Насильно твоя

Этот чертов мир живет, как и прежде. Ему на меня плевать, даже если я распадусь на куски.

Эмиль попятился, увлекая меня за собой, и усадил на стул. Я осторожно села — голова еще была запрокинута. Он убрал полотенце, и я открыла глаза со слипшимися от воды ресницами. Влажные, с отпечатками махровой ткани на отекших веках.

Перед глазами все расплывалось от слез и воды. Эмиль сосредоточенно рассматривал мой нос, осторожно поворачивая голову, чтобы лучше видеть. На кухне сумрачно, но даже на слабый свет смотреть было больно.

— Хорошо, — решил он.

В носу жгло и свербело, но кровь остановилась, оставив мерзкий привкус во рту.

Я сглотнула и опустила голову. Эмиль больше не бесился, то ли спустил пар на мне, то ли устал. Он выбросил полотенце в мусорное ведро и отошел к окну, словно не хотел меня видеть.

Я сидела в той же позе. В носу пульсировало всякий раз, когда я опускала голову. Нужно переделать кофе, пока он не разозлился. Но вставать сил не было совсем. Полностью опустошена, до ноля. Так сильно, что даже не было себя жаль.

Я в последний раз вытерла нос и встала. Вылила остывшую воду, вымыла турку и вновь поставила на плиту. Руки действовали сами, я ни о чем не думала, просто делала что велели.

Вода закипала, когда заговорил Эмиль:

— Никому не рассказывай, что я тебя ударил. Погорячился… Зато ты поняла с первого раза. Один удар лучше, чем тысяча слов. Ты должна слушаться меня.

Он обернулся, руки снова были в карманах, и выглядел он сдержанным и приятным. А в полумраке — даже молодым.

Эмиль недоволен, что ударил меня. Люди его положения жен не бьют. Он будет стараться соответствовать, а если не сможет и я его «опять достану», то мое дело его прикрыть.

Придется придумать несколько историй о синяках и разбитом носе. Все их знают. Темные очки, виноватая улыбка и жалкий лепет «ударилась об дверь» и «упала с лестницы». И все делают вид, что верят.

У нас это было — «попали в аварию».

— Закажу ужин, — вздохнул он. — От тебя толка нет.

Я следила за кофе, стараясь не упустить пену, чтобы Эмиль опять не вышел из себя. Он негромко заговорил за спиной — звонок в ресторан. Для меня тоже что-то заказал.

Я выключила плиту и теперь рассматривала стену. Наверное, кофе нужно подать… Но я не могла собраться с силами. Я и сварила его на одном усилии воли.

Мне безумно хотелось спросить о Лазаре. Обо всем. Я молчала, понимая, что это неосуществимое желание.

Эмиль отстранил меня, чтобы перелить кофе. Привычно обернул ручку полотенцем, медленно наполнил чашку. Теперь я стояла у мойки, глядя в пол. Он меня игнорировал. Быть здесь невозможно, а уйти боюсь. Кто знает, не разозлит ли это Эмиля снова.

— Дина? — черство позвал он.

Я взглянула, как побитая собака на хозяина — ни уйти, ни остаться. Он держал чашку на полпути ко рту.

— Все нормально? — Эмиль отхлебнул и поморщился, словно слезы и кровь, с которыми я варила кофе, испортили вкус.

Кивнуть — означало предать себя. Я не могла через себя переступить. Но и прямо сказать всё, как есть, тоже. Я молча отвернулась.

— Все будет хорошо, — он прищурился, будто пытался удержать внутри себя что-то. Кожа вокруг глаз напряглась, делая его каким-то искусственным. — Делай так, как я говорю.

Он победил меня физически и теперь добивал морально.

Эмиль может говорить что угодно, я буду внимать и не спорить. Потому что следующий удар, если Эмилю что-то не понравится, вновь пустит мне кровь. Пусть думает, что он во всем прав.

Мое дело ловить каждое его слово и настроение. Теперь навсегда.

— Когда тебе станет лучше, мы поговорим, — продолжил он, рассматривая мой профиль. — А пока обо всем, что произошло, о деньгах и том, что с нами было, ты никому не скажешь. Для всех ты моя жена. Мы познакомились две недели назад, у нас любовь с первого взгляда…

У меня заболело сердце. В этом он не врал. Но влюбилась я в другого человека. В его нежного двойника и ласкового любовника.

Я слушала тихий, хриплый голос. Эмиль объяснял нашу версию «правды», которой мне придется придерживаться.

— Мы поженились, в ту же ночь попали в аварию. Ты поняла, что с нами произошло? — Эмиль сглотнул и сунул руку в карманы. Теперь он смотрел в пол перед собой. — Ты никому и никогда не расскажешь про своего парня, который подложил тебя, суку, в мою постель. О вашей афере тоже. Или я на тебе живого места не оставлю. Тебе ясно?

Он поднял голову и взглянул прямо. Прищурившись, ждал ответа и серые глаза были единственным, что осталось целым на изуродованном побоями лице.

— Дина? — веско повторил он, наклоняясь ко мне.

— Да, — выдавила я, чувствуя, что вот-вот упаду в обморок. — Я все сделаю, как скажешь.

— Хорошо, — он улыбнулся, радуясь неизвестно чему. Светское выражение лица в сочетании с травмами пугало. — Накрой на стол.

Понимая, что сопротивляться бессмысленно, я начала готовиться к ужину.

Руки тряслись. Я попала в клетку, откуда нет выхода, нет надежды, но я должна попытаться. Иначе не было смысла вставать, терпеть боль. Не было смысла бороться там, в подвале.

Если останусь с Эмилем — всё было зря. А живой меня не отпустят.

Глава 42

Эмиль наблюдал, как я протираю стол, раскладываю салфетки и столовые приборы. На этом столе мы занимались любовью. Воспоминание вспыхнуло бесстыже и болезненно — это был наш последний раз.

Я тихо вытерла слезы, надеясь, что Эмиль не заметит.

— Хватит, — процедил он. — Не выношу плачущих женщин.

Его перебил звонок телефона. Эмиль ответил, выслушал собеседника и убрал трубку в карман.

— Ужин привезли, — буркнул он, и пошел к двери.

Через несколько минут я сидела напротив и смотрела, как он ест.

Передо мной тоже стояла тарелка. Известный ресторан приготовил для меня мясо с кровью, немного овощей на гриле и дикий рис. У Эмиля то же самое. Он мрачно жевал мясо, отрезая куски с таким усилием, что из бифштекса тек розовый сок.

Я слепо смотрела перед собой и кухня плыла.

Не помню, когда в последний раз ела, но мне не хотелось. Запах жареного мяса вызывал тошноту, напоминая вонь после сигаретных ожогов.

Эмиль ел со странным ожесточением. Словно внутри у него варится ад, который он пытался держать в цепях. И прорывался, когда он ослаблял контроль — только в мелочах, изредка.