Наследник Хаоса
Шрифт:
Я не стану его убивать, но отвечу так, чтобы в ближайшие десятки лет в тюрьме ему было о чём подумать.
— Врёшь… — полувопросом выпалил он и прищурился, склоняя голову, будто собака, не понимающая, что говорит человек.
— Ты бросил её в неведении. Страдающую, одинокую…
Он не стал отвечать и просто бросился на меня, а я не стал тянуть с ответом. Ударил его по-боксёрски, желая снести челюсть.
И нас опять перебросило. Джунгли сменились кофейней, заполненной людьми. Я потерял равновесие, завалился на столик, за которым обедала парочка, влетел рукой в чашку кофе.
В этот раз я промазал, рука прошла по касательной, но задела Алана, и я понял, что каждое касание теперь бросает нас в новую реальность.
И на этот раз оба оказались в бассейне. Я заметил надписи на турецком и понял, что мы на одном из курортов. Алан треснулся головой о бортик. Не сильно, даже не до крови. Я же угодил в пустой надувной круг в виде огромного розового фламинго. Люди на шезлонгах застыли в ужасе, не понимая, как такое произошло.
— Е**ть ты фокусник! — хохотнул поддатый мужичок скуфидонской наружности.
— Фокусник! Фокусник! — обрадованно прокричала девочка в оранжевом надувном жилетике, и я понял, что отсюда надо срочно уматывать.
Алан, кажется, тоже стал понимать, в чём дело, и попытался выбраться из бассейна. Одежда на нём намокла, добавляя веса и не прибавляя грации. Так что он комично дёрнулся вперёд, в попытке преодолеть бортик, и сполз назад. А я не менее комично продирался сквозь толщу воды, чтобы коснуться его.
— Вы кто такие?! — раздался громкий голос женщины-фурии. — Я сейчас милицию вызову! — пригрозила она, упирая руки в массивные бока.
— Уже уходим, мадам, — отсалютовал я, не сбавляя хода.
Чужую речь не понимал, но говорящих стало больше, люди потихоньку выходили из ступора. А я, наконец, вцепился в капюшон толстовки и потянул Алана на себя. Лёгкое касание — новый круговорот.
Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.
Что может быть поэтичнее? Только два ненавидящих друг друга мужика, которые бы и рады друг друга грохнуть, но вечно что-то мешает.
И опять мы оказались в Питере. Вот только теперь возле одной из набережных.
«Пора заканчивать», — подумал я, не до конца понимая, как именно.
Любое касание создаёт вспышку, импульс и переход. И такие скачки не могут не оставлять разрывов. А я не могу рисковать родным миром, плодя разломы, пусть и способные затягиваться со временем. И тут в голову пришла мысль.
— Эй, пёс! — крикнул ему я, понимая, что драться он больше не хочет и пытается навострить лыжи в направлении максимально далёком.
Уже ни медальон, ни желание укротить Хаос не висели в топе его приоритетов. Я рванул за ним, не бегом, а сквозь пространство, но не желая переборщить. В конце концов, мне не хотелось бы провалиться куда-то «за текстуры» и потом искать беглеца по всему Питеру.
— Стоя-ать! — рявкнул я, хватая за руку, и вот мы уже в очередном калейдоскопе.
Он — влетает в занавески, путаясь и срывая их, и я — спотыкаюсь о брюки, скинутые наспех на пол героем-любовником, на котором бодро скачет прекрасная белокурая нимфа.
— Добрейший вечерочек… — только и оставалось
сказать до того, как девушка начнёт истошно вопить.— Мы всего на мгновение!
И новый оборот колеса. Новое пространство.
План-то я придумал, но воплотить всё никак не мог. Касался Алана раньше, чем успевал оформить идею. Так что следующей локацией оказался Русский музей, зал, где висела моя любимая картина Айвазовского.
Я аж весь внутренне сжался, когда меня отбросило ровно под раму. Трещина пошла по стене, однако картина не шелохнулась.
Казалось, я забыл как дышать. Настоль не хотелось повредить творение. Но когда понял, что шедевру ничего не грозит и рамой меня не прихлопнет, облегчённо выдохнул.
И заметил в глазах Алана разочарование.
— Этот город слишком мал для нас обоих! — подзадоривая проорал я. — Тоби **зда!
И бросился на него, зажмурившись и надеясь, что всё получится.
Очередной скачок. Очередное лёгкое головокружение. И вот мы уже падаем на холодный пол. Мне повезло — приземлила на Алана, а он треснулся башкой об пол камеры.
Той самой, с которой и началась наша с ним общая история.
Здесь всё было прежним. Даже символы со стен не стёрли.
Думаю, здесь вообще всё оставили нетронутым. Всё-таки в ней сидел Герой. А значит, можно оставить декорации для потомков. Или для современников, если те решат написать статью или посетить место, ведя репортаж.
— Где?.. — вопрос оборвался, а в глазах застыл страх.
Никто не хотел возвращаться тюрьму.
Но Алан вернулся.
— Адьёс, амиго! — отсалютовал я, «прыгая» за пределы камеры.
Он подскочил, вцепился в прутья решётки.
— Нет! Стой!
— Сиди, кукуй, — отрезал я и ещё раз для красоты жеста щёлкнул пальцами.
Мне нужно было к ректору, доложить обстановку и понять, как много времени прошло в этот раз. Учитывая, что появляться в заданные интервалы я не умел.
Эти прыжки довольно сильно измотали мой истощённый Хаос, так что последний круговорот дался особенно трудно. Я даже почувствовал, как из носа, как и в первый раз, потекла кровь.
Когда в глазах прояснилось, и очертания кабинета приняли привычный вид, выдернул из салфетницы пару штук и протёр лицо. Судя по всему, был поздний вечер, так как в кабинете никого не было, свет выключен, а за окном — темнота.
И если сначала меня это не смутило, то когда я закончил с носом, появилось первое тревожное чувство. Ощущение дежавю смешалось с неясной тревогой. И только когда я подошёл к окну, понял, с чем оно было связано. На улице не горел ни один фонарь. В зданиях напротив тоже всё было черным-черно.
Пустые выбитые стёкла погасшими глазницами смотрели в ночь и мне в душу.
Ещё щелчок пальцами, невзирая на слабость.
Корпус общежития, мой этаж.
Опрометчиво было так прыгать, но ничего не оставалось, волнение взяло верх. И, как оказалось, не зря.
Я очутился посреди своих роскошных апартаментов серебряного сектора, в котором почти не осталось ничего пригодного для жизни. Над головой зияло ночное небо, хотя должно было быть ещё несколько этажей плюс пентхаусы золотой молодёжи.