Наперекор судьбе

Она не ошиблась с поворотом и оказалась на проселочной дороге, по которой тоже шли беженцы, но машин было меньше. Адель даже смогла прибавить скорость. Она залюбовалась красивым пейзажем за окнами и удивилась, что еще способна обращать на это внимание. Но как не восхититься золотистыми пшеничными полями, ярко-красными маками, лугами, где в живописном беспорядке росли деревья? От всего этого веяло покоем.

А вот и деревня. Отлично. Возможно, здесь она сумеет найти кофе и даже чего-нибудь на завтрак. Слава богу, у нее есть деньги.

Въехав в деревню, Адель поняла: на кофе рассчитывать не приходится. На все остальное – тоже. Возле деревенской водоразборной колонки терпеливо стояла длинная очередь с кружками, кувшинами и прочими емкостями, в которые можно набрать воду. Водой распоряжался один из местных жителей, который не просто наливал воду. Воду он продавал: по десять су за стакан и по два франка за бутылку. «Мерзавец!» – подумала Адель. От нее он не получит ни су. И как он смел воспользоваться безвыходным положением беженцев и продавать воду, за которую никогда не брали денег? Он явно заслуживал прихода немцев. Интересно, далеко ли немцы от этих мест? Подумав о них, Адель вздрогнула и поехала дальше.

* * *

Через пару километров она увидела фермерский дом. Вполне обыкновенное крестьянское хозяйство: не слишком большое, стоящее возле дороги. Такие дороги, как эта, были средоточиями французской провинциальной жизни. Быть может, здесь ей повезет больше? Вдруг ей даже разрешат зайти в дом и умыться? Никогда не знаешь, какой прием встретишь…

К двери подошел старик с охотничьим ружьем. Вид у него был испуганный. Наверное, подумал, что немцы пришли. Адель поспешила ему объяснить, что она едет из Парижа, пытаясь увезти двоих своих детей на юг. О том, что она англичанка, Адель умолчала. Неизвестно, как старик это воспримет. Чего доброго, еще сочтет оскорблением своих национальных чувств.

– Мсье, нельзя ли у вас купить чашку кофе? Даже чашечку. И…

Адель шокировала реакция старика. Он вдруг заплакал. По его морщинистым щекам катились слезы. Потрясенная, Адель подошла и обняла его за плечи.

– Мсье, не плачьте. Все будет хорошо. Обещаю вам.

Он вытер глаза и заговорил. Речь у него была настолько гортанной, что Адель едва понимала. Старик говорил, что он совсем один. Его сын ушел в армию, а всего неделю назад у него умерла жена.

– Мадам, это было ужасно. Все это… навалилось разом. – Он замолчал.

– Боже мой, – прошептала Адель.

Какой уж тут кофе? Она жалела, что вообще постучалась в этот дом. И вдруг…

– Что вам надо? – послышалось у нее за спиной.

Голос был женским. Хриплый, враждебный. Адель повернулась и увидела девушку, почти подростка. В руках у нее была старая винтовка.

– Убирайтесь отсюда. Проваливайте.

– Я хотела всего лишь кофе или просто воды. Я могла бы заплатить.

– Я сказала, убирайтесь. Не надо нам ваших денег. На что они нам, когда сюда вот-вот придут немцы? – Девушка угрожающе взмахнула винтовкой. – Убирайтесь!

Адель поехала дальше.

* * *

Им посчастливилось найти ручей, протекавший почти рядом с дорогой. Удивительно, что вокруг не было ни людей, ни машин. Дети успели проснуться и теперь вовсю капризничали. Адель вывела их из машины. Она умыла Нони, затем Лукаса, которому сменила подгузник. Пока она готовила завтрак, дети играли. Адель нарезала последний хлеб, намазала абрикосовым джемом и позвала детей. Им она открыла сок, а себе сварила кофе. Газовую плитку она поставила прямо на капот включенного двигателя, понимая, что нарушает все мыслимые правила. Никогда еще кофе не казался ей таким вкусным. Это был настоящий нектар.

У нее поднялось настроение. Они доберутся до Англии. Обязательно доберутся.

Но Адель решила снова сменить дорогу и найти такую, где есть указатели. Тогда ей не придется волноваться, правильно ли они едут.

* * *

Половину утра Филипп Лелон занимался упаковкой фотографий и придумыванием подписей. Все это нужно отвезти во французскую редакцию «Стайла» и передать курьеру. Его занятия прервал телефонный звонок. Звонил тот неприятный тип, муж приятельницы Седрика. В прошлый раз он разговаривал сквозь зубы. Филиппу хотелось без объяснений повесить трубку, но в голосе звонившего что-то изменилось. Там появился оттенок просьбы и даже мольбы. Слегка вздохнув, Филипп, к своему удивлению, согласился встретиться с Люком Либерманом в парижской редакции «Стайла».

– Но учтите, мсье, я пробуду там не более получаса. Потом уже будет слишком поздно.

Надо же! Сначала беспричинно нагрубить, а теперь просить об одолжении. Но сейчас положение особое. Даже слишком особое. У всех них – общий враг. Нужно сохранять единство, иначе враг станет вдвое сильнее.

* * *

«Слепящее солнце – союзник немцев». Эту поговорку хорошо знали все военные летчики. Слепящее солнце всегда мешало авиаторам, но во время войны оно становилось куда опаснее. Казалось, что незнакомый самолет появляется прямо с его поверхности, и тебе никак не определить, чужой это или свой. Когда ты сам летишь выше, достаточно взглянуть на рисунок крыльев, и уже понимаешь, кто под тобой. А когда самолет вырывается из сверкающих солнечных лучей, у тебя перед глазами пляшут радужные пятна, и ты не знаешь, «мессершмит» идет на тебя или «Штука». Вполне возможно, встречный самолет окажется таким же «спитфайром», как твой. Или «харрикейном».

В начале июня немцы играли с ними в кошки-мышки. Эскадрилью № 3228 посылали патрулировать французское побережье. Цель патрулирования, говоря языком приказа, – «показать, что мы по-прежнему существуем». Все летчики вскоре поняли, насколько нелепа такая демонстрация. Немцы обычно позволяли им долететь до берега и провести патрулирование, а на обратном пути наносили удар. Гибель английских летчиков была совершенно бессмысленной. К счастью, патрулирование свернули, и они начали совершать боевые вылеты…

Кит наслаждался своей уверенностью в воздухе. За эти месяцы она значительно возросла. Он пожинал плоды длительной и тщательной подготовки. Теперь такая подготовка была роскошью. Учеба будущих летчиков длилась уже не месяцы, а недели. Ходили слухи, что скоро это могут быть дни. В воздушных боях чаще всего гибли новички. Почему-то считалось: если сумеешь продержаться первые три недели и не погибнуть, дальше твои шансы выжить будут только возрастать. Мнение это было далеко не бесспорным, но многие цеплялись за него. Все знали и авиационный афоризм, несколько противоречащий упомянутому мнению: «В военной авиации есть старые летчики, есть смелые летчики, но нет ни одного старого смелого летчика». Кит считал себя смелым летчиком. Смелым его делала уверенность. Она же позволяла идти на риск. Киту претила мысль, что когда-нибудь и он будет считаться старым летчиком. Он не хотел даже думать об этом.

Больше всего летчики боялись заживо сгореть в самолете. Случись такое, они надеялись, что их смерть будет быстрой. Но кошмар огненного ада преследовал даже самых смелых.

А самым скверным занятием было ожидание приказа. Ожидание, что зазвонит телефон и эскадрилью поднимут по тревоге. Кит так и не смог к этому привыкнуть, и период ожидания воспринимал как адскую пытку. Теперь его уже почти не выворачивало, но он все равно вздрагивал. Удерживая руки от неуместной жестикуляции, он кусал ногти. И курил, много курил. Они все курили.