Надежда на прошлое, или Дао постапокалипсиса

Прямоугольные черные окна искореженных зданий, точно разинутые пасти неведомых чудовищ, издавали глухой низкий свист, от которого кожа на спине холодела и сжималась.

– Ростов, - прошептала Хона, вцепившись в запястье напарника, - слышишь, как воет? Это души умерших от безумия. Они истощают живых своим пением.

У парня в горле стоял колючий ком, но, отогнав от себя нездоровый морок усопшего города, он, стараясь, чтобы голос его звучал твердо, произнес:

– Это ветер... всего лишь ветер...

– Ты можешь превратить голоса умерших в ветер?
– спросила Хона.

– С помощью колдовства? Чтобы их пение не ослабляло нас.

– Это ветер, - терпеливо повторил Юл.

– Знаешь, а я ведь боюсь, - тихо проговорила Хона, крепко сжав запястье парня, - я хочу чтобы ты это знал... только ты и больше никто... я иногда боюсь... вот как сейчас...

– Я тоже, - признался младший правнук.

Хона благодарно улыбнулась, и, вдруг, увидев что-то в реке, ткнула пальцем:

– Что это?

Из воды на приличном расстоянии друг от друга высовывались два высоких столба, наклоненные к правому берегу. От оснований и до самых верхушек они были покрыты мутно-зеленой растительностью, свисающей беспорядочными слезящимися паклями.

– Здесь, наверное, был мост, - неуверенно сказал Юл, - такая большая дорога, которую древние строили над реками и морями. Я читал об этом.

– Не может быть, - прошептала пораженная Хона, - чтобы построить дорогу над такой широкой рекой. Это только с помощью колдовства... Хотя... смотри...

Девушка указала вдаль. Там, примерно в двух тысячах шагов от столбов над Пагубью проходил удивительной, невероятной длины самый настоящий мост. Середина его сильно прогнулась, а сам он накренился, будто готовясь вот-вот рухнуть в реку.

– Этот разрушился, а тот еще нет, - сделал вывод Юл, - и нет здесь никакого колдовства. Можешь потрогать их, и с тобой ничего не случится. И силы твои не истощаться, а, наоборот, может даже прибавят тебе храбрости.

Плот проплыл совсем рядом с одним из столбов. Байкерша, потянувшись, коснулась его поверхности и тут же отдернула пальцы. Затем, поколебавшись, вновь дотронулась до покосившейся опоры, захватив немного склизких водорослей. Девушка понюхала их и, сморщив нос, прополоскала руку в воде.

– Мне страшновато было дотрагиваться, - сказала она, - но я это сделала.

Младший правнук лишь неопределенно пожал плечами.

– Честно, мне никогда не было так страшно, даже когда я решила, что тебя зачаровал вердог. Признаться, что тебе страшно, не так страшно, как я раньше думала. Ведь я приплыла сюда не бояться, а преодолеть свой страх. И пусть души умерших от болезни безумия воют, - голос байкерши неожиданно окреп, и она продолжила, - пусть мертвецы восстают из могил и пускай сама адская шлюха Радиация вылезет из Пагуби, я одолею свой страх. Знаешь почему, Юл?

– Нет, - сказал парень, с удивлением взирая на преобразившуюся Хону.

Щеки ее загорелись румянцем, она улыбнулась жутковатой улыбкой только что сошедшего с ума человека или, быть может, внезапно получившего откровение свыше мудреца.

– Потому что древние учили жить вопреки! А еще, знаешь, что говорится в судьбоносных балладах? Там говорится, - девушка резко подскочила, вытянула руки точно крылья и, выпятив грудь, перекрикивая скорбный вой ветра, прокричала:

– Встань, страх преодолей! Встань в полный рост!

– Хона, давай ты успокоишься и сядешь, - предложил Юл, - ты сейчас упадешь в реку.

– И пусть!
– байкерша засмеялась.
– Это ведь так круто, смотреть страху в глаза! Я достану рукой до звезд!!! Я люблю тебя, Юл! Ведь это так здорово сказать, что любишь, тому, кого ты любишь! А небесный Харлей должен знать, что я не боюсь!

Девушка плюхнулась на плот, чуть раскачав его:

– Ты думаешь, я долбанулась?

– Что сделала?
– не понял парень.

– Что у меня с головой не в порядке, - пояснила байкерша, повертев ладонью возле виска.

– Очень похоже, - осторожно сказал Юл.

– Нет, - девушка залилась заразительным смехом, - это я так борюсь со страхом. Я, может, тоже, как ты, колдовать учусь! Я просто, когда дотронулась до столба, вдруг поняла, что колдовство всегда идет изнутри, а не приходит извне... хотя кажется, что наоборот... и если страшно, можно победить страх колдовством, которое выходит из меня самой...

– Это нервное...
– младший правнук с опаской взглянул на напарницу.

– Не знаю, как это у тебя называется, - произнесла Хона, чуть остыв.
– Ты обещал мне желание, помнишь? Когда дощечки из глины в Центре читал?

– Помню, - Юла кольнуло недоброе предчувствие.

Хона указала на северо-запад, где три обглоданные скалы-многоэтажки выделялись на фоне остальных своей высотой и особым хмурым величием.

– Я хочу подняться на какую-нибудь из них.

– Ты ничего умнее придумать не могла?
– спросил парень.

– Это нереально круто, - девушка перешла на громкий шепот, - никто никогда из байкеров не забирался на такие высокие дома предков. Понимаешь, Юл, никто! А мы сделаем это! Вопреки страху!

– Это...
– парень хотел сказать, что это глупо, но запнулся.

– Ты обещал!
– настойчиво и с нажимом произнесла байкерша.
– Ты ведь убеждал меня в Новочек заехать, и мы заехали! А я хочу в Ростов.

– Ты за мной погналась...

– Неважно! Мы ведь заехали!

– Вдруг тут тоже дикари?

– Послушай, уже почти вечер, нам все равно придется где-то остановиться. Потому что ночью по Пагуби опасно плавать. Ночью здесь охотятся угрени, большущие рыбины. Они нападают на все, что плывет: и на других рыб, и на людей, и на скот, и даже на вердогов с леопонами. Мне Вир рассказывал...
– лицо девушки помрачнело.

– Хорошо, - нехотя согласился младший правнук, - если здесь действительно водятся такие твари, то хорошо.

Недалеко от моста возвышался холм, подмытый речными водами. Он полностью зарос тонкостволой крушиной, только-только начинающей покрываться невзрачными бледно-желтыми цветками и уже вовсю распустившейся нежно-фиолетовыми красками бузиной. Листья бузины, продолговатые, цвета запекшейся крови, подрагивали, точно грозили многочисленными пальцами. Кое-где обнажался железобетонный скелет холма, как напоминание о бесславной гибели древних.