Наедине с совестью

– А что мне сердиться на вас, - искоса взглянул подросток на седоусого партизана.
– Не держите меня, я сам пойду.

– Ничего, сынок, потерпи.

Вскоре они подошли к штабу.

Маленький, уютный домик, еще пахнущий свежей сосной, находился на отшибе. У дверей штаба стоял часовой. Он лихо козырнул седоусому запорожцу и вместе с мальчишкой пропустил его в штаб.

Было пасмурно и сыро.

В штабе, возле стола, сидели командир и комиссар партизанского отряда. Командир - в кожаной поношенной куртке и в кожаной фуражке, комиссар - без головного убора, в гимнастерке защитного цвета, на воротнике которой еще до сих пор виднелись отпечатки петлиц, пересеченные полосками шпал. Руководители отряда были заняты и не обратили внимания на вошедших.

– Немцы вывозят скот, - озабоченно говорил комиссар, затягиваясь дымком самосада.
– Разведчики сообщают, что три груженых эшелона уже готовы к отправлению.

– Знаю. Я уже послал людей, - сообщил командир.
– На эшелон по группе. Три засады будет. Одной не удастся пустить эшелон под откос, другая выполнит эту задачу. Люди опытные.

Комиссар затушил окурок.

– Значит, все в порядке. Теперь еще один вопрос. Два месяца тому назад на совхозной усадьбе был уничтожен фашистский склад с боепитанием и снаряжением. Как известно, наводкой самолетов на цель руководили армейские разведчики - Смугляк и Корень. В то же время кто-то шлепнул лужковского полицая Рудя, который выдавал гестаповцам наших партизан. Сейчас фашисты ведут следствие. Они считают, что все это сделано руками лужковцев. В селе проводятся поголовные допросы. Гестаповцы угрожают стереть с лица земли это село. Положение серьезное. На дворе зима.

– За действиями фашистов надо внимательно следить, - задумчиво проговорил командир и обратился к седоусому, который только что привел мальчишку.
– Срочное что-нибудь у тебя?

– Срочного ничего нет, - спокойно ответил Иван Андреевич.
– Мальчишку вот наши дозорные в лесу задержали. Опросить бы его надо, кто он и откуда, как забрел к нам?

Командир посмотрел на босоногого подростка.

– Ну-ну, проходи сюда, земляк, и садись, - приветливо заговорил он, указывая место подростку возле стола.
– Что это у тебя глаза-то такие красные? Плакал? Кто же тебя обидел?

– Никто не обидел, - смело ответил мальчик.
– Напугался я. Иду, а ваш солдат в фашистском мундире налетел на меня. Я думал, это немец, потому и напугался. Надоели они мне.

Командир громко расхохотался.

– Зря ты напугался. Пора уже отличать своих от чужих. Ты, видать, смелый, смышленый. Так, значит, задержали тебя? И куда ты шел?

– К вам шел. С хутора я, Максим Ярошок.

– Ну, если ты пришел, Максим, значит, говори: по какому делу, что тебе от нас нужно?

Тон командира понравился подростку. Совсем осмелев, он заговорил серьезно, как взрослый:

– Горе у меня. Позавчера приехали на машине фашисты, сожгли наш хутор, забрали корову и лошадь, а сестру Палашу на работу в Германию отправляют. Когда ее уводили, она сказала мне: "Иди, Максим, к тете Тасе". Вот я и пришел. Хочу видеть тетю Тасю.

Все молчали. Командир начал закуривать, комиссар сосредоточенно смотрел куда-то в сторону, а Иван Андреевич переминался с ноги на ногу, покашливая. Командир выпустил изо рта густой синеватый дымок, снова взглянул на подростка.

– Да, горе у тебя большое, Максим, - сочувственно проговорил он, наморщив высокий лоб.
– Но нужно крепиться. А вот тетю Тасю я, признаться, не знаю. Она у нас в отряде что ли? Говори-ка толком.

– У вас. Лекарем работает.

– Это он о Тасе Бушко говорит, - вмешался в разговор комиссар, поднимаясь со скамьи.
– Есть у нас такая. Только врачом работает не она, а Никонов Андрей Семенович. Бушко - медсестра. Ты откуда же ее знаешь?

– Она у нас жила, когда из окружения выходила. Ранена была.

– Ах, вот как! Сразу бы так и сказал.
– Комиссар подвел Максима к окну, показал: - Вон, видишь дымок над землянкой? Тетя Тася как раз там и живет. Увидишься с ней, потом к нам заходи, поговорим еще. Хорошо? Проведите его, Иван Андреевич.

И вот они у землянки. Иван Андреевич попрощался с Максимом, посоветовал ему не опускать головы и направился к выходной тропинке. А Максим постоял у дверей, прислушался, потом застегнул воротник рубашки, постучал:

– Можно?

– Заходите, кто там?
– послышался знакомый голос.

Тася сидела у окна, читала книгу. Максим вошел, по-хозяйски оглядел землянку: маленькая койка, покрытая серым одеялом, на подоконнике цветы в консервных банках, на столе тетради и медицинские инструменты. В землянке тепло, чисто, уютно.

– Хорошо у вас, тетя Тася, - вдруг проговорил Максим, отступая от двери.

Тася удивленно воскликнула:

– Максим? Дорогой мой, как ты попал сюда?
– она по-матерински обняла его, поцеловала в лоб, усадила рядом.
– Ну, говори, с какой вестью пришел? Не беда ли какая случилась?

– Палаша приказала идти сюда.

– А где она? Здорова ли?

– Здорова. Только фашисты увели ее, хотят в Германию отправить. А хутор сожгли. Нам, говорят, не нужны привалы партизанские...

Глаза девушки затуманились слезами. Максиму стало жаль ее. Он вытащил из-за пазухи какой-то сверток в черной тряпочке, подал его Тасе.

– Это письмо дяди Миши.

Лицо, Таси повеселело.

– Откуда ты принес его, Максим?

– Дядя Миша у нас жил на хуторе. А когда уходил, сказал, чтобы я сберег это письмо и потом передал вам.

Тася взяла письмо, прочитала.

– А ты хотел бы видеть дядю Мишу?

– А где я его увижу? Он же умер, говорят.

Тася снова обняла Максима.

– Нет, нет Дядя Миша жив и здоров. Теперь он служит в нашем отряде. Вечером ты его увидишь. А кто тебе сказал, что он умер?

– Палаша. От раны, говорит.

– Это Янка от раны умер, товарищ дяди Миши.

– Я его тоже знал, - опустил глаза Максим.
– Они у нас на хуторе вдвоем жили. Дядя Миша учил меня на рации работать, а дядя Янка автоматом владеть. Веселый такой! У него мать в Лужках живет. Палаша ее знает. Старушка уже она.

– Да, да, я знаю. Только ты, Максим, помни: увидишь ее - не говори о смерти Янки. Он просил нас об этом.

– Ладно, - грустно кивнул головой Максим.

– А где вы были, когда фашисты хутор зажгли?
– спросила Тася, вспоминая о Палаше.

– Мы спрятались в лесу.

Они долго разговаривали. Тася накормила Максима, расспросила, как он думает жить дальше. Ничего утешительного не сказал ей Максим. Нет у него ни родителей, ни угла своего. Вечером они вместе побывали в штабе отряда, поговорили с командованием и вернулись оттуда довольные и веселые.

Максим оставался в партизанском отряде.