Наша светлость

– Простите, но я ничего подобного не приказывал...

На чистосердечное признание рассчитывать не следовало. Кормаку не идет выражение растерянности, и в раскаяние, мастерски исполненное, не верю.

– Мои люди проявили излишнее рвение. Я немедленно их уберу.

Я подала Сержанту платок, пользы мало, но разбитый нос лучше платком затыкать, чем рукавом. И красавец. Определенно. Часика через два и вовсе глаз не отвести будет.

– Не стоит. Думаю, дважды они не ошибутся.

И вот как это понимать? Этакая любезность и вдруг отказываться...

...Кайя! Объясняй!

...Кормак спровоцировал конфликт, надеясь, что я воспользуюсь предлогом и потребую убрать охрану. Он полагает, что планируется побег.

Наверное, я глупая, но зачем Кормаку помогать? Ему бы наоборот, усложнить задачу, а не облегчать ее. Дурно пахнет этакая любезность.

...если есть побег, есть те, кто его готовил. Поимка с поличным. Второй суд. Или как вариант, он не готов идти до конца. Кормак учитывает последствия своих поступков. И если я не поддался на шантаж, то остается сменить тактику. Позволив Тиссе сбежать, он поставит меня в зависимое положение. И еще. Если Тисса вдруг исчезнет во время побега...

Кормак получит удобного заложника. И рычаг давления на моего супруга.

Безумие.

Но в этом безумии у меня своя роль. Постараюсь отыграть ее так, чтобы стыдно не было.

Надо сказать, что привычное средство не помогло. Нет, определенное прояснение в голове наступило. И противно ноющая челюсть - все-таки есть в прочных костях некоторое преимущество - отвлекала от голоса совести, но не настолько, чтобы он вовсе исчез.

Да и проблема оставалась нерешенной.

Сержант ненавидел нерешенные проблемы, поскольку в перспективе они имели обыкновение разрастаться до невероятных размеров. И во избежание подобного, нельзя было откладывать разговор.

Леди Элизабет визиту не обрадовалась, но не настолько, чтобы с ходу указать на дверь. Эта женщина на свою беду была слишком хорошо воспитана. И даже если удивилась тому, как Сержант выглядит - а несмотря на все усилия, выглядел он не слишком подобающим для бесед с утонченными дамами образом - то виду не подала.

– Боюсь, Меррон не сможет вас принять, - сказала она и подбородок вздернула, всем своим видом показывая, что ни за что не выдаст племянницу.

– Ее здесь нет?

Тетушка поджала губы. Значит, угадал.

Оставалось надеяться, что эта упрямица пошла не туда, где ее угостили травкой или хотя бы дважды подумает, прежде чем снова пробовать.

И зачем было с нею связываться?

– Хорошо, - не дождавшись приглашения, Сержант присел и с немалым наслаждением откинулся на спинку дивана. Мягкий. Розовый. И пахнет ванилью... женщины обладали талантом изменять окружающее пространство таким образом, что Сержанту становилось в нем неуютно.
– Я хотел поговорить именно с вами.

Леди Элизабет слегка побледнела.

Руки сцеплены в замок. Взгляд настороженный. И растерянный.

А ведь она нервничает куда сильнее, чем Сержант предполагал. Боится? Чего? Но всяко страх перед этим чем-то заставляет ее разговаривать. И это уже хорошо. Сержант надеялся, что его хотя бы выслушают. Если поймут - и вовсе замечательно.

Обычно женщины как-то неправильно его понимали. С ними было сложно. Они говорили одно, делали другое, а виноватым почему-то всегда оказывался Сержант.

Женщины норовили заполнить окружающее пространство - запахами ли, звуками, бессмысленными, но крайне хрупкими, вещами, вроде этих фарфоровых кошечек, что выстроились на столике. Кошечки не спускали с Сержанта нарисованных глаз, и смотрели как-то не по-доброму.

Подозревали, что обивку дивана кровью испачкает?

Вроде уже не кровит... и чужой быть не должно - специально переоделся.

Но кошечки не верили.

Ждали. И молчание становилось неприличным.

– Прежде всего, должен кое-что прояснить. Я не имел намерения навредить Меррон. Полагаю, вследствие некоторых... наследственных особенностей я в принципе не способен причинить ей вред.

Глаза у кошечек узкие, как у Меррон, только цвет другой.

– Вы... ее...

– Отшлепал. Как ребенка. В тот момент я не видел иного способа. Слушать меня она бы не стала. Вас - тем более. Она привыкла к тому, что вы позволяете ей все или почти все.

Подбородок поднялся еще чуть выше. Леди Элизабет готова к обвинениям.

А кошечки неодобрительно щурятся. Вот какой в них смысл? Пыль собирать?

– Полагаю, вам кажется, что вы ее защищаете. И вряд ли вы скажете, где она сейчас.

Робкий кивок.

– Я не буду настаивать. Вы знаете, что такое хишемская травка?

Знает. И впервые вежливо-отрешенная маска дает трещину.

– Меррон не могла...
– в голосе удивление, недоверие и все-таки сомнение.

Леди Элизабет сама не знает, как далеко способна зайти ее племянница.

– Сомневаюсь, чтобы она была в курсе, что именно курит. Но там, где она проводит время...

...и тетушка прекрасно знает, где именно. Сержант тоже выяснит. К вечеру. У этой семьи не так много знакомых, а станет еще меньше.

– ...принято курить. И не табак. На табак я бы глаза закрыл. Мне интересно, насколько случайной была эта сигарета.

Сержант потрогал языком щеку. Зубы на месте. Кости целы. А мышцы к завтрашнему отойдут. Но привычки определенно пора менять. В его возрасте безумства столь же непростительны, как и глупость.

– Это... это просто салон... литературный, - леди Элизабет выдохнула с какой-то непонятной обреченностью.
– Я еще удивилась, что Меррон понравилось. Она обычно избегает... а я заставила пойти и она... она сказала, что там все иначе.

А тетушка постеснялась задавать неуместные вопросы. Ей было в радость, что у дорогой племянницы появилось увлечение, приличное для молодой леди.

Что плохого в литературном салоне?

– И вы не спрашивали, какие книги они там читают?