Надежда на прошлое, или Дао постапокалипсиса

Как же нелепа бывает жизнь!

– Бессмыслица, - пробормотал Златорукий, - ради чего?..

Разогнувшись, он вскинул автомат и выстрелил в аэса, почти уже скрывшегося во тьме. Тот, отчаянно мотнув руками, перекувыркнувшись, утонул в густой траве.

– Ради чего? Хочешь как лучше, а получается, что все зря!

Еще один выстрел, и выродок с пробитым черепом рухнул на шалаш.

– Ради чего мы здесь?
– Вир застрелил очередного аэса, кинувшегося на него с топориком.
– Ради чего вы, долбанные твари, держали нас в осаде? Ради Ингодвитраста?
– Выстрел и, кажется, промах, ибо улепетывающего мутанта покрыла спасительная тьма.
– Ради глупых богов?

Кастомайзер вдруг осекся. Он вспомнил, что на совете Ява была объявлена хранителем реликвии. Вир нагнулся к покойнице и нащупал у нее сбоку сумочку, сшитую из кроличьих шкурок. Да, в ней и была чаша с прахом прадеда Юла, которую байкеры так и норовили превратить в сомнительную святыню сомнительного предка, продавшегося баггерам.

– Нет, - тихо произнес Вир, извлекая бронзовую кружку из сумочки, - у нас не будет своего Ингодвитраста... сдохну, но не будет...

Кастомайзер осмотрелся, пытаясь найти взглядом Юла. Он и Неп остались возле костра и дрались с часовыми. Неужели проиграли? Неужели их убили?

Светало. Вдали слышался яростный топот байков. Это кочевники спешили на помощь. А, может, это были хорсаты, ведь у дикарей оставались неразоренными два лагеря и оттуда теперь шла подмога. Горизонт на востоке заметно посветлел. Вир еще раз внимательно осмотрелся, но вместо Юла или Непа напоролся взглядом на широкоплечего, коренастого аэса с круглым деревянным щитом и стальным, острым как клюв кровососущего дема, клевцом. Бигчиф зло и ненавидяще щерился, и короткая шерсть на его плоском лице упрямо топорщилась. Значит, в большом шалаше вождя не оказалось.

Без боевого клича, без рычания, без извержения проклятий, только беззвучно обнажая кривые и толстые пеньки зубов, вождь выродков, задрав клевец, побежал на Вира. Златорукий, уронив бронзовую кружку с прахом, поднял автомат, не спеша прицелился и плавно нажал спуск. Но оружие древних не сработало. Осечка. Сто с лишним лет все-таки большой срок даже для автомата Калашникова. Вир судорожно дернул затвор, но там что-то заклинило. Наверное, патрон перекосило.

Кастомайзер успел поставить корпус автомата под клевец, но удар был такой сильный, что руки стареющего байкера невольно подогнулись, и острое стальное жало, пробив кожаную броню, вошло в плечо на толщину указательного пальца. Вскрикнув скорее от неожиданности, нежели от боли, Вир с силой оттолкнул от себя бигчифа, взял автомат за ствол. Теперь чудо-самострел годился лишь в качестве дубинки.

Оскалившись, вождь ринулся в новую атаку. Боевой молот-клевец обрушился на приклад автомата. Вир отскочил на шаг в бок и назад и саданул что есть мочи противника. Дикарь блокировал удар щитом и тут же размашисто рубанул низом. Левое колено кастомайзера хрустнуло, и адская боль прошла судорогой по всему его телу. Нечленораздельно заорав, Златорукий рухнул как подкошенный. На миг окружающая действительность помутнела, захлебнулась багряной краской. Вир, сделав над собой усилие, вынырнул из кроваво-красного забытья. Над ним исполинской громадой возвышался бигчиф. Победно скалясь, выродок поднял клевец и обрушил его на поверженного номада. Дернувшись, перестав дышать от натуги, кастомайзер оттолкнулся свободной рукой от ноги вождя и покатился по траве. Молот, гулко ухнув, вошел в землю.

Вир, опираясь на автомат, и почему-то, не чувствуя боли, поднялся. Он умудрился сделать это на одной правой здоровой ноге, потому что левая, перебитая в коленном суставе, отказалась повиноваться. Дикарь медленно, чрезвычайно медленно, будто напоказ, любовно погладил рукоять клевца, затем резко выдернул его из земли, и клочья травы разлетелись в стороны. Бигчиф, осклабившись леденяще жуткой улыбкой, пошел в наступление. Невероятно, но одноногий Вир превозмог себя и увернулся от целых трех атак разъяренного врага и даже попытался достать выродка, но приклад автомата отлетел от вовремя подставленного щита, и следом клевец со свистом вошел в левую грудь кастомайзера.

Треск лопнувшей кожаной брони, хруст ломающихся ребер, зловещее торжество в глазах аэса и - забытье. Тягучее. Бордово-черное. Переливающееся всеми оттенками тьмы. Океан, липкий, как мед, и горький, как полынь, давил на Вира, сжимал его, закручивал в тугую пружину, в напряженный, до крайности болезненный комок нервов. Потом послышался чей-то зов, что-то треснуло, навсегда безвозвратно сломалось, и Златорукого вынесло на поверхность реальности.

– Вир!
– услышал он.
– Вир!

Кастомайзер приоткрыл свинцовые веки, увидел встревоженное лицо Юла.

– Вир, не умирай, Вир!

Старый байкер пошевелил непослушными губами, и слабый, угасающий голос - не его голос, а чужой, незнакомый - прошипел:

– Чашу... бери чашу и уходи...

– Вир, я не оставлю тебя...

– Бери чашу, уходи... бери ее... утопи ее в море... иначе все зря...

– Вир!..

Кастомайзер не услышал, что кричал Юл, он вновь провалился в темную муть бессознательного и плавал в ней, точно нерожденный ребенок в утробе матери. Тьма теперь не давила, не была горька и тягуча, она стала безвкусной, пресной, никакой. И лишь легкие колебания мрака говорили о том, что Вир все еще существует. Затем байкер заметил яркую точку и устремился к ней.

Точка феноменально быстро расширилась, превратилась в пространство, озаренное ярким, но не обжигающим, а лишь приятно греющим солнцем, и от края до края тянулась безбрежная степь. Седая, как волосы Вира, из-за цветущего ковыля. Бывший кастомайзер клана Дэнджеров ощутил на себе чужой взгляд и повернулся.

Перед ним стояла Чезета, но только не полненькая пышечка с нарождающимися глубокими морщинами на обветренном лице, а юная, стройная дева. Такой он ее увидел впервые на весеннем байкфесте двадцать с лишним оборотов небесного колеса назад. Или, может, валькирия в образе возлюбленной пришла за ним.

Байкер потянул к ней руки, но степь, солнечное небо, Чезета подернулись бардовой дымкой и над миром раздался голос:

– Вир! Вир, дружище!!! Посмотри на меня! Посмотри!!!

Вир с трудом разлепил веки. На него из предутренней мглы глядел Ури, губы его дрожали, глаза были мокры, а борода свисала беспорядочными, растрепанными и беспомощными клочьями.

– Я знаю, Вир, что это всё, я знаю, - прохрипел Ури, - я провожу тебя к Большой переправе. Вир, дружище, я провожу тебя. Я никогда не говорил тебе, Вир, не говорил, но ты всегда был моим лучшим другом! Братом был мне! И я провожу тебя, Вир, провожу. Хоть так... Хоть что-то для тебя... Ты готов?.. Вир... Вир... слушай... Над тобою тишина, небо полное...

– Не надо, - еле выдавил из себя умирающий байкер, - не надо. Я сам. Без помощи... не тревожь меня... прошу... оставь...

Вир закрыл веки, лицо Ури исчезло, и байкер снова провалился в белую от ковыли, бескрайнюю степь. Желток солнца приятно согревал, и яркое небо дарило спокойствие и радость.

На него взирала юная и прекрасная Чезета. Она лукаво щурилась, подставляя освежающему ветру чуть порозовевшие щеки, и роскошные темно-каштановые волосы мягкими локонами спадали на соблазнительно округлые плечи.