Нарисуй узоры болью...

– Послушай, нам надо идти, - выдохнул Иван, вновь хватая её за руку, но девушка дёрнулась и попыталась отодвинуться от него.

Она отползала по земле, покрытой дурацкими цветами, и пыталась как-то спастись от компании людей.

Да и каких людей - того, кого называла собственным женихом столько времени, а теперь боялась, словно сумасшедшая.

Гроттер не обращала внимания на то, что содрала руки в кровь, и что та струйками стекала на землю, оставляя следы.

Теперь они станут привлекательной жертвой что для людей, что для зверей, и Валялкин осознал, что Таня защищаться не сможет. Её надо было как-то встряхнуть, но вряд ли это возможно, особенно в подобной ситуации.

Гроттер словно не понимала, где находится. Она, наконец-то добравшись до костей Попугаевой, схватила её череп и, запрокинув голову, громко рассмеялась, глядя на небеса, которые не спешили отзываться на её слова.

Раскалённый череп обжигал её руки, но Тане казалось, что энергия возвращается к ней, перетекает обратно в её тело.

Она никак не могла остановиться и хватала кость за костью, словно это могло чем-то помочь ей, а после вновь и вновь смотрела на небо, готовясь закричать ещё громче, чем прежде, будто бы это вообще могло чем-то помочь.

Девушка чувствовала себя слабой и несчастной, но это вряд ли сейчас было правдой – она не понимала даже, откуда взялась такая отвратительная мысль, но внезапно решила, что на самом деле это хорошо, что Вера умерла.

Вера и вера.

– Послушай, - Валялкин силком поднял её на ноги и легонько встряхнул, словно пытаясь как-то оживить и заставить девушку хоть как-то реагировать на происходящее. Тем не менее, она никак не отреагировала, просто сжимая кость в руках. – Послушай, эта Вера всё равно не сделала бы ничего хорошего.

– Я знаю.

– Она обманывала людей, - продолжал шептать Иван. – Убеждала их в том, что могла что-то сделать!

– Я знаю.

Таня кивала, словно какая-то игрушка, старая-старая, та, которой она игралась в раннем детстве.

Детстве, в котором она была счастлива и никогда не думала совершенно ни о чём плохом, когда у неё было счастье.

– Я убила её. – прошептала Гроттер. – Я боюсь, что однажды могу просто так взять и убить тебя тоже.

– Ты этого не сделаешь.

Валялкин говорил невероятно уверенно, но Таня, глядя на него, чувствовала, что Иван совершенно не считает, что на самом деле всё у них будет хорошо.

Да и вообще, Таня уже успела понять, что на самом деле тот опасался её и смотрел на неё как-то слишком внимательно, чрезмерно пристально, что всё это не привело бы ни к какому добру.

– Знаешь, мне кажется, нам лучше всё-таки разойтись на время, - сообщила вдруг Гроттер. – Так будет лучше.

– Прекрати! – воскликнул Валялкин, порывисто обнимая её и притягивая к себе. – Поверь, всё будет хорошо и без расставания. Я ведь люблю тебя, Таня, больше жизни люблю!

– Не верю.

Гроттер смотрела на него своими огромными зелёными глазами и словно пыталась что-то ещё сообщить, но после отрицательно мотнула головой и отвернулась в противоположную сторону.

Казалось, она окончательно потеряла интерес к разговору и теперь не могла сделать совершенно ничего.

Только пила воду, которую он принёс, и сжимала в руке череп.

========== Боль двенадцатая. Теория приказов ==========

Чума сделала ещё несколько шагов и буквально свалилась на землю, почувствовав невероятную боль.

Она мучала её.

Грызла.

Каждый день это случалось – отвратительные приступы, фантомные боли, ведь настоящего тела у неё никогда не было.

Хотя, почему же никогда? Несколько сотен лет назад она была красивой, молодой девушкой, которая могла бы ещё жить и жить, если бы её не выбрали в качестве участницы “Тибидохса”.

Тогда это казалось стране развлечением, счастьем для всех окружающих и тем, что могло бы немного развеселить некоторых людей.

Ставили ставки, которые не радовали совершенно никого собственными размерами – это ведь было так скучно.

И игры.

Опасность, конечно, была, но Медузия и Сарданапал говорили, что она ничтожна. За последние пятнадцать лет – а это были те игры, которые помнила Чума с детства, - никто не умер, и когда её выбрали, она могла только радоваться возможности заработать деньги и достигнуть цели.

Но всё рухнуло, рухнуло так быстро, так поспешно… Она даже не надеялась на то, что выживет…

А обрела могущество.

Женщина махнула тем, что люди называли её руками, перед зеркалом, наблюдая за тем, как оно резко помутнело, и усмехнулась.

Да, конечно.

Рыжеволосая девчонка с огромными зелёными глазами – кажется, такие же были и у Чумы, вот только она не помнила, потому что вот уж сколько лет любовалась в зеркале на пустые глазницы.

Рядом с нею был какой-то светловолосый мальчишка – Простак, да и только. Чума вспоминала собственное прошлое – точно такое же, как и у этой, только немного более счастливое, наверное.

Очень счастливое.

Прошлое, которое в одно мгновение разрушил Тибидохс проклятой смертью, что её хочется остановить.

Пришло время мести – и столько главных фигур собралось здесь, в одном месте, стольких ещё предстоит переиграть.

…Чума сделала несколько шагов и не рухнула на пол только потому, что это тело было ненастоящим.

Она так боялась пламени, ещё с самого детства видела его на каждом углу, и это всё-таки случилось с нею давно. Но она выжила, выжила, несмотря на чёртово пророчество и отрубленные руки, которые оттянуло, кажется, каким-то механизмом, оторвало от её тела.

Она не могла даже шевелиться тогда, ничего не могла сделать, просто хрипло дышала и кричала от боли.

Скорее бы победить.

Отмахнувшись от зеркала, которое вновь перестало показывать то, что она желала увидеть, Чума остановилась напротив стола с характеристиками. Там было столько всего, столько интересного…

Она взяла в руки какую-то бумагу, присматриваясь к ней, а после вдруг швырнула все папки на пол.

Те разлетелись вихрем бумаг, и один из листов попал прямо в руки Чуме, замирая, словно не желая падать.

Она пробежалась взглядом по строкам и рассмеялась – да, тот самый молодой некромаг, который выступал смотрителем на играх уже третий год.

Срок его работы на “Тибидохсе” уже заканчивался, контракт подходил к своему логическому завершению.

Чуме достаточно трудно было отыскать настолько хороших смотрителей, Глебом она была поразительно довольна, равно как и его двумя сёстрами по дару, и трудно будет отыскать кого-то нового.

Она осклабилась, прекрасно зная, что нормально улыбаться не способна, и сжала бумагу в руке, точнее, попыталась.