Накануне
Шрифт:
– На плечо! Шагом - марш!
И, наклонив голову, как пловец, бросающийся вплавь в бурную реку, шагнул в расступившуюся перед стронувшимся солдатским строем толпу. Он шел, не оглядываясь. Сзади, по мосту, по-прежнему молча и грозно, накатывались новые, новые, новые людские волны.
Глава 26
Страшное слово
От моста влево свернули по набережной к Литейному. По Миллионной ближним путем к центру, к Невскому не пройти: перекрестом - штыки и пулеметы. Павловцы и преображенцы обороняют доступ на Дворцовую площадь, к Зимнему, царскому дворцу.
– На Литейный!
У Арсенала, у старых, столетия уже не стрелявших
– Товарищ Василий! Наконец-то!
Пробилась к нему. У постамента стояли с Василием выборгские комитетские и Иван. Лица у всех сумрачные. Иван шепнул Марине, как только она подошла:
– Беда случилась, товарищ Марина. Нынче утром Петроградский комитет арестован. Налетом: человек пятьдесят конной полиции было.
Марина ахнула тихо:
– Как? Опять? Весь?
– Кое-кто уцелел: поторопились охранники, оцепили дом раньше, чем все собрались. Товарищ Василий, видите, жив-здоров, товарищ Черномор... Еще, кажется, кто-то... Я комитетских не всех знаю...
– Вот... горе!..
– прошептала Марина.
– И сегодня... как раз... в такой день...
Василий заметил Марину, поманил рукой. Она подошла.
– Слышали, что... у Куклина на квартире...
– У Куклина?
– вскриком вырвалось у Марины. Она побледнела, Василий кивнул.
– Вот-вот... Я об этом именно и хотел вас спросить. Что за девицу вы вчера присылали к Куклину? Я раньше ее не видал. Она - вашего района?
– Она не в организации, - с трудом шевеля губами, ответила Марина. Это моя подруга по медицинскому институту. Но я за нее как за себя поручиться могу.
– Подруга?
– глаза Василия строго глядели сквозь очки.
– На такие дела, - хотя вы в партии и недавно, а знать были должны, товарищ Марина, по знакомству не посылают. Доверить комитетскую явку совсем постороннему человеку... это ж... Я даже не знаю как и назвать... Вот и получается в итоге: в решительный момент - пять ответственных товарищей из строя. Квартира была абсолютно чиста. И наружным наблюдением охранка ее установить не могла.
– Какое там... наблюдение!
– зло сказал кто-то рядом.
– Шпиков сейчас на улицах днем с огнем не сыскать: им нынче не до наблюдения. Провокация, ясно же!
– Только не Наташа!
– сжала руки Марина.
– Не может быть она! А явка... Я думала, теперь мы все равно вышли уже из подполья, теперь можно... Не нужно уже по-старому... ведь все равно все на виду... И никто не смеет... Товарищ, верно сказал: они все попрятались, охранные... Донести она никак, никак не могла. Я голову отдам... И она здесь, с нами. Мы сейчас же все выясним. Наташа!
Наташа стояла в стороне, у горластой, нелепой, смешной, широченным круглым ртом вверх пятившейся безобидно мортиры. Сегодня она - за Маришей всюду, неотступно, как тень. Она пошла на зов, улыбаясь. Но улыбка сбежала с губ, как только она увидела лица комитетских. Что-то случилось. Молчат все. И у Марины глаза безумные...
– Ты говорила кому-нибудь, что была вчера на Сапсоньевском?
Вопрос был такой неожиданный, что Наташа не сразу ответила. Говорила? Кому? Что такое? В чем дело? Ведь листовка же вышла:
она сама видела. А теперь у Марины губы дрожат, и...Василий окликнул сухо:
– Вы, может быть, все-таки ответите?
– Товарищ Марина! Наши ребята где?.. Отбился, не найду.
Голос веселый, задорный. Все обернулись.
– Никита! Мы уж думали - пропал парень!
Никита, кудрявый, смеялся. Поперек лица, через бровь, через глаз, черный женский платок, перевязка.
– Небось! Разве с нашими пропадешь! В полицию действительно что стащили. Да ребята с Лесснера, соседи, прослышали - распатронили участок. Давно, между прочим, пора было: как заноза, сидел в районе. А вы тут о чем? Чего народ стоит?
Он перевел глаз на Наташу. Наташа помертвела. Как она не узнала его тогда... у аптеки. Правда, все лицо было в крови... Никита присвистнул протяжно.
– А, полицейская милосердная. Опять к нашим подобралась?
Марина вздрогнула всем телом. Комитетские сдвинулись.
– Полицейская?
Никита кивнул.
– Когда меня в участок волокли, я ее видел. С полицией.
Наташа разрыдалась навзрыд. Комитетские переглянулись, сдвинулись тесней. Марина прошептала совсем побелевшими губами:
– Не может... Не может этого быть... Даже случайно!.. Говори! Говори же, Наташа!
По улице прокатился говор и свист. Кто-то крикнул звонко:
– Солдаты идут! Дружинники, в цепь!
– Здесь!
– рванулся Никита. Он вытащил из-под полушубка револьвер и побежал вперед, опрометью, расталкивая стоящих.
Василий отвел глаза от Наташи на комитетских.
– Ну, сейчас в этом деле некогда разбираться. А разбираться придется...
– На завод ее, к нам, с кем-нибудь из наших отправить, - глухо сказал Иван. На Маришу, с минуты той, как Василий сказал о Куклине, он не поднял глаз. И это было до рези сердечной, до несказанности больно.
– Пусть до времени в караульной запрут.
Марина схватила Наташу за руку. Сквозь перчатку Наташа почувствовала холод Маришиных пальцев.
– Нет... не надо!.. Я сама... Я сама ее приведу... ручаюсь... Я знаю, наверное знаю, она ни при чем. Слышите, товарищи, ручаюсь!
Еще раз пристально оглянул Наташу Василий.
– Что ж... Ручайтесь и дальше, - сказал он, слегка поведя плечом. Идемте, товарищи; наши уже двинулись.
Глава 27
Две и одна
День, яркий, посумрачнел. Черными казались знамена. И кругом, по шеренге, товарищи хмуро глядели на всхлипывающую беззвучно Наташу, на бледное Маришино лицо. Словно стенка встала. Не поверить, а - так. Первый раз за все время, а ведь год уже, нет, больше даже, как она в организации, первый раз посмотрели на нее товарищи недобрым глазом. Даже Иван. Точно и на нее легла от Наташи, от подозрения, от страшного слова, черная, смертная тень. "Точно"? Нет. Легла.
Должна была лечь. Если б не с нею, с другим кем-нибудь из товарищей случилось, - и она, наверно, - конечно!
– так же, как Иван, как комитетские... Но не могла же она сказать, не заступиться, когда она наверное знает: не Наташа.
Или - не надо было?
– Марина...
Марина ответила быстрым шепотом, не глядя, не повернув головы:
– Не говори. Не могу. Я знаю, что не ты... Но надо же всем не мне, доказать, что он ошибся, Никита.
Голос, сдавленный, срывом, дошел, заставив Марину еще тесней, до боли, сжать зубы.