Наследие Санторо

— Не получится, — констатировал он факт.

— Я ведь даже не начинала, — обиженно заметила Лина, подцепив галстук, пальчики её совсем рядом находились с пустышкой.

Эти попытки соблазнения выглядели до глупого детскими, но до мурашек умилительными. Взгляд попрошайки, сахарная улыбка и смешинки в глазах. Реборну хотелось проверить, были эти губы сейчас такими же сладкими, как и улыбка, и ловить с них смешинки. Но Аделина, будто изначально понимая свой провал, не предпринимала попыток приблизиться больше того, что считала приличным. Только скромно перебирала пальчиками по галстуку и ни разу не взглянула на пустышку, перебегая взглядом от губ к антрацитовым глазам. Будто вела сама с собой маленький, но противоречивый бой. И когда она дотронулась до цепочки соски, Реборн почти готов был сломать ей пальцы — ради урока, но Санторо резко одёрнула руки и подхватила его шляпу. Спрыгнула с колен и взгромоздила не тот трофей как венец на голову.

— Будем считать, что шляпа — это тренировка.

— А следующим заберёшь моего Леона?

— Нет, Леона я не смогу надеть. А спать я буду сегодня только в твоей шляпе. Чтоб мучился в бессоннице.

Два дня Лина безуспешно пыталась отобрать треклятую соску, которая маячила перед глазами едва ли не двадцать четыре часа в сутки. А Реборн будто специально находил причину наклониться так, чтобы она повисла перед самым носом — протяни только руку и сорви… и лишись этой самой руки.

На второй день Санторо уже продумывала вариант отравить киллера, лишь бы он не пропускал сквозь пальцы цепь, показывая, насколько же она осталась никчемной, не достойной зваться киллером. Ведь ей не по зубам такая элементарная вещь, которую она бахвалилась заполучить в первую же минуту.

На третью ночь у Лины сдали нервы. Она не спала, ждала когда уснёт Реборн, чтобы подкрасться как бесшумная кошка, юркнувшая в постель к хозяину, который прогонит её первым же пинком, если заметит.

Трудно было понять, спит Реборн или нет, слишком искусно он мог притворяться спящим. Санторо даже вытянула руку перед его лицом, вероятно надеясь, что он перехватит её, если почувствует тепло. Но Реборн игнорировал её присутствие в его постели, которая была строго закрытой зоной. Снять соску представлялось двумя вариантами: снять через голову, что не самая лучшая идея, и перекусить цепь, чем Лина и занялась. Прихватила одну из карт, направив в неё пламя облака так, чтобы картонное ребро стало настоящим лезвием, и принялась медленно пилить. Реборн зашевелился, и Лина едва не отскочила назад, чтоб свалиться на пол кубарем, но сдержалась. Однако киллер перевернулся набок, чем усложнил её задачу. Под ладонью непроизвольно скользнуло обнажённое плечо, и Лине стало не по себе, краска ударила в лицо.

Ей бы думать за свою цель, но она не выдержала и сделала то, что мечтала уже не первый день. Идея засела в голове и жужжала, свербила всё это время. А тут такой прекрасный шанс. Лина пропустила бакенбарды-завитушки между большим и указательным пальцем, с умилением наблюдая, как прядка завилась обратно стоило её выпустить.

— Разве я не предупреждал тебя, что попасть ко мне в постель можно только при одном условии?

Сейчас Санторо больше всего хотелось провалиться сквозь землю от стыда. Она даже лицо прикрыла рукой, страдальчески вздохнув.

— Я просто не могла уснуть, не законченные дела, знаешь ли, вызывают бессонницу.

— Да? И среди этих незаконченных важных дел было потискать меня за бакенбарды? Люди после такого, знаешь ли, не живут.

Воцарилось молчание, Лина всё так же сидела на его постели. И Реборн, нахмурившись, приподнялся проверить, не уснула ли она, изъявив такую наглость.

Но Санторо сидела на коленях как кошка, ожидающая, когда хозяин соизволит подняться, чтобы утолить её голод.

— Ты нарушаешь правила.

— Тогда отдай мне соску, и я верну твоё личное пространство.

— Надо же, а ты уверена, что находишься в том положении, чтобы диктовать условия?

— В такое случае, я продолжу здесь сидеть и сделаю вот так, — и вновь потянула за левую завитушку, бесстыдно расплываясь в улыбке, полной издевки.

Финита. Это была перчатка, брошенная в лицо. Вызов на неравное сражение.

Их бой больше походил на игру, в какую любят ребячиться дети. Но только дети в кровь разбивают коленки, а не губы и нос. Царапины полосуют неглубокими узорами, а не ножевыми ранениями.

В тех играх из пистолета стреляет струйка холодной воды, кусающая разгорячённую кожу, а не свинцовые пули, оставляющие горячие отверстия после себя, которые не сдуешь и не сотрёшь ни одним клиновым листом.

И всё же Аделина была счастлива, балансируя на грани смерти. Не могла сдерживать улыбку, когда в неё летел нож, от которого она успела пригнуться, но тут же едва не получила ударом колена под дых. А в ответ занесла ногу, пытаясь ударить по челюсти, но Реборн перехватил за лодыжку, будто Лина и не имела веса. Отшвырнул в сторону. А она, оттолкнувшись от рук, сделала сальто, выхватила со стола вроде бы вазу, запустив ею в приближающегося киллера — кажется, и правда нахваталась плохого у Занзаса.

Реборн даже не приложил усилий, чтобы увернуться. А когти целящиеся то ли в его сердце, то ли в глаза, прошлись по груди. И перехватив руку Санторо, киллер прижал её к стенке, вдавливая со всей силы до непроизвольного выкрика. Санторо шипела и рычала, свободной рукой, царапая шею, пытаясь разорвать цепь, ведь пустышка была сейчас недосягаемая, прижатая между их тел — горячим, исполосованным мужским торсом и рубашкой на женском теле. Реборн надавил ещё сильнее, сдавливая и кисть в захвате, как глину, которую пытался смять в ладони. И в этот раз Лина вскрикнула как-то неправильно, слишком томно и сладострастно, задрожав до стука зубов. Реборн прижимал её пахом, давя вставшей плотью. И Лина пыталась справиться с неправильными чувствами, пыталась сосредоточиться на крови на её ногтях от разодранных царапин под цепью. Изо всех сил она поддалась вверх, сильно стукнув макушкой по подбородку, недостаточно, чтобы вырубить, но достаточно, чтобы дезориентировать на мгновение и вырваться из ловушки.

И пока аркобалено, шипя, проверял, цела ли челюсть, Аделина в отчаянной попытке ухватилась за пустышку, уже почти сорвав. Но время, изначально не любившее её, встало на сторону Реборна. И за какую-то секунду он перехватил её за руку, заломил за спину и прижал к себе, схватив за шею.

— Вот и всё. Сейчас я бы сломал тебе руку и свернул шею. Ты провалила свой экзамен.

От горячего хриплого шёпота у ушка Аделина дёрнулась вперёд, пытаясь сбросить это наваждение, от которого подкашивались ноги и бросало в жар. Но её прижали обратно. Чувственно пробежались пальцы вдоль груди, по ложбинке, сквозь рубашку. Аделина запрокинула голову, сама прижалась ближе, и чуть наклонила голову, вдыхая тонкие нотки парфюма и пота. Высунула язычок и провела по ямке на горле, подтянулась на цыпочках и сомкнула губы, чуть прикусив тонкую кожу. Реборн дёрнулся и шумно сглотнул, шумно вдохнув и сжав руку на груди, прошёлся пальцами выше, перехватил Санторо за подбородок, наклонился и в ответ провёл языком между чуть приоткрытых губ. Обессиленная от битвы и нахлынувшего жара, Аделина не удержалась на ногах, что стали точно вата. И только объятья сдерживали её до сих пор от падения. Язык раздвинул губы, углубляя развязанный, горький поцелуй. Поцелуй, что напоминал следующий круг боя, где теперь сплелись в сражение языки в грубом танце.

Аделина сползала вниз, и тогда киллер подхватил её на руки, но так и не донёс до кровати, перехватил под талию и прижал к стенке, заставляя сжать себя бедрами, закинуть ноги на поясницу и беспомощно скулить и злобно шипеть от укусов в губы и шею. Пуговицы посыпались по полу, материя затрещала под одним рывком. И как прекрасно, что Аделина не соврала, что спала она только в рубашке и шляпе Реборна — ничем не защищённое тело со шрамами и синяками вместо украшений. Язык выписывал каждый бледный и яркий след ласково, в отличие от поцелуев, терзающих губы и шею. Всё ниже и ниже, язык обвёл ореол пупка. Рука плавно скользнула по правому бедру, и Реборн закинул ножку Аделины себе на плечо.

— Чт… — Аделина вспыхнула, отрезвлённая таким жестом, но не смогла воспротивиться, лишь тяжело застонала, покачнувшись, ухватилась за стенку полки.

— Стой. Я не позволю тебе лечь, — даже в такой ситуации Реборн умудрялся превратить удовольствие в пытку. Выписывая языком узоры на её лоне, посасывая горошинку клитора, но при этом заставляя контролировать себя, держать равновесие на одной ноге, когда хотелось упасть, провалиться в это сладострастие и кричать.

На пределе Лина прижала голову мужчины и, кусая нижнюю губы, глухо простонала, оргазм ударил резко, как молния, оглушив и сбив с ног, ещё чуть-чуть и она бы упала. Но обезвреженная истомой и волнами накрывающего удовольствия не заметила, как юрко её подхватили, прижав к стене, и схватив за загривок красных локонов, заставили запрокинуть голову назад. Реборн поцеловал резко и болезненно, также как и вошел, не дав попытки воспротивиться, заткнув собственным языком, и двигался резко, вдалбливая в стенку, и сжимая до новых синяков поясницу и левую грудь, периодически пробегаясь пальцами по коже, там где пульсировало сердце, будто мог приласкать и его.