Нарисуй узоры болью...

– Она – сильная соперница… Была, - выдохнул Валялкин, словно радуясь чужой смерти.

Таня содрогнулась. Что-то подсказывало ей, что девушка не врала, говоря ей какие-то таинственные слова, а самое главное, поймала себя на мысли о том, что ни в коем случае не следует пересказывать Ивану что-либо, кроме той ситуации с деревом.

Может быть, только прошлое стоит открывать тем, кто никогда не способен увидеть будущее раньше настоящего?

========== Боль девятая. Твой личный третий день ==========

Шурасик в очередной раз провёл ладонью по губам, словно пытаясь избавиться от какого-то странного ощущения – тем не менее, это совершенно не помогло, ему лишь вдруг на мгновение показалось, что мир вокруг растаял или, может быть, просто полыхнул неясным светом истин и страхов, которые могли окружать его каждый день, но только теперь стали воистину заметными.

Парень терпеть не мог “Тибидохс” и всегда боялся, что попадёт сюда – и его страхи, его ночные кошмары стали реальностью.

Он остановился и попытался сосредоточиться на чём-то, что помогло бы отвлечься от грустных мыслей.

Парень провёл ладонью по собственным взъерошенным волосам, после – по лицу, словно пытаясь снять с бледной, практически просвещающейся кожи что-то, похожее на тоненькую паутину.

Ему было дурно, да и шагать по лесу, в котором недавно прошёл дождь, казалось достаточно тяжёлым.

Совсем рядом виднелось некое подобие поля, правда, трава на нём была сухая и давно уже мёртвая. Шурасик опасался, что там вынужден будет умереть от жажды, а тут совсем-совсем рядом тёк какой-то ручеёк, и можно было спокойно передвигаться вперёд. По крайней мере, появлялось что-то похожее на безопасность.

Деревья защищали его, впрочем, не так уж и хорошо, если помнить о той некромагине с разноцветными волосами, но, впрочем, она и стала тем самым последним приятным воспоминанием, которое он то и дело прокручивал в собственной голове.

Шурасик сел прямо на землю, закрывая глаза. Ему хотелось уснуть, но, тем не менее, сделать это было очень опасно, а умирать он не хотел, очень не хотел. Да и вообще, где та обещанная свобода, где то, что можно назвать нормальной, человеческой жизнью?

Он чувствовал себя ужасно разбитым и испуганным просто до ужаса, может быть, в этом и был какой-то смысл сейчас – и мелкие капельки воды, которые стекали по листьям огромных дубов, то и дело капали ему прямо на голову.

Шурасик лёг на влажную траву, скользя по ней ладонями и словно пытаясь что-то ощутить.

Это помогало – складывалось такое впечатление, словно силы перетекают в него, пусть и без особого на то желания.

Юноша шумно выдохнул воздух и едва-едва заметно улыбнулся, пытаясь заставить себя оказаться предельно спокойным и равнодушным, будто бы это вообще кому-либо хоть немного могло помочь.

Может быть, он когда-то доживёт до того дня, что будет действительно счастливым? Может быть, у него получится победить?

Но это вряд ли.

– Чудо, что я вообще выжил, - полушёпотом промолвил он, словно это мог кто-то услышать и взять его под свою защиту.

Люди предпочитали собираться кучками, искать защиту у тех, кого могли назвать своими друзьями, но Шурасик этого очень боялся.

Он был уверен в том, что стоит только попытаться кому-то поверить, как неизвестный человек моментально его убьёт, попросту разорвёт на мелкие кусочки.

Было холодно. Эта серая, болотистого цвета одежда, которую он получил, совершенно не согревала, а ботинки на ногах словно приковывали к земле, мешая нормально идти и вообще жить.

Хотелось есть. Он оглянулся и с удивлением наткнулся взглядом на какой-то куст с ягодами – сначала Шурасик не мог понять, что это такое, а после вспомнил, что однажды покупал ягоды в супермаркете – именно такие.

Там они назывались малиной.

Он, житель холодного, каменного города, никогда не покидавший его границы, ничего не умел и не мог себя защитить так, как следовало, но, кажется, эти ягоды были съедобными – и Шурасик потянулся к одной из них.

Немытые, грязные и, вероятно, с кучей бактерий, они, тем не менее, оказались удивительно вкусными.

Шурасик уже даже престал сдерживаться. Он стоял рядом с кустом на коленях и жадно ел, понимая, что иначе просто не выживет.

Конечно, можно было бы попытаться поймать какого-то зверька, но ведь он не сможет сделать нормальные силки, не сможет того зверька пожарить, он вообще совсем ничего сделать не сможет.

Собственная слабость начинала постепенно раздражать, но он упрямо терпел. Он сам не оставил себе выбора и наделал слишком много глупостей, чтобы сейчас пытаться выбраться из слишком глубокой ямы собственного проигрыша.

Может быть, пора сойти с ума?

Парень оглянулся в поисках ещё каких-то кустов с малиной или, может быть, какими-то другими ягодами, а после с удивлением осознал, что на него кто-то смотрит, смотрит пристально и очень, очень настойчиво.

Сначала Шурасик подумал, что это могла быть та некромагиня – он бы даже хотел, пожалуй, её увидеть, вот только в этом пока что не было смысла. Да и… удивительно – неужели она обездвижила его только ради того глупого поцелуя, а потом просто так, щелчком пальцев, вернула дееспособность.

Глупости какие-то.

Его разум не мог понять это – он настолько привык жить в сплошных микросхемах, что всё прочее казалось глупостью.

Тем не менее, когда Шурасик наконец-то присмотрелся к тому, кто прятался в кустах, он вдруг осознал, что это совсем даже не некромагиня. Парень попятился, стремясь убежать, но незнакомка уже появилась прямо перед ним, преграждая путь и не давая никакой возможности рвануться в сторону.

– Стоять, - её голос был вполне мелодичным, но похожие на змеи пряди волос иногда шипели, словно голодные.

Он узнал её.

Медузия Горгонова, одна из учредительниц того “Тибидохса”, о котором только можно прочесть в пыльных книгах по истории. И пусть изначально его правила не включали в себя ничью смерть, именно она была виновата в том, что тут происходило.

Тем не менее, казалось, совесть женщину совершенно не мучила. Она пристально смотрела на Шурасика и шагала вперёд, забывая о том, что вообще-то виновата в смерти каждого из тех, кто погиб за все игры.

За весь “Тибидохс”.

Она уже занесла руку, стремясь убить его, а Шурасик, пятясь, зацепился за что-то и упал. В её руке блеснул нож, который она практически метнула, стремясь, пожалуй, убить кого-то, а может быть, и его самого – ведь других кандидатов на то не было, - но, тем не менее, ничего не получилось.