Нарисую себе счастье

В столовой я неожиданно обнаружила Данила Озерова. Он с аппетитом уплетал кашу с ягодами в компании матушки и Ильяна.

— Данил, а вы тут какими судьбами?

— Нас известили о вашей беде. Приехал ночью узнать, не нужна ли помощь.

— Очень нужна, тут раненые!

— Я видел. Сделал все, что смог.

— Вы настоящий друг, Данил!

Сегодня я была столь счастлива, что могла расцеловать весь мир. И целитель это заметил.

— Прекрасно выглядите, Мари. Вся цветете.

— Благодарю. Это потому, что Казимир — очень заботливый супруг.

Я и вправду считала, что мне очень повезло с мужем. Если бы не его болезнь, мы могли бы быть еще счастливее.

— У вас хватит сил его осмотреть? Мне кажется, Миру чуточку лучше.

— Разумеется, я на него погляжу, — кивнул Данил. — Я останусь у вас в гостях на пару дней, так будет лучше всего. Не стесняйтесь обращаться ко мне с любым недомоганием.

Я кивнула, твердо зная, что сама лучше доверюсь Марку Пиляеву, чем княжичу Озерову. С Марком как-то проще.

Данил подтвердил слова Марка: Казимир и в самом деле был в полном порядке. Дырка в сердце никуда не делась, но какой-то серьезной угрозы жизни пока не было. Даже не смотря на то, что Долохову пришлось вчера серьезно поволноваться. Сам же Казимир ворчал, хватался за несуществующую бороду и грозно хмурил брови, а потом глядел так пристально, что меня в жар бросало. Интересно, то, что было утром… ему понравилось? Захочет ли он повторить?

Мои щеки вспыхивали от каждого его слова и взгляда. Я не могла не вспоминать о случившемся. Решила спрятаться в кабинете — нужно было дорисовать эскизы. А у супруга своих дел немало, не стоит мешать.

Вечером я была поцелована в лоб и уложена спать без всяких намеков, наутро проснулась одна в постели. Потом Мир уехал вместе с Данилом на несколько дней — хоронить погибших и договариваться о выплатах пенсий вдовам. Я осталась одна.

Вот же странный человек, разве правильно это — сбегать от молодой жены так трусливо? Что я сделала не так? Неужто не нравлюсь? Или, может, он уже жалеет о содеяном? Если ему лучше, если призрак смерти больше не стоит за спиной, ему жена и не нужна, во всяком случае, такая как я?

Все эти раздумья не прибавляли мне бодрости. Целыми днями марая бумагу в кабинете, я сделалась слаба и печальна. Матушка выгоняла меня на прогулки, заставляла обедать и ужинать, хоть и не хотелось. Приходилось слушаться.

Сама она расцвела и похорошела. Пиляев прислал ей очки, матушке они подошли распрекрасно. Теперь она порхала по дому с улыбкой, с удовольствием помогала на кухне Устине и даже снова взялась за вышивку. Мне никак не хотелось ее расстраивать, и я молчала и о головокружениях, и о бессоннице.

Вернувшийся Казимир застал меня в гончарной мастерской. Я разрисовывала чашки — и, признаться, получалось у меня весьма недурственно. Тонкие линии ложились легко и свободно, яркие краски радовали глаз и даже вензеля выходили на заглядение ровными.

— Мари, я привез тебе подарков, — сразу же сообщил супруг. — Был в Большеграде, попросил Ольгу сходить вместе со мной в пару лавок. Посмотри потом, хорошо?

— Да, конечно, — фальшиво улыбнулась я, снова ощущая себя заброшенной. — Посмотрю непременно.

— Рисунок очень хорош. Я привезу чашки, сделаешь весь сервиз?

— Разумеется, мы же об этом и договаривались.

— Ты сердишься, что я задержался? — проявил завидную проницательность мужчина. — Так уж вышло, моя золотая. Дел много было. Но теперь я только твой. Может быть, ты желаешь чего-то?

Я, конечно, желала, только вслух произнести все равно бы не посмела, и оттого напомнила довольно робко:

— Ты меня обещал научить на гончарном кругу лепить. Можно?

— Да хоть сейчас. Погоди только, переоденусь в старое.

И он в самом деле очень быстро вернулся. Надо же, я и не знала, что у Мира имеется подобная одежда: широкие портки с заплатами да ветхая линялая рубаха с рваным рукавом. Впрочем, рукава он закатал.

Покрутил круглый столик, достал из ящика ком глины, полил его водой. Помял в руках, потом кинул с силой на столик и велел:

— Садись вот сюда.

Я села.

— Снизу педальку видишь? Нажимай ногой.

Я заглянула под столик, узрела там несколько колес и кожаную веревку. Неуверенно качнула резную деревянную педаль ногой, обрадовавшись, что столик закрутился. Казимир принес табурет, сел сзади меня, прижимаясь со спины и обхватывая меня бедрами, заурчал на ухо:

— Крути. Руки вот сюда положи.

И накрыл мои задрожавшие пальцы своими крепкими ладонями.

Горячее дыхание щекотало шею, спиной я будто бы ощущала биение сердца Казимира. Его колени плотно обхватили мои бедра, вызывая неприличные мысли и желания. А под пальцами рождалось чудо! Бесформенный комок вытягивался, утончался, менялся. Совсем как я — рядом с Миром. Из обычной серой глины формировался кувшин. Казимир творил — и я почти в этом не участвовала. Я была лишь инструментом в его руках. Он управлял моими пальцами с такой легкостью!

— А дальше сама, — убрал вдруг руки.

— Я… не справлюсь.

— Я рядом.

Глина была податлива, откликаясь даже на самое легкое прикосновение. Прикусив кончик языка, я старательно лепила тонкое горлышко сосуда… Ровно до тех пор, пока мою шею не обожгло быстрое прикосновение губ. Вздрогнув всем телом, я успела убрать перепачканные глиной пальцы.

— Продолжай, у тебя отлично получается.

Несмело вернула ладони туда, на гончарный столик, за что была вознаграждена прикушенным ушком. Мужские ладони вдруг легли мне на грудь. Сразу и обе.

— Платье мне испачкаешь! — возмутилась я.

— Не-а. Я же маг. Уже очистил руки.

Опустила глаза, убеждаясь в истинности его слов. Одна совершенно чистая рука осталась на груди. Вторая поползла по бедру, собирая в складки тонкую шерсть юбки. Глиняный сосуд окончательно сломался под моими пальцами, но я почти не заметила этого. Куда больше меня интересовало, как далеко Мир готов зайти.

Я откинула затылок ему на плечо, прикрывая глаза и раздвигая колени. Моя покорность была немедленно вознаграждена тяжелым длинным вздохом. Пуговички на платье расстегнулись будто бы сами собой.