Наталья
Шрифт:
Я сажусь ждать. В течение часа не раздаются ничьи шаги. В течение второго часа одна пара шагов прошла на кухню и вернулась через полчаса, чем-то шипя. Работает во вторую смену, подумал я.
В двенадцать я оделся поприличней, тщательно причесался, папа всегда пилит меня, что я вечно хожу непричесанный. Опускаю руку в карман пиджака, там нет даже мелочи, я не думал, что так плохо. Пятака на метро по всей келье найти не могу. Но натыкаюсь неожиданно на молочную бутылку, и с облегчением вздыхаю, это пятнадцать копеек. В молочном отделе заспанная и ненакрашенная
Я сажусь в метро.
— Да, девушка, бронь была. Сегодня утром приехал, из Грозного.
— А, помню, я сама его оформляла. Такой представительный мужчина? Сейчас я вам скажу: номер тысяча двадцать седьмой.
— Спасибо большое.
— Пожалуйста.
Я стучу в дверь, дверь отворяет Боря и подленько улыбается. Я вхожу в номер.
Папа сидит в кресле, пиджак снят, и галстук ослаблен у воротника. Он поднимается мне навстречу.
— Горячий сын, нечего сказать. — Мы обнимаемся, он целует меня.
— Пап, ты прости, знаешь, занятия, лекции, сегодня с утра надо было в институте обязательно побывать.
Я знаю, это единственная отговорка, которая пройдет: для него институт — это святыня.
Они переглядываются с Бориком, тот ухмыляется.
— Что, все уже рассказал?!
— Ничего я не рассказывал, устраивай свои дела сам, не вмешивай меня, а то потом я буду виноват.
— А что он должен был рассказать?
— Ничего, пап. Как ты доехал, он вовремя встретил тебя?
— Он оказался, как ни странно, более теплым сыном…
— Угу, на чьем такси только он ехал теплоту проявлять.
— Да, кстати, — вскидывается Б., — отдавай, что за такси обещал.
— Сколько он тебе должен? — спрашивает папа.
Б. прикидывает две минуты.
— Три рубля.
Батя улыбается и щедрым жестом протягивает ему три рубля, вынув портмоне.
— И хотя там максимум рубль пятьдесят, но кто считает, да, Б.? — говорю я.
— Я бедный врач бесплатной медицины.
— Стань богатым, — советует ему папа, — и мне будешь помогать на старости лет.
Тут они оба прыскают, а потом смеются. Так как от Бори помощи дождаться, легче Антарктиду растопить.
— Ну, как ты тут, Саня, совсем от рук отбился, безбатьковщиной растешь. По отцу не скучаешь?
— Скучаю, пап, — я как-то никогда не мог говорить сантименты.
Папа садится в кресло.
— Па, кушать хочется, ты ж обещал ресторанчик.
Б. хлебом не корми, только своди в ресторанчик.
— Ты ел с утра что-нибудь, сынок?
— Не, пап, я не успел.
— Ну, пошли все пообедаем, отметим мой приезд и нашу встречу.
Просто так отец в рестораны не может ходить, прошлое, голодное и нищее, не позволяет, обязательно причина нужна.
Мы идем по коридору к лифту, Б. обгоняет нас, как ветер, нажимает кнопку.
— Он редко куда так торопится и стремится, — говорит мне папа, и мы смеемся.
Лифт останавливается, впуская нас.
— Ты бы так к диссертации лучше стремился, как к ресторану, — говорит папа.
Б.
внимает: сейчас его кормить будут. Ради этого он способен вытерпеть все, хоть сто нравоучений.— Тебе когда в институт, сынок? — спрашивает папа, обнимая меня.
Мы переглядываемся с Б.
— В половине второго, па.
— Если ты немного опоздаешь, это не страшно там у тебя?
— Да нет, конечно. Па, вообще сегодня только одна лекция, суббота, и то по диамату, это ж неважно. И к литературе и русскому языку отношения не имеет.
— В науке, сынок, все важно! Но так как батька приехал, разрешаю тебе пропустить, но только один раз, не больше.
— Спасибо, — я целую его любимую щеку.
Брат двусмысленно смотрит на меня.
Мы заходим в зал ресторана, который называется «Зимний сад». На каком он этаже, я даже не успел обратить внимание.
Спрашивают, живем ли мы в гостинице, я показываю ключ от папиного номера, тогда пожалуйста. Официантка приносит нам одно меню, видно, дефицит. Батя разворачивает его и зачитывает вслух. Когда он кончает, оказалось, что выбрал только он, мы не успели. Он передает нам меню, и мы начинаем вместе читать, так как сидим рядом.
— Ребята, — говорит папа, — вы там сначала направо смотрите, где цены, а потом налево, где блюда.
Мы смеемся. Папа себе, как всегда, выбрал колхозный набор: селедочку с картошечкой, пиво, солянку мясную и котлету по-киевски. Мы изощряемся с Б. в выборе того и другого, и батя сразу спешит предупредить нас, что каждый день так не будет.
— Жалко, — искренне огорчается Б.
Мы хотим взять шампанского (по случаю), но отец не может пить его днем, и мы тоже ограничиваемся пивом. (Опять пиво…)
Официантка берет заказ и исчезает.
Как минимум на полчаса, с тоской думаю я. Интересно, приезжала Наталья? Хотя, если она не приехала до двенадцати, она вряд ли приедет позже.
— Ну, как твоя учеба, Саня? Не так, как в прошлом семестре?
— Все в порядке, па. Учусь понемногу.
Б. смотрит куда-то в сторону.
— А ты что скажешь, Боря? Ты старший брат.
— А что я? Он мне не докладывает, вышел из-под контроля. Учится вроде.
— Ты мне по-казенному не отвечай. — (Мы улыбаемся, это коронная папина фраза.) — Он в институте бывает?
— По-моему, бывает, я не проверял.
— Ладно, я сам съезжу, выясню, как он там.
О Господи, что угодно, только не это.
— Ты не против, сынок?
— Что ты, па, конечно, нет.
— Ну, поедем вместе в понедельник.
— В понедельник военная кафедра.
Удивительно, но появляется официантка и ставит закуски, бутылки с пивом на стол.
— Тогда во вторник.
— Па, а ты надолго приехал?
— Все ясно, — он улыбается.
— Не, я просто спрашиваю.
Б. приступает без разговоров к еде, наливая себе полный стакан пива.
— На несколько дней. У меня завтра встреча с институтскими товарищами — тридцатилетие окончания празднуем. Посмотрим, кто чего достиг, кто кем стал. Папа твой, вот, профессором стал, можешь гордиться.