Наследник огня и пепла. Том IХ
Шрифт:
— У него нет рук, нет ног, нет глаз. Его руки чудовища, что он создает. Ими он пытается защититься, но он слишком слаб, и потому их слишком мало, чтобы успеть везде. Этот мир чужд ему. Воздух ядовит, а наша магия слишком слаба, — продолжил Сперат. И, конечно же, не смог без лирики. — Посмотри вокруг. Ты видишь умирающего великана, у которого даже нет рта. Поэтому он кричит от боли молча. Так, должно быть, ещё больнее…
Реальность, из которой прибыл Красный Волок, была более магической, чем этот мир. Видимо, он не сразу это осознал. Когда он попал сюда, он был вынужден
— Ты хочешь его убить? — прошептал Волок, как будто боясь, что тезка его услышит. И посмотрел на меня восторженно.
— Я стараюсь не убивать без причины, — хохотнул я. — Сначала я пытаюсь поговорить.
Волок нахмурился.
— И для этого мы дадим ему язык, — похлопал я пацана по плечу и пошел вперед.
Мы уже дошли до подходящего места. Выступающий валун прикрыл нас от моей свиты. А красный песок выглядел тут достаточно глубоким. Я внимательно осмотрелся, ища искажения в воздухе.
Следовало опасаться местную «фауну». Монстров. Красный Волок создал их, когда надеялся на выживание. Теперь их слишком мало, и он не может даже защищаться как следует. Он экономит силы, не создавая новых, а они не возрождаются. Он не бездумный желудок — Лилия упоминала, что с ним вполне можно сосуществовать. Даже взаимовыгодно. Если договориться. Лилия даже подробно рассказала, как с Красным Волоком можно «говорить». Для этого нам и потребовался узник. «Ненужный человек», как выразилось говорящее дерево.
Сперат уже бросил на землю жадносумку и начал её расстёгивать. Волок тоже оглядывался по сторонам, настороженно. Сперат распахнул клапан, залез внутрь рукой по самое плечо. Долго шарил там рукой, что-то нащупал, сделал резкое движение и из сумки вывалился человек — связанный, с кляпом во рту, весь в пыли, но живой. Сперат деловито вытащил кляп. Узник застонал, задёргался и, заметив небо над собой, заверещал. Вопль был таким, что я чуть не выхватил клинок. Даже машинально огляделся вокруг. Нет, узник верещал сам по себе. Так кричать трудно. Когда ты в своем уме. Это плохо — если он сошёл с ума, то это может все испортить.
Но через пару мгновений крик стал осмысленным. Он хрипел сорванным голосом и твердил:
— Я падал! Я всё падал! Почему не остановился? Почему не разбился? Сколько это длилось?
Сперат с Волоком уже начали рыть яму лопатами, которые он прихватил из поместья. Я об этой мелочи не подумал — но Сперат был со мной при разговоре с Лилией и проявил похвальную предусмотрительность. Поскольку мне лопатой махать недостойно, я подошёл к узнику, успокаивающе его придержал за плечо. Он всё ещё дрожал, но уже мог говорить.
— Расскажи мне свои ощущения, — я кивнул на жадносумку. — Как оно?
Он покачал головой. Лицо у него было перекошено страхом, но не от боли — от невозможности объяснить, что он пережил.
— Мне казалось… будто меня бросили в яму, и я лечу вниз. Не быстро. Но лечу. Без дна. И я знал, что не умру. Никогда. Только это падение…
Он замолчал, всхлипывая.
Я присел рядом и протёр пальцем виски.
— А сколько ты там пробыл?
Он снова покачал головой.
— Не знаю. Мне казалось — годы. Или только миг.
Я
выпрямился. Сперат в это время отсчитывал Волока — тот слишком низко наклонился, и теперь стоял, приходя в себя.— Он думает, что падал. Значит, не чувствовал ни тела, ни времени, — сказал я Сперату. — Как в чёрной дыре. Плотность такая, что даже свет не уходит. И всё, что попало внутрь, не выходит.
— Но он вышел, — пробурчал Волок, — значит, это не дыра.
— Да, — поспешно согласился я. Ляпнул термин из моего мира. Хорошо хоть на местный язык перевел. И постарался заболтать промашку. — Это сумка. Еда внутри не портится. Сперат, помнишь козу?
Сперат хмыкнул:
— Носил её два дня. Когда достал — стояла себе, жевала ремешок.
Я посмотрел на связанного «языка».
— Так, слушай, вот зачем мы здесь. Ты полежишь в яме. Под этим камнем. Я тебя порежу, придется потерпеть. Просто на всякий случай, предупреждаю — терпи до последнего… Если что-то пойдёт не так — вернёшься в сумку.
— Нет! — заорал тот. — Только не это! Я… я лучше умру!
— Вот и хорошо, — сказал я спокойно. — Значит, постараешься выжить.
Я кивнул, и Сперат с Волоком, не теряя времени, уложили пленного в яму, вырытую в красном песке. Он ещё не понял, что происходит, пока Волок не начал зарывать его по плечи. Когда песок закрыл ему грудь, узник вдруг закричал — не как человек, потерявший контроль, а как существо, которому наносят вред на глубинном уровне. Хорошо, что сорвал связки и в этот раз было не так громко. Лицо его было похоже на очень грустный смайлик. Вот как выглядит неописуемое страдание.
— Он жжёт! — завыл он. — Этот песок! Он ест мою кожу!
Волок застыл, бросив взгляд на меня. Я присмотрелся — действительно, кожа на предплечьях уже покрылась алыми пятнами. Красный песок двигался. Микроскопически, но неестественно — словно жил своей жизнью. Жил, чтобы есть.
— Он его расплавит, — спокойно сказал Сперат. — Как воск у костра. Ещё пару минут, и он начнёт стекать.
— Нет, — покачал я головой. — Он нужен нам живым. Надо торопиться.
Я протянул руку:
— Волок. Кинжал.
Он послушно снял с пояса свой шикарный, украшенный золотом и жемчугом нож с волнистым клинком. Красивый. Дар какой-нибудь от купца, который через моего пажа хочет подобраться ко мне. Волок в жизни не сможет себе позволить купить такой. Нож был вычищен до блеска.
— Осторожно, — пробормотал Волок, но не помешал.
Я шагнул к узнику, который, закатив глаза, пытался выбраться, но песок уже схватил его намертво. Порыв ветра унёс с губ остатки мольбы.
— Спокойно, — сказал я голосом медсестры на колоноскопии, — это даже не больно.
Я встал над ним, взял его за волосы и аккуратно, как парикмахер, сделал ровный, неглубокий надрез на коже затылка. Узник замер — от страха, от шока, от невозможности понять.
Из внутреннего кармана я достал заранее приготовленный плоский диск с множеством похожих на контакты выступов по краям — медянник. Крохотный круглый амулет с алым камнем на лицевой стороне.
Я вставил его в надрез. Он не вошёл глубоко — просто лёг под кожу.
Пленный завизжал. Сначала — от неожиданности. Потом — иначе. Иначе, чем прежде. Не от боли. От того, что почувствовал. Что-то внутри.