Нас возвышающий обман
Шрифт:
Загрохотала железная нога.
– Какого дементора?! Это пахнет тем, чем я думаю? Мэг, тролль задери, что еще за…
– Добрый вечер, мистер Грюм.
– О! Утопи меня кельпи! Селена!
– Аластор, мы как раз…
– Что, у твоего зельевара не стоит?
– Аластор!
Худенькие пальцы легли на рукав – Грозный Глаз внезапно умолк.
– Простите, мистер Грюм, мне уже пора возвращаться.
– Я провожу!
– Не забудь про нижний замок.
– Да.
– И про щеколду!
– Да.
Худенькие пальцы сжали руку.
– Извини нас за это…
– Ну перестань!
– Да, Селена! Зелье без вкуса и запаха, так что…
– Спасибо, Мэгги.
*
Со звоном отлетела в сторону допитая чашка.
– Ты рехнулась?! Ты на самом деле думаешь, что я...
– Что тебя смущает?
– А тебя, видно, не смущает вообще ничего!
– Ты – мой муж!
– Я пошел на это ради Лили. Ты прекрасно знаешь, что твоя дочь – козырь в рукаве, ради нее я сделаю все.
– Тогда надо идти до конца! Иначе Люциус попытается убить тебя!
– Кто только не пытался убить меня за все эти годы. Пусть становится в очередь – переживу! К тому же ты крайне неразборчива в своих связях... Легла под него, теперь стремишься под меня!
Звук пощечины заставил замолчать обоих. Глаза следят за ее рукой – так и не опустила, смотрит на красное пятно на его щеке.
– Какой же ты мерзавец, Северус! Ты что думаешь, что твоя постель – предел моих мечтаний?! Я – леди Блэк, а вот кто ты?
– Хочешь сказать, что я должен растаять от возможности переспать с леди? Да и леди ли ты? Ты же у нас миссис Снейп. Хотя под лордов ты ложишься охотнее!
– Хватит! – За окном удар грома. – Дамблдор...
– А-а! Наш директор-доброхот придумал все это! Кто же иначе спасет душу бедняжки Малфоя? Кстати, за чью он печется больше – за отца или за сына?
*
В комнате душно: голова тяжелая, а не заснуть. Распахнул окно – свежести бы глоток. Небо зарят молнии, глухо громыхнуло, прокатилось по всему небу.
– Не надо меня пугать! Пуганный...
В ответ новый раскат. Тяжелые капли по одной срывались в нагретую за день пыль дороги. Никто не метет... С реки тянуло стоялой водой. И туман взмахивал крыльями призрачной птицы. Поднимался с реки, разливаясь молочным потоком. Сквозь него дождь шуршал, все ближе и настойчивее.
Чуть отдышался, упал на кровать, закрыл глаза. Капли падают вниз, будто сердце стучит. Не видит, а за окном туман узким языком к окну, подоконник лижет, вплывает в комнату. Путает, клубит сознание, туманит разум.
Пугать? И не собиралась... Только путать...
И сон не мил, и свет не бел. Только маленькая прохладная ладонь по пылающему лбу, по спутанным волосам. Никогда ее ни с кем не перепутает, из миллионов узнает. Но глаза открыть страшно! Наяву-то лишь черный провал окна, дождь и туман.
Вдыхай меня...
Пальчики по щекам скользнули. Вниз, к губам. Поцеловал каждый – наслаждение! Пытка... Веки дрогнули. Не утерпел, распахнул глаза. Оцепенел.
– Лили...
Хрипло, словно в горле песок. Воды не пил неделю, не меньше! Наклонилась – губы крыльями бабочек, мысли путаются. Она утоляет его жажду, хотя нет. Каждое движение, прикосновение тревожат все сильнее, распаляют. Еле слышно выдохнула:
– Да...
До боли схватил ее за плечи. Впервые пожалел, что у него нет магического глаза,
как у Грюма. В лицо вглядывался, даже глаза заслезились. А она лишь нежно улыбалась, не шевелилась – изумрудная глубина – он пропал! Волосы по плечам волнами, нет, облаками рыжими – край неба на закате. Платье белое, длинное. Невеста... Тонкое, даже кажется, видно, как сердце бьется. Шнуровка на груди. Внутри горит все сильнее, распирает до боли.Прохладные ладони легли поверх его рук – маленькие, но настойчивые. Сам не заметил, неловкие пальцы путаются в лентах, узел сам спешит развязаться – крест на крест. Распадается платье, выпуская белые плечи из плена. Лента выскальзывает из петель. И дальше... Под платьем нет ничего. Безумие! Сладость! Только ее нежная шелковая кожа.
– Лили...
– Да...
Туман клубится вокруг кровати. Шум дождя заглушает все мысли. Возвращает его руки себе на грудь. Так хочется сжать, но руки зельевара такие грубые – смутился. Она же быстро-быстро расстегивает рубашку, пальцы умелые, уже не прохладные, наоборот, горячие такие. Обжигают.
Вдыхай меня...
– Лили...
– Ш-ш-ш... Ничего не говори...
И снова то ли жажду утоляет, то ли распаляет... А дождь мысли заглушает. И два тела навстречу друг другу. Так давно ждал! Все ей позволяет, все. Как она хочет, увлекая его на дно безумия. Неясно лишь, отчего она вздрагивает – наслаждение или холод? Кожа мурашками пошла... Только взгляд от изумрудной зелени глаз не отвести. Туман на разгоряченной коже капельками оседает, сияет серебром.
Вдыхай меня...
– Лили... – почти простонал. Так сладко! Вынести невозможно. По коже мурашки. – Тебе холодно?
– Тише...
Туман уже и на простынях, и на подушке. Только глаза сияют. Взмах рукой – окно захлопнул, чтобы сырость прогнать, и дождь, и туман. Чтобы только жар двух тел, стук двух сердец. Глаза в глаза. Туман тает, редеет, стоны его выпивают. И невыносимо уже! И душа улетает...
Вдруг замер. Волна ужаса – оцепенел.
– Селена?!
Рывком сбросил с себя, скатился на пол по мятым простыням. Как был, голый, отскочил к окну, распахнул, жадно глотая ртом воздух.
– Мать твою! Какого лешего ты?!
Туман отступал к реке. Узкие ручейки отступали прочь от дома, собираясь в клубок. Дождь так же стучал по уже покрывшейся лужами дороге. Хоть пыли не видно, съедена ливнем.
– Ты решил бросить мне вызов? Но в нашем браке решаешь не ты! Я-то не хотела давать тебе зелье, ты добровольно пил. Я лишь хотела сделать все для тебя более... приятным.
– Приятным? – В полумраке его кожа казалась серой, лягушачьей – влага от тумана все еще лежала на ней блестящей пленкой. Селену передернуло. – Приятнее было бы снять шлюху! Она, по крайней мере, рылась бы у меня в кошельке, а не в голове.
– Вероятно, ты прав, в кошельке твоем она бы точно рылась. Надо же как-то компенсировать неудобство от пребывания с тобой!
Повернулся к ней. Селена успела натянуть на плечи белое платье, стягивая на груди руками. Лента исчезла где-то под кроватью. Скривился.
– Чтоб я этого больше на тебе не видел! – Подошел, рванул с плеч. – Меня тошнит от одного его вида.
– Какой у тебя слабый желудок, оказывается! – Взгляд скользнул ниже. – И не только желудок!
Щеку обожгло огнем.