Наледь

– Что это натворил Воронов на руднике?

– Понятия не имею, - Катя растерянно пожала плечами.

– Да не притворяйтесь!

– В самом деле, что-нибудь случилось?
– уже тревожась, в свою очередь спрашивала Катя.

– А ну вас!
– разочарованно махнула рукой Целикова.
– Все равно ведь будет известно.

– В самом деле я ничего не знаю, - с досадой уверяла ее Катя.

– Да?
– Целикова огорченно вздохнула и произнесла: - И я ничего не знаю.

– Так в чем же дело?

– Пришел к нам Синельников и потребовал все чертежи по рудничному поселку и сказал еще сердито нашему начальнику: "Я никому не позволю своевольничать". Как будто мы-то и были виноваты. У нас решили, что это Воронов расшевелил их.

Потом по коридору бегала секретарша, хлопали торопливо закрываемые двери, и в кабинет к Лукашину спешили сотрудники их отделов с папками в руках.

Наконец вернулся Зеленин. Вид у него был нарочито торжественный, словно он только что побывал на важном приеме.

– Ну, можете поздравить своего... мила дружка.
– Его тонкие губы привычно кривились в усмешке.

– С чем?
– спросила Катя.

– Он остановил строительство рудничного поселка.

– Как остановил?

– Очень просто. Запретил строить поселок на том месте.

– А разве у него есть такие права?
– Катя еще не понимала, шутит Зеленин или говорит правду.

– Вот именно - права!
– Зеленин сел за стол и, разглядывая свои руки, заговорил: - У некоторых это слово, как хлыст у погонщика, вечно под рукой для устрашения. С этого, между прочим, Синельников и начал. "А по какому праву?" - Зеленин резко откинулся назад и, глядя на Катю исподлобья, сердито отвечал: - А по тому праву, что Воронов инженер и гражданин. В том ущелье, точнее - в ледяном колодце, должны люди жить. А Воронов этого не может допустить. И поступил на свой страх и риск. Конечно, на него семь собак повесят и "за самовольство", и за срыв плана, и за все смертные грехи. Но и мы не лыком шиты.
– Зеленин все более воодушевлялся, и его желчное лицо преобразилось - глаза гневно сверкали, на впалых щеках проступили бурые пятна.

Катя еще не видела его таким возбужденным и теперь все острее понимала, что дело не шутейное затеял Сергей и что быть буре.

Потом Зеленин показал ей свой старый проект строительства рудничного поселка в Солнечном. Потом долго рассказывал, сопоставлял оба варианта старый и новый, синельниковский.

– Ну, как?
– спросил он наконец.

– По-моему, Сергей прав.

Зеленин усмехнулся.

– Это еще ничего не значит. Вот если он выстоит, тогда другое дело.

– Так надо помочь ему!

Зеленин пристально посмотрел на нее и серьезно сказал:

– Да, надо. Кстати, Синельников срочно отозвал Воронова с рудников. Завтра он приедет. Так что будем готовиться.

Они расстались по-дружески.

Воронов приехал с рудников пополудни и, не заходя домой, явился прямо в кабинет Лукашина. Его зеленая куртка была заляпана белесой подсыхающей грязью.

– Эко тебя разукрасило, деятель!
– встретил его Лукашин.

– С самого рассвета добирался, - Воронов потянулся к графину с водой.

– Может, отдохнешь с дороги-то? А вечером поговорим.

– Чего ради откладывать?
– возразил Воронов, выпив одним махом воду из стакана.

– Ну, как знаешь.
– Лукашин нажал кнопку, и немедленно вошла секретарша.
– Неля, позови Синельникова, Дубинина и Зеленина.

– Хорошо, Семен Иванович!
– Неля вышла.

Лукашин усадил Воронова в кожаное кресло, а сам зашагал вокруг стола, заложив руки за спину.

– Признаться, не ожидал я от тебя такого.
– Лукашин, по своему обыкновению, смотрел куда-то в сторону, мимо Воронова.
– Ну что ж, будем решать совместно. Дело-то серьезное.

"Не скоро тебя склонишь к решению", - думал Воронов, оглядывая кабинет начальника. Все здесь было солидно, внушительно: и длинные столы, покрытые зеленым сукном, и массивный из серого мрамора чернильный прибор, изображающий маяк, и над столом морской пейзаж с портальными кранами, подаренный заезжим художником, и мягкая мебель, и бархатные коричневые шторы. Среди всего этого внушительного великолепия сухонькая фигура Лукашина чем-то смахивала на тихого служителя музея. Воронов перевел взгляд на свои болотные запыленные сапоги и вдруг заметил, что каблуки его как раз придавили голову жар-птицы в малиново-синем оперении с огненным венчиком. Он невольно подобрал ноги. "Черт возьми, а уж ковер зачем? Только и ходить по жар-птицам в наших сапожищах".

В кабинет вошли сначала Дубинин с Синельниковым, потом Зеленин, он незаметно подмигнул Воронову. Они уже виделись. Перед тем как зайти к Лукашину, Воронов на минуту заскочил в производственный отдел и на тревожный Катин вопрос: "Ну, что у тебя?" - ответил скороговоркой: "Все будет хорошо..." Ему хотелось увидеть ее, успокоить. Хоть бы руку пожать... Деликатный Зеленин вышел из кабинета, и они обнялись.

– Сережа, милый, я боюсь за тебя...

– Все обойдется, - утешал ее Воронов.

– Рассаживайтесь, - предложил Лукашин, - да к столу поближе. И давайте начинать без лишних слов.

Он удобно уселся на свой высокий жесткий стул; его голубые кроткие глаза привычно отыскали ближнее, справа, окно, а там - в синеющей дымке дальнюю полоску берега и сосредоточенно застыли: со стороны казалось, что он весь ушел в себя, что ему нет никакого дела ни до собравшихся, ни до этих разногласий.
– Будете сообщение делать, Петр Ермолаевич?
– спросил он, не меняя позы.

– Да!
– Синельников встал.
– Собственно, делать подробное сообщение нет смысла. Причина нашего маленького заседания всем известна. Мы имеем дело с совершенно беспрецедентным фактом - начальник участка Воронов самовольно, превысив не только свою власть, но, я бы сказал, власть начальника Управления, приостановил строительство рабочего поселка на рудниках. Это не просто недисциплинированность - здесь срыв плана. Поэтому мы должны крайне серьезно подойти к выяснению мотивов поступка Воронова и, по возможности, принять согласованное решение по этому вопросу.
– Синельников думал, что мягко выраженной объективностью речи он будет выгодно отличаться от неизбежных резкостей Воронова и тем самым даст почувствовать, что это он - Воронов - невозможен в своих выпадах и волей-неволей обходиться с ним надо строго.

Зеленин, разгадав скрытый замысел Синельникова, усмехнулся; Дубинин старательно потер пятерней свои щетинистые волосы, и недоуменное выражение на лице его еще больше усилилось. И только Лукашин оставался совершенно непроницаемым.

Воронов встал, расстегнул планшетку и выложил на стол пачку чертежей.

– Главный инженер обвинил меня в превышении власти, в срыве производственного плана.
– Он тяжело придавил кулаком чертеж и поглядел исподлобья на Синельникова.
– Я ездил на рудники не затем, чтобы показать свою власть. И не задумывался над тем, какой у нее предел, у этой моей власти. И нужно ли задумываться о пределе власти, когда требуется разумное решение?

– То есть, по-вашему, что разумно, то вам и подвластно?
– спросил его Синельников.

– По крайней мере, я не пройду мимо головотяпа, бьющего оконные стекла или уличные фонари, - повысил голос Воронов.
– Пусть на мне нет милицейского мундира, но я схвачу его за руки.

– Ну, с точки зрения милицейского мундира легко установить предел разумного, - насмешливо заметил Синельников.

– Я две недели прожил на руднике не как праздный соглядатай.
– Воронов поднял чертежи.
– Я изучил и эти проекты - старый и новый варианты - и в большой мере ту местность, где должен строиться поселок. Разумеется, все это я делал не с той целью, чтобы показать свою власть.