Наталья
Шрифт:
— А почему же ты мне не сказала?
— Что бы изменилось?
— Ничего, — подумав, сказал я.
Шурик встает, надевает кожанку. И чего он такой тощий, думаю я.
Наталья поднимается:
— Санечка, я не знаю, увижу ли я тебя завтра, позвони мне с утра.
— Ладно. Давайте, все уезжайте, давайте! Бросайте меня!
— Саня, — она опускается рядом возле моего лица.
— Уезжайте, — повторяю я.
— Я должна быть дома. Не обижайся. Я, наверно, не должна была заезжать сегодня…
— Нет, что ты! — Я очухиваюсь,
— Ничего страшного, Санечка, я рада, что увидела тебя. Позвони мне с утра, обязательно. Ты не забудешь? Или мне оставить записку на столе?
Шурик вышел, махнув рукой на прощанье.
Она наклоняется и целует меня. Потом поднимается:
— Санечка, ключ на столе. Ты не забудешь?
Она подходит к двери, потом возвращается.
— Ты хочешь, чтобы я осталась?
Я сжимаю руки между колен.
— Санечка?
Я закусываю свой язык между зубами. Чтоб не проронить ни слова.
— Ну, до завтра, раз ты не хочешь, — она подходит к двери, глядя на меня.
Дверь за ней закрывается.
Как я хорошо, к сожалению, знаю слово «нельзя».
Я звоню ей в девять утра. Улица суха и пуста, уже не холодно, скоро конец марта.
Трубку никто не берет. Я перехожу в другой автомат, этот, наверно, испортился. Бросаю две копейки и набираю номер, трубка остается глуха.
Я выхожу из автомата и говорю сам себе:
— Что ж, она права, она во всем права. Я бы послал меня куда подальше.
Я сижу дома и дочитываю нудного Моэма с его «страстями человеческими». На его страсти мне хочется сказать: мне б ваши заботы, Маря Моэмовна.
В голове гул и звон.
Я должен извиниться. Она святая, если до сих пор терпит меня. Я позвоню ей в пять, он возвращается домой в шесть, она будет одна дома. Если будет.
Я звоню в пять, и трубка снимается.
— Наталья…
— Санечка, слава Богу, что ты позвонил, я так переживала. У меня в восемь утра был зачет, о котором я не знала. Он мне записку вчера оставил, когда я приехала. Я только на минуту домой заехала, в шесть вечера у меня консультации начинаются и до одиннадцати.
— Наталья… я у тебя должен попросить прощения за вчера. Я был как…
— Что ты, Санечка. Я не обиделась. Ты мне даже понравился вчера. Такой пьяный и решительный. Я прямо была влюблена в тебя…
Я вздрогнул.
— Хотела остаться, но ты отказал…
— Наталья, я же…
— Я понимаю, Санечка, это из-за меня, для меня и во имя меня. Но иногда не надо этого делать. Для меня. Я же взрослая уже и могу сама кое в чем разобраться. Ты согласен?
— Я очень сожалею…
— Ничего страшного, у нас еще все впереди. Саня, я должна мчаться, очень важная консультация, этот профессор будет на госэкзаменах у меня. Я сама приеду, только не спрашивай когда. Совсем ненормальные дни начинаются. Только ты не жди, пожалуйста, я знаю,
как ты это не любишь. Я застану тебя. Как вчера… Хорошо, Санечка?— Хорошо, Наталья.
— До свиданья.
— До встречи, — говорю я.
Опять эта проклятая книжка, читать не хочется, но больше делать нечего. Я полистал страницы вперед, впереди не было ничего интересного, я вернулся назад и стал читать. Она занята, но при первой же возможности приедет, и мы увидимся.
Стук раздался в дверь неожиданно. Я бросился к двери… на пороге стоял мой брат Боря.
— Я понимаю твое разочарование, что я — это не она, — проговорил он, увидев мое лицо.
— Тебе и так хорошо, — грустно ответил я.
— Правда? — он улыбается.
— Кривда, — сказал я.
Он снял пальто и сел за стол.
— Кушать хочется.
Я стоял и смотрел впереди себя.
— Хочется кушать.
Я оглянулся почему-то позади себя.
— Ты что, еду там ищешь? — спросил он меня.
— Троглодит несчастный! — вскрикнул я. — Только одна жратва на уме. Анимальный.
— Так кушать хочется, есть что кушать?
Я стал доставать из пакета и разворачивать ему ее бутерброды и всякие другие вещи.
Он стал уминать так, что мне казалось, он челюсти сломает себе, на укусе.
— Борь, осторожно…
— Это ничего, Санчик, все в порядке.
— Где Лина?
— Сегодня уезжает, она у подруги. Тебе и Наталье привет передавала.
Я подумал.
— Хочешь, пойдем ее провожать. Тебе никого не надо ждать? — осведомился он осторожно, берясь за третий бутерброд.
— Не надо, поедем.
Он даже удивленно вскинул глаза на меня и откусил полбутерброда.
Я смотрел с грустью, как он уплетает то, что она принесла, и думал, почему ее нет здесь. А вот это вот анимальное животное здесь, и ему это до фонаря. Жрет, не подавится.
— Борь, ты сколько съесть можешь?
— Много, — осторожно отвечает он.
— Да я не собираюсь останавливать тебя, не пугайся.
Он послушный становился, когда ему давали.
— Сколько?
— Очень много. Сколько дадут.
Я засмеялся:
— Ну, давай рубай!
Через двадцать минут он насытился. Откинулся, рыгнул, закурил мою сигарету из ее пачки и сказал:
— А ты в институте думаешь бывать?
— Борь, переел, что ли, или плохо вошло? Чего это ты решил педагогическими моментами заниматься?
— Отец потом с меня будет спрашивать, надо же когда-то и этим заняться, твоим воспитанием.
— Это точно, без тебя я не воспитаюсь.
— Почему ты в институте не бываешь? Ты что, думаешь, на ней жизнь закончена?
— Вчера был.
— Что делал?
— Пиво пил.
— Хорошее посещение института. Большие знания.
— Это тоже нужно уметь.
— Согласен, в определенных случаях — это важно. Вот я, например…
И он завелся, рассказывая мне свои примеры. Педагогический момент на этом закончился.