Наталья
Шрифт:
— Вы мне не сказали, как вас зовут.
— Мама, — отвечает Гоша.
Она впервые звонко смеется. Не сдерживая себя.
— Меня зовут Иванна.
— Какое редкое имя.
— Родители любили имя Иван, но я не родилась мальчиком. Оказалось, что есть женская форма имени.
— Иванна, очень красивое имя.
— Спасибо.
— Нет, я правда.
— Я тоже. — Она улыбнулась. — Заходите. Гоша, покажи куда.
Малыш берет меня за руку и заводит в комнату. Она включает за нами свет. Комната освещается. Очень высокие потолки,
— Я только чай поставлю.
Я повернулся:
— Да, да, пожалуйста.
Она ушла, вышла в дверь.
Из окна сверху видна улица Горького, магазин «Театральный», людей нет, редкие такси пролетают, спеша. Таксисты всегда куда-то спешат, носятся, особенно в праздники. Я имею в виду, нормальные таксисты.
Интересно, что сейчас делает Наталья? Сидит, наверно, в ресторане со своим мужем и не думает про тебя, ответил я сам себе.
— Саша, тебе нравится вид отсюда?
Откуда он знает такие вещи, подумал я.
— Да, очень. Я люблю, когда пустынно.
Внизу, как тайные светлячки, светили фонари, склоненные на длинных столбах. Похоже, начинался снег. На кухне послышался звук, как будто что-то упало. Через мгновение в дверях появилась она. У нее был не то что виноватый, но какой-то растерянный вид.
— Гоша, я разбила твою чашку…
Он повернулся от окна и спокойно ответил:
— Ничего, мамочка. Сегодня я тебя прощаю, у меня есть вторая.
Она улыбнулась:
— Спасибо. А почему именно сегодня?
— Так, — ответил он загадочно.
— Может, на счастье, — пошутил я. Я вдруг испугался того, что он может сказать. Она провела рукой по волосам и вышла. — Гоша, сколько тебе лет? — не утерпел я.
— Пять, — ответил он.
— А говоришь ты и рассуждаешь, как взрослый мужчина.
— Я должен быть взрослым и должен быть мужчиной, потому что я… один у мамы.
Мне стало грустно. И какой идиот может бросать такую женщину и такого мальчика. Такую мать и такого ребенка. Тот, кому надо бросить, не бросит…
Она внесла на подносе чай, варенье, сахар, что-то печеное. И стала расставлять это на столе. Потом ушла и вернулась, на подносе были тарелки с разными бутербродами, отдельно сыр и отдельно масло.
Все сели к столу, и Гоша стал наполнять сахаром свою вторую, неразбившуюся чашку.
Мне было тепло и хорошо. Почему у них так уютно в квартире? Я не мог понять. Но было настолько уютно, что даже не хотелось двигаться. А надо было вставать — мыть руки.
— Я сейчас, извините.
— Вишневое полотенце чистое, я только что повесила.
— Спасибо, — я внимательно посмотрел на нее.
Горячая вода согрела руки. Я вернулся за стол.
— Какого вам варенья положить?
Оказалось, их было два.
— Чеховского, вишневого. — Чехов тут ни при чем, это мое любимое варенье.
Она ухаживала за мной. Мне абсолютно не хотелось
кушать, перехотелось, вернее. Я отпил чаю и взял печенье.— У-у, как вкусно. Где вы покупали?
— Это я пекла.
Вечно я ляпну что-нибудь не так.
— Тогда еще вкусней. Можно еще?
Она улыбнулась.
— Конечно, сколько угодно.
— Мама, а почему Саша сидит как в гостях?
Ну, ребенок!
— А ты считаешь, что я дома, Гоша?
— По крайней мере не в гостях. У нас гостей уже полгода не было…
— Гоша… за столом нужно есть, а потом будешь разговаривать.
— А как вы его печете? — перевел я разговор.
— В духовке, — у нее в розетке тоже вишневое варенье.
— А, да, естественно, — я засмеялся.
— Только редко это делаю. По-моему, с Гошиного дня рождения в декабре первый раз.
Я взглянул на нее, она ответила открытым взором, чистым, уверенным, ни капли не смущающимся. Встретила меня на улице, а теперь я сижу у нее дома.
В комнате все было какое-то старинное и одухотворенное.
— Эта мебель, видно, давно куплена, — сказал я, надо было что-то сказать.
— Да, это еще от родителей, — ответила она.
— А где они?
Она стала грустной.
— Без вести пропали в полярной экспедиции.
— Простите, я не знал.
— Ничего страшного. Я все равно надеюсь и не верю. Второй год живу и верю.
Я опустил поднятую ложку в розетку.
— Мама, а что такое «без вести»?
— Это когда почтальон не приходит и не приносит письма, значит, без вестей.
— А когда он приходит, то, значит, с вестями?
— Правильно, Гош, ты все понимаешь с полуслова. Я старый по сравнению с тобой, а так быстро не схватываю.
— Какой же ты старый, — он засмеялся. — Мама, Саша разве старый? Он даже моложе пап…
— Гоша, ты сейчас едва не уронил стакан. Пожалуйста, осторожно. — (А у Гоши была чашка…)
— Я хочу чаю еще.
Она встала и ушла.
— Мама сегодня необычная. Не просит спать меня, хотя уже поздно.
Я слушаю его внимательно.
— Вы первый, кто у нас в доме, с кем мама разговаривает… как папа ушел.
— Давно?
— Год назад…
Она принесла малышу чай, и он замолчал.
— Гоша, это последнее. Тебе не кажется, что пора спать?
Он взглянул на меня и улыбнулся.
— Мама, один раз только, ведь у нас в гостях Саша.
— Так я в гостях, Гоша, или нет?
Он засмеялся, потом задумался.
— Почему вы ничего не едите? — она озабоченно глядит на меня. — Прошло уже три часа, как мы встретили вас, вы должны были проголодаться.
Меня трогает ее забота, совсем как мой брат…
— Спасибо, я не хочу.
Я вообще не могу кушать в домах у людей. Вечно меня что-то сдерживает, смущает.
— Только, пожалуйста, не стесняйтесь. Чувствуйте себя как… ну, в общем, свободно.
— Мама, я выпил. Еще.
— Гошенька, что с тобой? Пойдем спать, мой милый.