Над пучиной

Гулъ музыки встртилъ вновь прибывшихъ на пароходъ «Дядю» и сопровождалъ ихъ отплытіе. Ночь длалась все прекраснй. Полная луна брильянтовымъ столпомъ ложились на неподвижную пелену моря; живописные берега бжали мимо, отражаясь въ немъ, какъ въ стекл. Цвтные огни набережной, фонари, маяки и окна освщенныхъ зданій превратили зеркальную поверхность въ яркій калейдоскопъ, котораго игру еще увеличивало движеніе пароходовъ, лодокъ, паровыхъ катеровъ и яхтъ, красиво расцвченныхъ огнями и флагами. При встрчахъ пароходовъ музыка въ нихъ смолкала; они салютовали другъ друга ракетами и громкимъ «ура» – и снова гремли вальсы и польки, вспугивая стаи чаекъ, дремавшихъ, мрно покачиваясь, на вод.

Хороша была эта прогулка и осталась на вки памятной княжн Вр и Арданину; но, въ начал ея, она бы выиграла много, если-бъ они были одни!.. Сказать по правд, двое спутниковъ ихъ мало мшали ихъ бесд. Они повстрчались съ какимъ-то денежнымъ аферистомъ, знакомымъ Звенигородова; онъ его тотчасъ представилъ князю, какъ человка, готоваго принять участіе и помочь ему въ какой-то спекуляціи, въ которой будущій тесть его замыслилъ рискнуть нсколькими послдними крохами своего родоваго достоянія. Вс трое пустились въ горячія обсужденія этого вопроса, что позволило двумъ лицамъ, не интересовавшимся дловымъ разговоромъ, нсколько отдалиться и вести бесду а раrte.

Нельзя сказать, чтобъ Викторъ Наумовичъ не замчалъ, что его названный пріятель что-то слишкомъ горячо и конфиденціально разговариваетъ съ его будущей нареченной; но онъ не боялся его соперничества. Онъ ограничивался полунасмшливыми, полудосадливыми помыслами, затаенными въ глубин души.

«Распрекрасно, де дружище: напвай ей тамъ турусы на колесахъ, до поры до времени!.. Не тебя тамъ нужно!.. Чай барышня сама знаетъ, съ кмъ ей дальше ухать можно… Да не по простой, а по золоченой дорожк!.. У нея тоже губа-то не дура, языкъ не лопатка, – знаетъ что сладко, не бойсь!.. Ну, а какъ наша-то возьметъ, – чуть что, друга-то-пріятеля вдь и по шапк можно. Знай, де, каждый свое мсто».

Такою рчью можно было-бы резюмировать его размышленія въ то время, какъ пещерные друзъя, – такъ только что передъ этимъ, на бульвар, Арданинъ окрестилъ ихъ отношенія, – вели гораздо опаснйшіе для его плановъ разговоры, чмъ онъ предполагалъ.

– Если только это не преувеличеніе, княжна, если вчерашнее движеніе ваше съ карточкой искренно и врно передаетъ ваши чувства къ этому человку, то ршимость ваша все-таки за него выйти – просто преступна!.. Мало этого! Извините меня: она безумна! Да?.. Казните меня, какъ вамъ угодно, но вы сами обратились ко мн и я обязанъ сказать вамъ правду и говорю ее. Помилуйте! Ужъ не будемъ разсуждать о томъ, честно-ли это? Достойно-ли васъ, княжна? Имете-ли вы, наконецъ, право жертвовать не только собою, всей своей жизнью, но и счастіемъ этого, въ сущности ни въ чемъ предъ вами неповиннаго человка?.. Мы оставимъ вс эти вопросы, – вопросы капитальной важности, но боле отвлеченные, – въ сторон. Поставимъ прямо и просто главный вопросъ; надетесь-ли вы превозмочь свое отвращеніе къ нему, обвнчавшись съ нимъ?

Они стояли у самыхъ перилъ. Она, облокотясь на нихъ, смотрла на блоснжную пну, бившую изъ подъ колесъ, на подвижные узоры тончайшаго серебрянаго кружева, разстилавшагося далеко за ними. Онъ смотрлъ только на нее, на ея нжный профиль, озаренный луною, и воодушевлялся все горячй. Не слыша отвта онъ повторилъ:

– Уврены-ли вы, что бракъ поможетъ вамъ примириться съ собственной участью? Полюбить человка, за котораго вы ршаетесь выйти, или хотя бы только терпливо нести обязанности его жены?

– Не… не знаю! – прошептала Вра. Я буду… Я желала бы, чтобъ это было возможно.

– Вотъ видите! Вы хотли сказать, что будете къ этому стремиться? Стараться объ этомъ, – не такъ-ли?.. И тутъ, теперь ужъ, въ разговор со мною, вы не съумли ни солгать, ни схитрить! Куда же вамъ брать на себя обязательство вчнаго притворства и обмана?.. Нтъ, княжна! Вы, слава Богу, не изъ тхъ женщинъ, которымъ ложь и лицемріе возможны. Желать и стараться достигнуть счастія или хотя бы спокойствія посредствомъ вчнаго притворства, вы можете, сколько хотите, – да и то лишь въ теоріи! Но достигнуть этого – никогда!.. И что-жъ тогда? Адъ или позоръ… Разрушеніе всхъ вашихъ надеждъ, всхъ разсчетовъ на будущее, на достиженіе хотя-бы матерьяльнаго благосостоянія посредствомъ этого самопожертвованія!

Они стояли у самыхъ перилъ.

Положимъ, что вы не захотите развода, скандала; что вы будете имть достаточно гордости, чтобъ заморить себя, терпливо снося свой крестъ. Но вдь онъ тоже человкъ! И вроятно человкъ далеко не совершенный… Что вамъ порукой въ его терпніи?.. Въ его охот сносить положеніе далеко не лестное и не пріятное?.. Врядъ-ли онъ способенъ на такое великодушіе, которое многіе даже назовутъ иначе…

Какая-жъ и кому тогда польза отъ вашего самопожертвованія?..

– Какъ кому? А моему отцу!.. Если-бъ только я могла переломить себя, свыкнуться!.. Онъ былъ бы доволенъ и спокоенъ…

– Да, но свыкнуться вамъ невозможно, а потому… вы меня изумляете! Я понимаю, что батюшка вашъ такъ ослпленъ богатствомъ Звенигородова, желаніемъ, чтобъ его милліоны достались вамъ, что онъ обманываетъ себя пріятной надеждой: стерпится де – слюбится, а перемелется – мука будетъ. Но вдь вы сами-же убждены, что этого быть не можетъ! Вы знаете, какъ ужасно обманулся бы вашъ отецъ и поплатился бы въ васъ за свою слпоту. Зачмъ-же вы его подвергаете такой ошибк? Такому непоправимому преступленію и горю?.. Не ваша-ли обязанность вразумить его, сказавъ ему твердо всю правду?.. Вы не заблуждаетесь, какъ онъ – и на вашей обязанности лежитъ спасти его и себя!

– Да онъ не повритъ мн!.. Онъ знаетъ, что я не люблю, что я презираю этого человка, а между тмъ… Она захлебнулась, сдерживая волненіе.

Подъ вліяніемъ его прямыхъ, рзкихъ рчей, она начинала самой себ представляться такимъ чудовищемъ корысти и нечестности, что ей казалось, что Арданинъ долженъ наврное, въ душ, ее презирать.

– Что же – между тмъ? – спросилъ онъ, напрасно выждавъ продолженія ея словъ. Между тмъ князь продолжаетъ настаивать на своемъ несчастномъ заблужденіи? Вы это хотли сказать, не правда-ли?.. Но, княжна! Вдь онъ это длаетъ, думая, что дочь его такая-жъ безсердечная и пустая женщина, какъ сотни, какъ тысячи другихъ, которымъ только и нужно одно богатсгво!.. Потому что не воздаетъ вамъ должной справедливости, не сознавая, что вы не таковы! Что вы – исключеніе!

Голосъ его звучалъ такъ мягко, такъ горячо, такъ убжденно, когда онъ этими словами опровергалъ ея едва сознанныя опасенія, что вс лучшія силы сердца дрогнули въ ней благодарной радостью и она, сама не успвъ опомниться, протянула ему свою руку и крпко пожала его.

– Спасибо вамъ, Юрій Алексевичъ! – сказала она со слезами, блеснувшими въ поднятыхъ на него большихъ темныхъ глазахъ. Вы цните меня не по заслугамъ, но этимъ вы открыли мн глаза. Спасибо вамъ!.. Я теперь ясно вижу, что должна сдлать. Онъ задержалъ ея руку въ своихъ на минуту и, самъ глубоко волнуясь, спросилъ ее:

– Вы скажете князю всю правду?.. Вы откажете Звенигородову?

– Да. Завтра-же! Мн жаль отца… но пусть будетъ, что будетъ!.. А сознательнаго преступленія я не могу на себя взять.

– Будетъ лучше, чмъ вы думаете. Я убжденъ въ томъ!.. Правда и долгъ честно исполненный – сами въ себ ужъ заключаютъ для честнаго человка счастіе и награду.

– Дай Богъ! – вздохнула Вра.

– Ей стало немножко грустно отъ предсказанія такого, – только такого счастія.