Наталья
Шрифт:
Он смотрит на меня вопросительно, я не вступаюсь, молчу.
Он соскальзывает со стула, подбегает ко мне, наклоняет мою голову и шепчет:
— Ты предатель, — и целует меня возле уха, в висок.
Я смеюсь и говорю ему:
— Я исправлюсь.
— Не забудь, — предупреждает он, и она уводит его из комнаты.
Когда она возвращается, чашка моя пуста, я стою у окна.
— Вам нравится?
— Да, я люблю эту улицу, когда она пуста. И сверху все хорошо видно.
— Чем вы занимаетесь, Саша?
— Я преступник. Знакомлюсь с молодыми
Она не улыбается.
— Сколько вам за это платят?
— Ничего, это как хобби. Как пиратство. Душа просит.
— Вы меня тоже собираетесь воровать?
— Позже, сегодня неудобно, вы меня так приветливо угощаете.
— А вы ничего не едите. Так за сколько же?
— Такой цены нет. Не назначена еще…
— Это правда?
— Да.
— Спасибо… — она впервые растерянна. — Вы очень интересный, какой-то необычный, так мне кажется. Это правда?
— Я не знаю сам себя. Вообще ничего не знаю.
Она стоит у окна и смотрит. Темно за окном, и теперь я вижу, что падает снег.
— Иванна, можно я закурю, это не помешает малышу?
— Да, конечно, пожалуйста.
Я иду в коридор и беру из дубленки сигареты и зажигалку. Натальи.
Она подает мне пепельницу. Белую, из моржового клыка.
— Это папина…
— Спасибо. Вы хотите закурить?
— Не сейчас, я курю только одна. Очень редко.
— Не будьте грустной, пожалуйста, сегодня ваш праздник.
— Я не буду.
Она зябко охватила красивые плечи. Никогда не ожидал, что встретится женщина красивей Натальи. Впрочем, Наталья не красива, она очаровательна.
— Он заснул уже?
— Да, он быстро засыпает. Такой беззащитный.
— Я тоже всегда хотел наследника. Девочек ненавижу.
Ее глаза широко открыты.
— Я имел в виду, что наследник должен быть мальчик и должен продолжать твой род, имя. В общем, я бы не хотел, чтобы у меня была девочка.
— Но вам еще рано, — она смотрит на меня. — Или уже решили?
— Я планирую на будущее, лет через десять.
Она смеется:
— А я всерьез приняла.
— Что вы, я ничего всерьез не говорю. Разве что… вы — красивая.
Она не смеется и даже не улыбается. Когда она поворачивает лицо, по щеке ее катится слеза.
— Я не хотел вас обидеть, — мне ужасно неловко. Совсем не по себе.
— Это нечаянно, моя вина. Сейчас пройдет. Какая-то я нервная сегодня.
— Вам завтра рано вставать?
— Да, но это не играет роли, вы можете посидеть еще.
— Поздно совсем, мне неудобно.
— Вам далеко ехать?
— На Таганку.
— На улице холодно, может, вы останетесь, у нас есть свободная комната, совсем пустая. Я с Гошей сплю.
На сей раз мы внимательно погружаемся в зрачки друг друга.
Она, кажется, немного смущена и добавляет:
— Пьяных на улице много, я их боюсь всегда. Мне кажется, что вы не сдержитесь, если к вам пристанут. А это страшно, особенно в праздники.
— Пустяки, — улыбаюсь ей, — я убегу.
Она неверяще
улыбается.— Спасибо за приглашение и заботу. Я хочу еще позвонить маме с телеграфа, поздравить.
— Вы можете звонить от нас.
— Спасибо. Вы очень добрая.
— Я такая, как и все.
— Думаю, что другая. Но это непедагогично…
— Вы педагог?
— Собираются сделать из меня, но я не сдаюсь.
— Я тоже когда-то училась в университете, но когда это было! Я забыла.
Я поднимаюсь.
— Большое спасибо за чай и угощение. Вы правда вкусно печете. Не забывайте этого…
Она смотрит на меня, и нижняя губа у нее вздрагивает. Я накидываю дубленку. Она приносит мне забытую зажигалку со стола.
— Может, я ее забыл как повод…
Она говорит, глядя мне в глаза:
— Вам не надо повода.
Я не отвечаю. Я целую ее руку и выхожу из дома.
Лифт застревает между этажами. Старые дома. После моих нехороших ударов по красной кнопке он двигается дальше.
На улице метет, как в середине января. Я утыкаюсь в кашне, руки засовываю в карманы.
До телеграфа я дохожу быстрым шагом, почти добегаю, улица спускается вниз.
— Девушка, Грозный, пожалуйста, за счет вызываемого: два-тридцать пять-семьдесят пять.
— Кого?
— Маму.
Она смеется.
— Ждать надо два часа.
На часах над ее головой уже половина двенадцатого.
— Ну, милая девушка, хорошая. Поздно. Пожалуйста, через полчаса, а?
— Не могу, линия перегружена.
— Вы самая лучшая девушка в Москве, неужели не сможете?
— Ну хорошо, ждите, я постараюсь.
Я сажусь на стул. В зале почти пусто, празднуют все. Какая-то бумажка тыкается мне в ладонь в левом кармане. Вроде раньше она там не была. Я достаю и смотрю, что это такое. Голубой прямоугольник бумаги, что-то написано синими чернилами.
«Это мой телефон: 299—80—35. Я не прошу, чтобы звонили. Но если у вас будет когда-нибудь желание. Вы очень ему понравились, он наверняка захочет вас увидеть; и я.
Иванна».
Я кладу прямоугольник в карман. У меня есть Наталья, и никто не существует, кроме нее. Хотя она…
«Грозный, кабина седьмая».
Умница, думаю я, как быстро.
— Мамуля, ты спишь? Здравствуй, родная. Поздравляю тебя с праздником, желаю тебе много счастья, радости, успехов, исполнения всех твоих желаний.
— Спасибо, сыночек. У нас гости: Вощаки, Климашевские, Берточка с дядей Евелем, — (мои любимые тетка и дядя), — все тебе передают привет и любят тебя. А ты откуда, как праздник?
— Тоже в гостях был.
— Новые увлечения?
— Нет, мать, старые терзания.
— Сыночек, ты питаешься нормально?
— Да.
— Смотри береги себя. Одевайся тепло. В Москве такая ужасная погода, сырая. Папа скоро приедет в Москву: у него утверждение диссертации должно состояться.
— Это хорошо, мам, — говорю я. — У вас все нормально?