Наставник
Шрифт:
Еще одному?
Значит ли это…
– Моя госпожа здесь? – сердце сдавила ледяная рука страха.
– Если ты про тощую девку скверного нрава, то да. И братец её. А на твоем лице, как полагаю, застыла гримаса счастья?
– Господин весьма прозорлив.
– А то… идем. Поговорим. Не здесь.
Он зашагал к шатрам, которые ныне виднелись темными силуэтами. Костры, горевшие ярко, уже погасли, и рубиновый цвет углей лишь слегка разгонял ночной сумрак.
Ирграму не оставалось ничего, кроме как следовать за рыцарем. Он поморщился. Запахи. Много запахов. Людей. Лошадей. Выгребных ям, которые должны были бы обустроить.
Но рыцарь, как назло, переходил от костра к костру. Задерживался ненадолго. Перебрасывался словом-другим, порою шуткой. Смеялся. Спрашивал.
Играл в заботливого хозяина.
Показывал силу?
Кому? Ирграму? Для чего? Впрочем, сам Ирграм старался держаться в тени, что получалось. Пусть даже не использовал он силу, но люди отчего-то не замечали его. Даже когда случалось взглядам задерживаться на его фигуре, на лицах людей появлялось выражение недоуменное. И они отворачивались.
Поспешно.
Будто видели что-то до крайности неправильное.
Пускай.
Его вполне устраивало. Но чем бы ни была эта прогулка, она закончилась.
– Со мной две сотни человек, - заговорил Хальгрим. – Пара десятков в замке, и эти вот… я плачу им. Хорошо плачу.
– Вас любят, - лесть никогда не мешала.
– И ценят. Я удачлив. И они это знают. Как и то, что я справедлив. Многие из тех, кто служил наемником, после пожелали остаться со мной.
Ирграм подавил вздох.
– Несомненно, они счастливы.
– Ты откажешься.
Это не было вопросом, скорее уж утверждением.
– Боюсь, я уже дал клятву.
И не одну.
– И что стоит она, если нарушать её, сколь бы выгодно это ни было.
– Маг, который говорит о чести? – хмыкнул Хальгрим. – Скорее уж дело в том, что ваши клятвы нарушить непросто.
– Но возможно.
– Именно. Я не буду спрашивать тебя о твоих хозяевах. Они слабы, но если ты выбрал служить им, пускай, - латная перчатка скользнула по стволу дерева, сдирая кору. – Я спрошу, как вышло, что маг, тот, который был до тебя, травил мою сестру? Он ведь клялся хозяину служить.
– И мог держаться клятвы, - Ирграм коснулся языком зубов, которые стали слишком большими. – Вернее, клятвы… сложная вещь. Для начала надо понять, кому он клялся. Господину барону? Или всем, в его доме? Но даже так, что вряд ли, ибо слишком уж размытым выглядит подобное условие, должен быть кто-то один, кто имеет право отдавать приказы.
– Пожалуй, - подумав, согласился Хальгрим. – Стало быть, он получил приказ от барона?
– Возможно. Но, быть может, клятва просто позволила ему промолчать. Если он не обязался хранить вашу сестру. Часто клятвы делают на единую кровь, то есть, маг хранит тех, в ком есть эта самая кровь. И попытайся кто-то отравить юного баронета или иных детей де Варрена, он вынужден был бы сказать. Помочь.
– А моя сестра иной крови. Похоже. Подлый вы народ.
– Не подлее прочих, - во времена прежние Ирграм промолчал бы, не желая навлечь на себя гнев. Теперь он изменился.
– Тоже верно. Хорошо. Твоя госпожа, что она любит?
– Простите?
– Цветы там. Золото. Украшения. Что она любит? Я не хочу воевать. На самом деле не хочу. Лучшая выигранная битва – это та, которой удалось избежать. Может, меня и полагают дураком, но я не таков.
А теперь, когда стоило бы заверить собеседника,
что Ирграм не сомневается в его уме, он промолчал. И это не осталось незамеченным. Взгляд Хальгрима потяжелел.– У вас все не как у людей, - теперь рыцарь явно жаловался. – Женщина должна знать свое место, а эта… пускай. Я ищу союзников. И раз ты утверждаешь, что служишь этому роду, то расскажи. Что мне сделать, чтобы заключить с ними союз?
– Не… самая лучшая идея, - выдавил Ирграм. – Госпожа Миара – сложный человек.
– Её брат?
– Сильный маг. Действительно сильный. Но не подлый. С ним можно говорить. Он и услышит. И… он тоже предпочитает избегать битв.
– Он не выглядел сильным, - это было сказано задумчиво. – Почему?
– Возможно, просто не хотел.
– Говорю же, подлые вы твари, - Хальгрим вздохнул. – Что ж. Я велю. Тебя накормят. Дадут одежду. Завтра я привезу твоих… хозяев. Им и расскажешь, что тебе тут понадобилось.
Он хлопнул по стволу и так, что дерево загудело, закачалось.
– Только сперва мне. Я ведь должен знать. И ты понимаешь.
И уставился. Нехорошо так. Сразу и подумалось, что, может статься, до Ульграхов дело и не дойдет. Если рыцарю не понравится услышанное.
С другой стороны речь ведь идет о рабыне.
Пусть дорогой, экзотичной, но всего-навсего рабыне. Какое отношение может иметь она к делам местным. И Ирграм, облизав губы, заговорил.
Он говорил.
И говорил.
И в какой-то момент понял, что, пожалуй, слишком уж много говорит, что подобная откровенность вовсе даже не нормальна, что… он попытался замолчать. И у него получилось.
Почти.
Губы сомкнулись. И пусть причинило это почти боль, Ирграм готов был её вынести. Вот только Хальгрим усмехнулся.
– Ишь ты, упертый, - а потом поглядел куда-то за спину. Ирграм тоже обернулся. А потом выругался. Мысленно, ибо колени подогнулись, а тело, такое предательское тело, сгорбилось. И дрожь сотрясла его от головы до босых пяток.
Этого не может быть.
Не может.
Этого.
Быть.
– Вижу, ты узнал меня, друг Ирграм, - мягко произнес человек, которому здесь было не место. – Что ж, может, оно и к лучшему… но ты продолжай, будь любезен. Не заставляй меня усомниться твоей верности роду.
Глава 15
Глава 15
В огромном зале было душно, дымно и людно. Суетились слуги, спеша расставить блюда, одно другого огромнее. Катили бочонки. Тащили бадьи. Скворчали, покрываясь ароматной кожицей, поросята, подкармливая пламя каплями жира. Собаки сгрудились у камина, повизгивая от нетерпения. И лишь огонь да прутья в руках мальчишек, поставленных следить за мясом, мешали им подобраться к добыче.
Миха потер шею.
Тесновато.
Одежды ему прислали, надо полагать, соответствующие торжественному ужину. Знать бы еще в честь чего это самое торжество.
Он покрутил головой.
Шею сжимал жесткий воротник, который долго крепили к бархатному камзолу, впрочем, как и рукава, у плеча широкие, но сужавшиеся к запястью да так, что тесно становилось. Не покидало ощущение, что стоит дернуться, и роскошная темно-зеленого цвета ткань затрещит. Или завязки развяжутся. Вот смеху-то будет. Хотя, кажется, куда уж больше-то. Сквозь прорези в рукавах выглядывала нижняя рубаха из тонкого полотна, и Дикарь ворчал, что это в корне неправильно.