Над пучиной
Шрифт:
VII
Издали уже блистало новое сіянье, – сіянье всевозможныхъ увеселительныхъ огней. Это подходили къ Малому Фонтану.
Надъ пестрой береговой иллюминаціей, горло, на гор, громадное электрическое солнце, переливавшееся голубымъ и розовымъ свтомъ. Обливая море, зелень и берега, покрытые движущейся массой людей, этотъ перемежавшійся свтъ придавалъ всей картин истинно волшебный видъ… Только что они подошли, начался фейерверкъ.
Крутящіяся колеса, снопы и букеты разноцвтныхъ шаровъ, звздъ и ракетъ, все отражалось въ мор, сіяло въ немъ
Пока князь Ладомирскій со своимъ обществомъ любовался картиной съ верхней рубки, куда капитанъ парохода самъ попросилъ ихъ взойти, въ виду толкотни, которая должна была сейчасъ произойти на палуб, стеченіе публики, возвращавшейся въ городъ, уже началось. И благо было имъ, что они пріютились на рубку? Посл фейерверка народу на пристани то и дло прибавлялось, и едва наложили мостки, толпа заволновалась и начала неудержимо изливаться на маленькаго «Дядю». Сходни трещали подъ напоромъ. Послышались возгласы и увщанія распорядителей и начальства:
– Тише, тише!.. Куда спшите? Успете. Не напирайте! Довольно!.. Нтъ больше мстъ!.. Вотъ идетъ другой пароходъ… Подождите!..
Но вс убжденія оказывались тщетными, народъ валилъ съ берега, будто спасаясь отъ пожара.
– Это ужасно! Настоящее стадо барановъ! – разговаривали на рубк.
– Да! Пароходъ значительно ослъ! – замтилъ Арданинъ.
– Капитанъ! Вы не боитесь, что пароходъ не снесетъ такого груза? – обратился Звенигородовъ къ капитану.
– Снесетъ-то снесетъ, положимъ, но они передавятъ другъ друга. Нтъ возможности снять сходней при такомъ наплыв.
И, перевсившись за перила рубки, онъ началъ кричать матросамъ.
– Закрыть бортъ! Сымайте мостки!.. Не тутъ-то было! На пароходъ сходили не люди, а сплывала цльная масса, словно потокъ лавы.
Въ толп раздавались крики, визгъ, смхъ, плачъ дтей и оханіе людей, которымъ наступали на ноги, давили ребра. Наконецъ раздалась ршительная команда:
– Сцпись!.. Никого не пускать!.. Сходни долой!
Была пора. Пароходъ крпко ослъ, а на палуб не то что сидть – стоять было трудно. Народъ проникъ всюду: люки, лстницы, борты – все было занято, отъ низу до верху. На вахт даже рулевой подобралъ локти, моля только не заслонять ему компаса.
Капитанъ съ величайшимъ трудомъ старался водворять порядокъ, обезпечить движенія команды.
Князь и его спутники поглядывали не безъ опасенія на это переполненіе утлаго пароходика, въ черной, присмирвшей толп было что-то зловщее. Онъ искренно раскаявался, что не предвидлъ этого, что допустилъ эту прогулку.
Одна Вра ничего не замчала. Мысли и чувства въ ней кипли, переполняли и голову ея и сердце; но если оно, порой, начинало биться тревожнй, – не опасенія и не страхъ были тому причиной…
Теперь вс они сидли рядомъ, на возвышеніи, образованномъ въ вид боковой скамьи, надъ колесомъ. Къ нимъ приблизились или, врне, притиснуты были дв дамы, съ двочкой лтъ семи и маленькій гимназистикъ, который, оказалось,
былъ затерянъ въ толп своими заботливыми родителями и возвращался одинъ. Дамы сообщали всмъ и каждому, говоря то по– польски, то по-французски, что он никогда еще не здили по морю, что очень его боятся и ни за что бы не избрали такого пути, еслибъ была возможность возвратиться въ городъ по конк. Но сколько он ни старались попасть въ трамвай, это оказывалось невозможнымъ.– Mais c'est impossible! On se bat, se bouscule pour la konka?.. Тамъ просто драка и непремнно будутъ несчастія!..
– А нельзя-ли тутъ приссть?.. Нтъ-ли здсь мстечка? – послышались голоса съ несомннно еврейскимъ произношеніемъ.
И два комерсанта, одинъ тощій, другой толстый, старались притиснуться на скамьи, плотно занятыя женщинами и дтьми.
– Сюда нельзя! Сюда публику не пускаютъ! – протестовали моряки.
– А какъ-же не пускаютъ? Здсь очень много народу.
– Это все мои знакомые. Я ихъ сюда просилъ, а другимъ нельзя!.. Идите внизъ? – отозвался капитанъ.
– А когда-же внизу нту мста?..
– Да что съ этими нахалами церемонитесь, капитанъ? Прикажите ихъ внизъ головой отсюда спустить? – предложилъ Звенигородовъ.
– Ахъ! Бога ради! – испуганно протестовала княжна.
– Оставьте, Викторъ Наумовичъ! – остановилъ его князь.
Капитанъ былъ слишкомъ занятъ своей обязанностью, чтобъ отвлекаться пустяками, и евреи все-жъ таки присли, чуть не на корточки, подъ самыми локтями рулеваго.
Пароходъ заработалъ колесами усиленно, отчаливая, и мрно описывалъ полукругъ…
– О! Que je crais un malheur!.. Какъ я боюсь! – снова заговорила дама полька на двухъ языкахъ разомъ. У меня предчувствіе, что съ нами случится несчастіе!
– Типунъ вамъ на языкъ! – безцеремонно буркнулъ на нее Звенигородовъ; но въ ту-же секунду онъ самъ прикусилъ свой языкъ.
Подъ кормой парохода раздался громкій трескъ и все, что было на немъ народу, покачнулось и вскрикнуло въ испуг:
– Что это?.. Что случилось?.. – раздались отчаянные вопросы.
Князь схватилъ дочь свою за руку. Арданинъ, забывшись, едва не сдлалъ того же.
Пароходъ отчаянно вертлъ свои колеса, пнилъ воду, трещалъ, но не двигался съ мста. Возгласы, крики и смятеніе усилились.
– О, Боже мой! Да что-жь это?.. – бормоталъ позеленвъ отъ ужаса Звенигородовъ. Подводный камень?.. Скала?!. Мы погибаемъ?..
И растерянно поводя глазами, онъ вдругъ остановилъ ихъ на спасительномъ гуттаперчевомъ пояс, привязанномъ къ желзнымъ периламъ… Онъ ухватился за него обими руками.
Между тмъ служащіе и пароходная прислуга метались. Капитанъ въ первую минуту растерялся отъ неожиданности; потомъ, опомнившись, сталъ отдавать поспшно приказанія внизъ, въ трубу, сообщавшуюся съ машиной, и въ рупоръ. Рулевой, остановившійся было въ недоумніи, энергично заработалъ колесомъ, услыхавъ команду:
– Задній ходъ!..
Задній ходъ былъ данъ. Пароходъ нсколько секундъ напрасно перебиралъ колесами; наконецъ содрогнулся, двинулся и, раскачиваясь, только что было поплылъ, какъ снова – тр-рахъ!! Второй толчекъ и трескъ сильне перваго…