашел лучшего решения, чем связаться с парнем. Джеймс же даже не нашел времени ему ответить. Личная встреча была, как нельзя, кстати.

Мистер О’Конелл избегал даже короткого взгляда в его сторону. Наверное, было к лучшему, что Фреи не было, потому что ей не понравилась бы угрюмая картина того, как двое её самих близких людей находились рядом, но в то же время были слишком далеки от взаимопонимая. Даже она не могла бы решить их проблемы, если бы не усугубила её вовсе.

— Думаю, у нас есть один нерешенный вопрос, сэр, — произнес Джеймс, когда мужчина вознамерился уйти. Люди начали медленно расходиться. В доме Кромфордов их ждал богатый поминальный обед, который мистер О’Конелл вряд ли вознамерился посещать. Впрочем, Джеймсу дома тоже было не место. Точно не после слов матери. — Нам нужно серьезно поговорить.

— Полагаешь, сейчас наилучшее для этого время? — казалось, он должен был рассмеяться, но ирония уколола не меньше смеха. Мистер О’Конелл кивнул головой кому-то в знак приветствия, почтительно приподняв шляпу. Джеймс же краем глаза проследил за родителями, которые молча, но по-прежнему бок-о-бок, направились к выходу из кладбища, откуда медленно разбредались и остальные. — К тому же, кажеться, вы оба всё решили без меня.

— Вы правы, Фрея приняла моё предложение, в конце концов, — ответил с напускной уверенностью. Ведь если Фрея первой заговорила о предстоящей свадьбе, это уж наверняка должно было означать, что она была согласна стать его женой. — Вот только нам обоим не менее важно, чтобы своё согласие дали и Вы.

— Этого не будет, — строго отрезал мужчина. Он снова приподнял шляпу в знак приветствия, прежде чем стремительно направился в сторону выхода из кладбища. Джеймс последовал за ним, шагая вровень. — Будь это выбор её сердца или разума, я не могу его одобрить. Не после всех тех сведений, что стали мне известными.

— Тогда если, согласно Вашим словам, я обесчестил Вашу дочь, не будет ли женитьба на ней наиболее правильным решением? — вторил мужчине, не стесняясь в выражениях. Фрее бы не понравилось, как он обозначил их отношения, но Джеймс пытался говорить на языке, что будет понятным мистеру О’Конеллу. Если тот мог осмелиться использовать подобные выражения по отношению к собственной дочери, то почему этого не мог сделать и парень? — Возьму Фрею в жены, и избавлю Вас заботы искать жениха, который принял бы её с этим небольшим изъяном, у которого, прошу заметить, нет последствий.

— Так я ещё, в некоторой мере, должен быть благодарен тебе за проявленое благородство? — фыркнул в ответ мужчина. Он даже замедлил шаг, словно ноги стали вдруг ватными и непослушными. Посмотрел на Джеймса с нескрываемым отвращением, которого доселе тот не встречал. Что ж, он вполне того заслуживал. — Ты соблазнил мою дочь, испортил её, а теперь выдаешь себя за благодетеля, который делает мне и ей столь большое одолжение.

— Согласие Фреи стало для меня одолжением, — на выдохе произнес. — Как и её признательность ко мне, доверие и любовь. Единственное одолжение, которое я хочу сделать для неё, это убедить Вас, дать своё благословение, — они оба остановились, стоило выйти за ворота кладбища, за которыми царила та же мертвецкая тишина. — Вы — её семья, как и она — Ваша. Я не пытаюсь отнять её у Вас. Фрея всегда будет оставаться Вашей дочерью, но Вы должны её отпустить, дать свободу и шанс жить так, как ей того хочеться.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — мистер О’Конелл отвернул голову, как упрямый ребенок, но с места дальше не ступал. Люди разьезжались, поэтому они не привлекали много внимания, оставаясь наедине. — У тебя не было детей. Ты не знаешь, каково это предлагать им лучшее, прилагая к тому все усилия, чтобы взамен они отвергали это, выбирая то, отчего ты их всю жизнь остерегал, — он посмотрел на Джеймса, и тот сразу понял, что означал этот взгляд. Мистер О’Конелл считал его тем «худшим», что Фрея выбрала вопреки собственным принципам и воспитанию.