Нашествие нежити
Шрифт:
— Конечно. Еще до того, как они спустились. Мой помощник должен был передать их вашим людям.
— Отлично. Возможно, теперь мы получим кое-какие ответы.
— Вы уж постарайтесь. А что касается Вишневски, то он, конечно, по-настоящему опасен. Сначала Штрауда пытался убить, теперь вот меня. Похоже, ему все время мерещится что-то…
— Да, я обратила внимание. Типичное бредовое состояние.
— Как только вы закончите с вашими анализами, мы переведем его в специально оборудованный номер в «Бельвю». Я позабочусь, чтобы все было в лучшем виде.
— Хорошо… если так нужно. И большое спасибо за образцы.
— Ну,
— Да, я застала по телевизору кусочек вашей… беседы с Гордоном.
— И не говорите! Мэр Лими еще задаст мне за это.
— Ну, ладно. Еще раз спасибо, пора приниматься за дело.
Кендра тут же распорядилась отвезти Штрауда и Леонарда в изолятор и подключить аппаратуру. Натан смотрел вслед удалявшейся по коридору доктору Клайн и думал о том, сколько же в этой темноволосой женщине твердости, выдержки и красоты. Она тем временем продолжала энергично командовать:
— Времени в обрез! Немедленно в изолятор! И помните о мерах предосторожности, ребята! Давайте, давайте!
У Натана накопилась тысяча вопросов к безмолвным Штрауду и Леонарду и еще тысяча вопросов к бушующему Вишневски… ни на один из которых, как он предполагал, ответа не будет.
Комиссар повернулся и решительно вышел из больницы. Усевшись в ожидающий его лимузин, налил себе и залпом проглотил хорошую порцию неразбавленного виски. Взял телефонную трубку и набрал служебный номер мэра. В этот самый момент, как всегда некстати, объявился Перкинс, и Натан шуганул своего помощника грубоватым окриком:
— Оставайтесь там, Лойд. У меня секретный разговор.
Этот удар он должен был принять на себя один, без посторонних ушей.
— Думаю, наши новости вам известны? — спросил он мэра Билла Лими.
Лими, хитрый ирландец и прирожденный политикан до мозга костей, был, как обычно, сдержан и уклончив.
— Что говорят врачи из эпидемиологического центра? Нашли что-нибудь?
— Они делают все, что могут, Билл.
— Должен сказать, Джим, что, с моей точки зрения, ты и твои друзья археологи выглядели сегодня малость глуповато и очень смешно.
— Вот спасибо так спасибо, Билл. До самой смерти не забуду.
— Зачем ты затеял свару с Гордоном, да еще перед телекамерой, Джимми? Такие вещи никогда еще никому не помогали.
— Мэр… Билл, Вишневски обезумел, Леонард и Эйб Штрауд в коме. Что будет твориться в городе, если Гордон усугубит ситуацию?
— Гордон пользуется сильным влиянием в этом городе, Джимми. Я тебя не раз предупреждал.
— Настолько сильным, мистер мэр, чтобы удалить меня с поля?
— Какого черта, Джим, мы здесь не в футбол играем.
— Да, сэр. Скорее в «Монополию», я угадал… сэр? Мэр долго молчал.
— Нам придется разрешить людям Гордона возобновить работу. Речь идет о множестве рабочих мест, Джимми.
— Если оставить все как есть, Билл, на каждого рабочего Гордона придется по такому бедолаге, как Штрауд и Леонард, которые будут в отключке прикованы к больничной койке.
— Ну, не надо, Джим, пожалуйста. Ты же сам знаешь, что человек в коме не может голосовать.
— Хотя если найти способ доставить его к избирательной урне…
Мэр добродушно рассмеялся.
— Ну, ладно, Джим. Давай приезжай ко мне. Гордон явится с минуты на минуту, и я собрал муниципальный совет на экстренное заседание,
куда пригласил и всех своих консультантов. Попробуем как-нибудь уладить это дело.— Ах, ну да, конечно… уладить.
— А вот этого не надо, Джим. Мне Гордон нравится не больше, чем тебе, поверь мне. Но только, Джим, ты и сам знаешь, как проигрывают выборы из-за самых обычных пустяков, вроде опозданий поездов или плохой погоды, как будто мы ею можем управлять… И эта… эта эпидемия лишь еще одна такая же не зависящая от нас неожиданность…
— Да, ведь в этом же году предстоят выборы, что может быть важнее!
— Если меня скинут, Джим, то и тебе не удержаться. Так что избавь меня, пожалуйста, от высокопарной чепухи.
— Да, сэр.
— И захвати с собой Перкинса.
Едва сдерживая себя, Джеймс Натан некоторое время молчал, до боли стиснув зубы, потом ровным бесстрастным голосом произнес:
— Мы сию же минуту выезжаем, ваша честь.
— Вот и молодец, Джим… Пока.
Глава 5
Абрахам Штрауд очнулся от нестерпимой боли в затекшей шее и спине и прислушался к тихому жужжанию электрокардиографа. Они с аппаратом находились в больничном изоляторе, где в два ряда по тринадцать коек лежало двадцать шесть неподвижных тел.
Штрауд присмотрелся к соседу справа. Застывший и бледный, он напоминал труп. На мгновение Штрауду показалось, что он попал в морг, но ровный гул электрокардиографов, тут и там установленных у коек зомби, успокоил его. Слева от себя Штрауд вдруг узнал профиль человека, которого видел в Египте в хрустальном черепе. Саймон Альберт Вайцель. От неожиданности Штрауд даже сел в койке, обнаружив при этом, что весь опутан проводами и трубками, соединяющими его с хитроумными приборами и капельницами. Пластиковые мешки на последних напоминали нависших над ним с обеих сторон невиданных летучих мышей.
В полной растерянности Штрауд пытался собраться с мыслями, гадая, что привело его сюда к полумертвым жертвам этого… этой штуки в котловане.
Ясно, что на него плохо подействовало пребывание в дезинфекционной камере. Ослепительно сверкающее сияние, ударившее в стальную пластинку в черепе Штрауда, привело его в ступор [17] . А окружающие посчитали, что его постигла несчастная участь других пострадавших, что он заразился той смертельной болезнью, которую распространяет это нечто, притаившееся на мертвом корабле.
17
Ступор — состояние обездвиженности с отсутствием реакций на внешние раздражители.
Озираясь по сторонам, Штрауд заметил, что только его кардиограф регистрировал более или менее нормальную работу сердца — на остальных экранах светились почти идеальные прямые линии. Он сорвал с себя провода, тянущиеся к аппарату, и зеленая осциллограмма исчезла. Штрауд освободился также от трубок капельниц и спустил ноги на пол, оказавшись лицом к Вайцелю. Он подошел к нему, к этой первой жертве неведомого, терзаемый множеством неразрешимых ответов.
— Так это вы, — прошелестел Штрауд, с трудом проталкивая слова через пересохшее и саднящее горло.